Я плыву между деревьями, верчусь и вытягиваюсь на земле, на траве и ромашках. Я одна. Смотрю на ползущие по небу облака, принимающие полузнакомые формы, складывающиеся в полузнакомые лица. Имена ускользают, и я не пытаюсь их удержать — просто лежу неподвижно и никем не притворяюсь.

Пора. Я рассеиваюсь, как туман, и исчезаю. Вместо деревьев и неба — тьма опущенных век, вместо щекотанья травы — прочность кровати.

Тихо. Почему так тихо? Биологические часы подсказывают, что сейчас позже 5 утра, но звонок не прозвенел, и по коридору не разъезжают, лязгая и дребезжа, тележки с завтраком.

Лежу тихонько, замираю, задерживаю дыхание и прислушиваюсь.

Мягкое, ровное дыхание. Близко. Неужели я вырубилась прошлым вечером? Неужели у меня в комнате Следящий? Если так, то он не столько следит, сколько спит.

В другом направлении негромкие, но бодрые звуки, то оживающие, то затихающие, как музыка. Птицы?

Что-то теплое у моих ног.

Я не в больничной палате. Память возвращается, и я открываю глаза.

Никакого Следящего на другой кровати — там спит Эми. Дышит глубоко, как и Себастиан у моих ног. Может быть, она тоже Следящий, но только иного рода?

Тихонько соскальзываю с кровати, подхожу к окну и отвожу штору.

Рассвет.

Красные мазки по небу, розовые завитушки облаков, как металлические стружки, свет, сияющий на листьях и влажной траве, буйные разливы цвета. Оранжевый, золотой, красный и все прочее.

Красота.

В больнице мое окно выходило на запад. Я видела закаты, блокированные, правда, зданиями, но никогда — рассвет.

Птахи не одни, у них есть друзья, и когда они присоединяются, негромкая поначалу песня набирает силу. Я толкаю окно, раскрываю шире, высовываюсь и дышу. Воздух свежий, без металлического привкуса, без запаха дезинфицирующих средств. В нем сырость зелени, сада и полей за ним, мерцающих в раннем свете.

Я знаю, хотя не знаю откуда: город — не мое. Я была — и есть — деревенской девчонкой.

Иначе и быть не может. Вот почему это место больше похоже на дом.

Нет, не похоже на дом, оно и есть дом — на вчера, сегодня, завтра и еще много-много дней в будущем. Но еще раньше я стала той, кто я есть сейчас. Доктор Лизандер говорит, что мое подсознание рождает вещи, проверить достоверность которых невозможно. Незнакомое следует познавать через логику и здравый смысл, так же как диаграммы, карты и лица, которые я рисую.

Внизу — блестящая трава, опавшие листья до невозможности насыщенных оттенков и растянувшиеся вдоль дома увядающие цветы. Все так и просит — возьми, перенеси на бумагу. Я осторожно закрываю окно и прохожу через комнату. Эми не шевелится, только грудь едва заметно поднимается и опускается в размеренном ритме.

С кровати за мной наблюдают два зеленых глаза.

— Мяу!

— Шшшш. Не разбуди Эми, — шепчу я и провожу ладонью по меховой спинке Себастиана. Он потягивается и зевает.

Где мои принадлежности для рисования?

Сумку разбирала накануне Эми, а я в общей суете растерялась и не обратила должного внимания, куда она их положила.

Выдвигаю один ящик, потом другой. Осторожно и тихо. И наконец нахожу — папку с рисунками, карандаши и блокнот для набросков.

Вынимаю все и обнаруживаю под папкой шоколадки — прощальный подарок от медсестер десятого этажа в то последнее утро. С удивлением сознаю, что это было всего лишь вчера. А кажется, намного раньше, и воспринимается как часть прошлого.

Уровень — 6.1. Во всяком случае, не ниже. Так что шоколадка мне сейчас не нужна. С другой стороны, разве всегда требуется какой-то предлог? Я разворачиваю обертку.

— Интересный вариант для завтрака. — Эми садится и зевает. — Так ты ранняя пташка?

Смотрю на нее непонимающе.

— Ты всегда встаешь рано?

Задумываюсь.

— Наверно, да. Хотя, может быть, это потому, что в больнице по-другому нельзя.

— Ох, да. Помню этот жуткий утренний звонок. Завтрак в шесть утра. — Она ежится.

— Хочешь? — Я протягиваю шоколадку.

— Мммм, соблазнительно. Может быть, позже, когда совсем проснусь. А это что? — Эми смотрит на папку у меня в руке.

— Мои рисунки.

— Можно посмотреть?

Колеблюсь. Вообще-то я редко показываю рисунки кому-то, хотя доктор Лизандер настаивала на том, чтобы проверять их более-менее регулярно.

— Если не хочешь, не надо. Ты вовсе не обязана это делать.

Я сажусь рядом с ней, раскрываю папку и достаю листы. Эми смотрит на верхний и ахает. Это мой автопортрет. На нем я, но другая: одна половина лица — как отражение в зеркале, а другая половина показана без кожи, и глазное яблоко свешивается из пустой глазницы.

— Можно? — Она протягивает руку, и я подаю ей рисунок. Вот только раньше сверху лежал другой. Начинаю перебирать листы.

— У тебя так хорошо получается. Поразительно.

В папке не все, и сама стопка не такая толстая, какой должна быть. Где же остальные?

— Что-то не так?

— Нескольких недостает.

— Уверена?

Я киваю. Просматриваю еще раз, медленнее, не торопясь. Те, на которых я, моя комната, воображаемые места и люди, на месте, а вот многих других нет.

— Уверена. Пропала почти половина.

— Что там было?

— Всякое разное. Медсестры. Мой больничный этаж. Карты разных мест. Доктор Лизандер. И...

— Ты сказала, доктор Лизандер? — Эми смотрит на меня удивленными глазами.

Я киваю, продолжая просматривать рисунки, почти уверенная, что если поискать внимательнее, то они найдутся.

— Та самая доктор Лизандер? Ты и вправду ее знаешь?

Я больше не ищу. Хватит. Их здесь нет. Пропали.

Бзззз. Предупреждение с запястья. 4.3, и падение продолжается.

Эми обнимает меня за плечи. Я дрожу, но не от холода. Кто же мог так со мной поступить? Забрать то единственное, что действительно принадлежит мне.

— Ты ведь можешь нарисовать еще? Можешь?

3.9..

— Кайла!

Эми трясет меня.

— Подними голову!

Я отрываю взгляд от автопортрета, от мертвого глаза в пустой глазнице. Смотрю на Эми. В ее глазах страх и беспокойство за меня.

3.4..    

— Кайла, ты можешь нарисовать меня. Прямо сейчас.

Она вытягивает блокнот, сует мне в руку карандаш.

И я рисую.

— Можно посмотреть? — спрашивает Эми и вытягивает шею. Я поворачиваю лист так, чтобы она не увидела.

— Еще нет. И сиди спокойно, а то я не смогу закончить.

— Вот еще... раскомандовалась.

— Уже недолго, — говорю я и, бросив взгляд на Эми, наношу последние штрихи.

Эми улыбается.

— Какой у тебя уровень?

Я поворачиваю запястье.

— 5.2. Держится стабильно.

Дверь открывается, но я не поднимаю головы.

— Девочки, завтракать готовы? — спрашивает мама.

— Почти. — Я еще раз смотрю на Эми, потом на набросок в блокноте. Еще один штришок... вот так. — Готово. — Я откладываю карандаш.

— Дай посмотреть! — Эми вскакивает с места. Мама тоже подходит ближе.

— Как же хорошо! — говорит моя сестра.

Рот у мамы округляется — она удивлена.

— Точно Эми. Ты так идеально ее изобразила, все ухватила. Хочу вставить в рамку и повесить на стену. Можно?

Я улыбаюсь.

— Да.

На завтрак — оладьи. С тающим и растекающимся сливочным маслом и сиропом или клубничным джемом. Я пробую и одно, и другое — очень вкусно.

— Только не думай, что будешь есть так каждый день. — Мой набросок так и не попал на стену и висит, прикрепленный магнитиком, на дверце холодильника, а мама вернулась в свое привычное колючее состояние.

— Эми, автобус придет через двадцать минут, а ты, как я погляжу, совершенно еще не готова.

— Можно мне остаться сегодня дома, с Кайлой?

— Нет.

— А где папа? — спрашиваю я.

— На работе, конечно. И я бы там была, но пришлось взять отпуск, чтобы присматривать за тобой.

Прикидываю. Эми уедет в школу, папа на работе, значит, мы с мамой остаемся дома одни... на весь день.