Кусочек засохшего раствора. Едва держится в стене. В одном месте на высоте талии. Я снова бью, скребу и царапаю. Не обращая внимания на содранную кожу, обломанные ногти и кровь. Руки заживают, это я хорошо знаю.

И вот наконец проблеск света. Я едва не кричу от радости. Какая мука — не согнуться, не посмотреть, что там, за стеной. Кручусь, верчусь, но места слишком мало.

Хватит! —реву я от злости.

Выпустите меня!

Сплю допоздна, а когда открываю наконец глаза, обнаруживаю, что мама оставила меня одну. Проснувшись ночью посреди кошмара, я уже не смогла выключить свет — тьма казалась слишком густой и тяжелой — и долго лежала, думая о том и этом, а потом достала альбом и рисовала без остановки еще несколько часов. В конце концов сон пришел вместе с солнцем.

И что же он означает?

Если моя злость в заключении, то пусть она там и остается. Боль она не унесет, только отсрочит. Со своими чувствами к Бену я ничего поделать не могу. Как и не могу перестать быть такой, какая я есть. Или отказаться от той, кем была.

В памяти фрагменты сна: ускользающая правда и полуправда, реальность и выдумка. Как разобраться во всем этом? Как отделить одно от другого? Я не могу.

Лгала или нет доктор Лизандер? Действительно ли так плохо то, к чему стремился Бен?

Прав Эйден. Если Бен мертв, вина, целиком и полностью, лежит на лордерах и больницах. Правительстве и врачах. Они — враг. Не Эйден.

«Да! Направь свой гнев на них».

Нет. Вот здесь Бен ошибался. Он хотел примкнуть к террористам. Осторожничал, не хотел открываться, не хотел, чтобы я узнала что-то такое, из-за чего у меня могут быть неприятности. Ни с ним самим, ни с тем, что он намеревался сделать, меня не связывало ничто, но я уверена: Бен собирался к ним.

Он — не я.

Ответы Эйдена опасны. Но направление выбрано правильно.

Собираю ночные наброски, портреты пропавших. Бен, Феб, Люси. Я не могу вот так просто отвернуться от них. Мир должен знать. И, прежде всего, мне нужно знать, что случилось с Беном.

Эми в кухне, делает домашнее задание. Папа еще не вернулся. Мама готовит суп. Меня она встречает улыбкой.

— Проснулась наконец-то. Вижу, сон тебе только на пользу.

Я тоже улыбаюсь ей. Как раз на сон пришлось не так уж много времени. Но, похоже, с внутренней борьбой покончено, и теперь я точно знаю, что хочу делать. Что нужно делать. Потому, наверно, и выгляжу отдохнувшей — впервые с тех пор, как познакомилась с Эйденом.

— Думаю прогуляться, — сообщаю я.

Мама смотрит в окно. Солнечно, но с запада наползают тяжелые, темные тучи, и они уже закрывают полнеба.

— Только постарайся не задерживаться.

— Мне с тобой пройтись? — спрашивает Эми.

— Нет. Хочу побыть одна.

— Не броди по тропинкам, — напутствует меня мама.

Иду по деревне, прохожу мимо тропинки, на которую всегда сворачивают Эми и Джазз. И по которой столько раз гуляли — нет, бегали — мы с Беном.

В конце деревни миную ферму. Дальше уже лес. Подумываю о том, чтобы повернуть назад, но тут внимание привлекает какое-то движение.

Поворачиваюсь. Сначала ничего. Скольжу взглядом по полю, деревьям... А вот и она. Сова. Расположилась на заборе. Белоснежная. Сидит высоко и глядит так, словно весь мир принадлежит ей. Но сейчас день, а не ночь, и даже я знаю, что совы — ночные птицы.

Но ей, похоже, никто об этом не сказал.

Как зачарованная, стою и смотрю на нее.

Она смотрит на меня.

Сворачиваю с дороги на едва заметную тропинку, пролегшую между забором и лесом. Подхожу поближе и уже могу рассмотреть ее глаза и перья. А потом она вдруг взлетает. Взмахивает огромными белыми крыльями, становясь похожей на ту металлическую скульптуру, пикирует, снова садится. Теперь уже на ворота в конце поля, метрах в двадцати от прежнего места. И снова смотрит на меня.

Ждет?

Я делаю шаг по тропинке. И еще.

Мы повторяем этот танец снова и снова. Каждый раз, когда я сокращаю расстояние между нами наполовину, сова перелетает дальше, садится и ждет, что я последую за ней.

Так продолжается какое-то время. Мы углубляемся в лес, уходим все дальше, пока я не замечаю, что заблудилась. Следуя за совой, я как-то не обращала внимания, куда несут меня ноги. А между тем ветер усилился, злые черные тучи надвинулись, неся с собой дождь, и уже скрыли солнце. Птица сидит теперь на ветке, причем достаточно высоко, и, когда я подхожу к дереву, уже не взлетает.

— Спасибо, завлекла. И что ты хочешь делать дальше?

Сова смотрит на меня пристально, потом поворачивает голову, устремляет взгляд мне за спину и, с шумом раскинув крылья, взлетает высоко над деревьями и исчезает из поля зрения.

— Что я хочу с тобой сделать? Ну-ну.

Оборачиваюсь.

Он, Уэйн. Каменщик.

Невероятно. Откуда? Как?

— Вы за мной следили? — спрашиваю я и делаю шаг назад.

— Да. Следил. Ты-то столько раз на меня пялилась, вот и подумал, что надо бы и мне на тебя позырить. — Он улыбается, но улыбка больше напоминает оскал и не трогает глаза.

Он делает шаг ко мне.

Я снова отступаю и поворачиваюсь, чтобы рвануть по тропинке, но спотыкаюсь о горбом высовывающийся из земли корень.

Каменщик быстрее, чем представлялось. Хватает меня, заламывает руку, прижимает к дереву.

— Сегодня тебе никто не поможет, — хрипит он мне в ухо и рвет одежду. Я отбиваюсь. — Дуреха. Давай, не трепыхайся. Сама же хочешь. И не кипятись — отрубишься. Можешь даже... откинуться.

Хватает меня за волосы, тянет к себе.

Мышцы вспоминают. Инстинкт берет верх. Я расслабляюсь и перестаю сопротивляться.

— Так-то. — Он наклоняется, целует меня и протискивает в рот язык. К горлу подступает тошнота. Я слегка поворачиваюсь и с силой бью его коленом между ног.

Что-то как будто... ломается у меня внутри. Почти слышимый хруст... треск... И лучик света пробивается туда, куда раньше никто заглянуть не мог.

Стена.

Каменщик с проклятием падает, но и меня увлекает за собой, не выпуская ни руку, ни волосы.

— Дрянь... паршивка, — рычит он. — Ты за это заплатишь.

Мне так не кажется.

Каменщик на фут выше и примерно вдвое тяжелее. Но мои мышцы, мои ноги и руки знают, что делать.

И я бью.

Длится это недолго.

Я поднимаюсь. Обидчик, тот, кто посмел тронуть меня, лежит неподвижно на земле, орошая кровью землю. Челюсть разбита, кровь сочится из рассечения на затылке. Уж не умер ли?

С опаской подхожу ближе. А вдруг? В любом случае нужно удостовериться. Наклоняюсь. Трогать не хочу, но все же заставляю себя поднести руку к шее, нащупать пульс.

Глаза вдруг открываются, и я отпрыгиваю, но он успевает схватить меня за лодыжку. Из горла рвется крик. Пытаюсь вырвать ногу, отбрыкиваюсь, но его пальцы держат, как тиски. Я снова наклоняюсь, отдираю их один за другим и бегу.

Бегу напрямик, через лес. Ветки хлещут по лицу, ноги цепляются за корни, но я прорываюсь между деревьями и через кусты, а потом они вдруг расступаются — предо мной тропинка. Та самая, да. Та, по которой я шла. Теперь я помню. Моя логическая, аналитическая половина берет под контроль ноги.

«Лево» показывает 6.

Как же так?

Голова гудит, руки трясутся, ноги дрожат.

— Что я натворила? — шепчу я деревьям. — Как такое могло случиться?

«Тсс».

— Кто это сказал?

Оборачиваюсь — никого.

Внутри я полностью спокойна. Там поднимается новая стена, блокирующая «Лево» от моих мыслей и чувств. Крепкая, надежная стена.

— Что я наделала?

Вопросы глохнут, оставаясь без ответа.

«Пусть себе».

Снова оборачиваюсь — и снова никого. Голос звучит у меня в голове. Тот, что всегда там был.

— Кто ты? Ты — Люси?

«Нет! Та сопливая плакса ушла... навсегда. Я... ты. Ты прежняя».

— Чего ты хочешь?

«Хочу, чтобы мы были вместе».

— Нет.

«У тебя нет выбора».