Поляки переходу не препятствовали. На границе группу встретил сманивший Савинкова и заранее выехавший провокатор из ГПУ Федоров (он же Мухин) с группой чекистов, представившихся членами подпольной антисоветской организации. Принимая «меры предосторожности», все двинулись к Минску.

16 августа 1924 года в Минске, в одном из домов на Советской улице, в комнату, где завтракал со своими Савинков, ворвалась толпа чекистов и направила на него револьверы, маузеры, карабины. «Ни с места! Вы арестованы!» По его же описанию, он лишь заметил: «Чисто сделано… Разрешите продолжить завтрак!»

После тщательного обыска все были доставлены в Москву и размещены в камерах внутренней тюрьмы ОГПУ на Лубянке.

Уже 21 августа в руках следователей были собственноручно написанные признания Савинкова. Он перечислял организованные им в царское время террористические акты и каялся, что выступил против «рабоче-крестьянской власти». Все это перемежалось с заверениями, что он «всю жизнь работал только для народа и во имя его», что он был революционером, демократом и любил Россию. И еще Савинков требовал, чтобы его называли не преступником, а военнопленным.

Савинкову предъявили целый «букет» обвинений, в том числе в получении денег от империалистов, в шпионаже для Польши и в том, что он хотел отравить красноармейцев цианистым калием. 26 августа начался процесс. Председателем был Ульрих, а обвинителя не было вовсе, как и защиты. Савинков лениво защищался, почти не спорил об уликах.

Высшая мера наказания была заменена десятью годами, потому что «мотивы мести не могут руководить правосознанием пролетарских масс». Возможно, Савинкова обманули видимостью, будто внутри органов есть противоборствующие силы, что часть готова на союз с социалистами, и ему обещали, что потом его освободят и включат в политические деятели. Савинкову разрешили писать открытые письма за границу, но они явно не похожи на савинковские, хотя кое-какие обороты его есть.

«Дело Б. В. Савинкова» широко освещалось в печати. Только в «Правде» было опубликовано более десятка статей. Террорист ценился высоко. Гордо возвещалось, что дело Савинкова «войдет в историю», что Савинков — «собирательное имя».

Венцом была статья А. Луначарского от 5 сентября «Артист авантюры». Он вспоминал случай в Вологде. Называл Савинкова театральным человеком, романтиком, сентиментальным, но отдавал должное его популярности и смелости. Луначарский писал о том, как Савинков любит интригу, как ему нравится «всякая игра в камарилью», ложь, шпионство..

Известно письмо Савинкова к Дзержинскому от 7 мая 1925 года: «…либо расстреливайте, либо дайте возможность работать; я был против вас, теперь я с вами…»

И еще: «Я помню наш разговор в августе месяце. Вы были правы: недостаточно разочароваться в белых или зеленых, надо еще понять и оценить красных. С тех пор прошло много времени. Я многое передумал в тюрьме и — мне не стыдно сказать — многому научился. Я обращаюсь к Вам, гражданин Дзержинский. Если Вы верите мне, освободите меня и дайте работу, все равно какую, пусть самую подчиненную. Может быть, и я пригожусь…»

7 мая утром Савинкова в тюрьме посетила Любовь Ефимовна, болтала о женских пустяках, а на другой день ей сообщили о самоубийстве. Она закричала по-французски: «Это неправда! Этого не может быть! Вы убили его!»

Днем Борис Викторович будто бы попросил, чтобы его вывезли на природу. В сопровождении четырех чекистов его доставили на служебную дачу, использовавшуюся для встреч с секретными сотрудниками — «сексотами» в Царицыне. Он выпил коньяку. Вечером его привезли обратно, и он, ожидая конвоя, ходил по кабинету следователя на пятом этаже, где окно было открыто настежь, а подоконник — низкий, сантиметров 20–30 от пола. В это окно он и выбросился. Разбился насмерть.

В 1937 году, умирая в колымском лагере, бывший чекист Артур Шрюбель рассказал кому-то, что он был в числе тех четырех, кто выбросил Савинкова из окна пятого этажа в лубянский двор..

Событие было настолько значительным, что целая группа чекистов во главе с Дзержинским сочиняла ночью сообщение для газет. Шум прокатился по миру великий. Советские издательства публиковали произведения В. Ропшина. За границей много гадали, почему Савинков покончил с собой. Одни писали злорадно — сговорился, а его надули.

Тот вечер выдался особенно душным в Каире, и гости, собравшись на очередной дипломатический раут, который устроил шеф британской военной миссии — Арабского бюро — генерал Клейтон, с нетерпением ожидали того момента, когда можно будет покинуть отель, не обидев хозяина приема.

Англичане и французы, присутствовавшие на рауте, были союзниками в только что вспыхнувшей мировой войне.

Маркиза Маргеритд'Андюрэн, неизменно вызывавшая восхищение мужчин не только своим шармом, но и весьма легкомысленным отношением к святости брака, была в тот вечер чем-то сильно озабочена. На прием она пришла без мужа Впрочем, маркиз Пьер д'Андюрэн, преподнесший своей жене не только титул, но и весьма приличное состояние, давно уже махнул рукой на ее шалости. Война застала их в Египте во время свадебного путешествия, и маркиз не очень торопился возвращаться в родные пенаты. Маргерит тоже не торопилась в Париж, поскольку коллекция ее поклонников пополнилась еще одним, на сей раз молодым английским офицером.

Белокурый, голубоглазый молодой человек стоял в углу зала, держа в руке фужер с сельтерской, в котором плавали кусочки льда. Потом со скучающим видом подошел к ней, церемонно поклонился и, тихо шепнув: «Я жду вас в номере на втором этаже», вышел из зала.

…Это было самое странное свидание в богатой любовными приключениями жизни Маргерит. Офицер сказал очень просто, как будто они были знакомы много-много лет «Моя дорогая маркиза, помогите Британии. Нам крайне необходимо, чтобы вы познакомились с Саид-пашой. Завтра вас примет генерал Клейтон. Мы не останемся в долгу Согласны?»

Нет, она не могла устоять перед странной, гипнотизирующей обворожительностью его голоса и согласилась. Через несколько месяцев маркиза Маргерит д'Андюрэн стала любовницей одного из вождей арабских племен и начала поставлять необходимую информацию Военный разведчик Лоуренс получил из Лондона благодарность за очередную вербовку…

Лоуренс был незаурядным военным разведчиком Он прекрасно знал арабский язык и наречия многих бедуинских племен, изучил не только их быт и нравы, но и религию. Еще до начала первой мировой войны он исколесил практически всю Аравию, установил тесные связи с вождями наиболее крупных арабских племен, знал их слабые стороны, что и позволило ему выдвинуться в первые ряды организаторов арабского восстания.

Томас Эдвард Лоуренс родился 15 августа 1888 года в Северном Уэльсе. Его отец Томас Чапмен, ирландский землевладелец, сбежал с нянькой своих детей Сарой Лоуренс, оставив жену, четырех детей и большую часть своего состояния. Он взял ее фамилию. После длительных скитаний по Шотландии и Британии семья осела в Оксфорде Когда родился сын, жили они довольно бедно.

«Школа, — писал Эдвард впоследствии, — была бесполезным и отнимавшим много времени занятием, которое я ненавидел от всей души» Уже тогда он увлекался историей. В университете Лоуренс написал дипломную работу на тему «Влияние крестовых походов на средневековую военную архитектуру Европы», которая была отмечена первой премией Высокая оценка работы Оксфорда была не случайной. Прежде чем сдать диплом, Лоуренс побывал в Сирии, где изучил все известные доселе развалины замков крестоносцев.