Но боясь того, что Доже заговорит, министр однажды написал лично г-ну Фуке, осведомляясь, не выдал ли Доже своей тайны? Поступок довольно наивный: мог ли Фуке ответить утвердительно на подобный вопрос?
Легко представить смятение и гнев коменданта и министра, когда после смерти Фуке, в 1680 г., в его камере была обнаружена «дыра», посредством которой он общался с Лозуном. Сен-Мар был уверен в соучастии в этом Доже и его товарища Ла Ривьера, старого лакея г-на Фуке.
Лувуа приказал, чтобы оба, Доже и Ла Ривьер, были «заключены в одну камеру, так чтобы Вы могли отвечать перед лицом его величества за то, что они не могут общаться с кем бы то ни было, ни устно, ни письменно».
Так Ла Ривьер — лакей, который самоотверженно присоединился к Фуке в Пиньероле — стал государственным преступником.
Всё, что касалось Доже, по-прежнему хранилось в строжайшей тайне. А он тем временем предавался довольно странным занятиям. В переписке Сен-Мара и Лувуа поднимался вопрос о «снадобьях», применяемых Доже. Лувуа писал:
«Сообщите мне, каким образом Эсташ Доже совершил то, о чём Вы писали, и где он взял необходимые для этого снадобья, если, конечно, принять на веру, что это не Вы ему их предоставили».
О каких «снадобьях» идёт речь? Неизвестно. Заслуживают внимания выражения, в которых Лувуа говорит о Доже и Ла Ривьере: «Государь узнал из Вашего письма, адресованного мне, от 23-го числа прошлого месяца, о смерти г-на Фуке и о Вашем суждении по поводу того, что г-н Лозун узнал большую часть тех важных сведений, которыми располагал г-н Фуке и которые были известны Ла Ривьеру: в связи с этим его величество приказал мне сообщить Вам, что после того, как Вы заделаете отверстие, посредством которого без Вашего ведома происходило общение г-на Фуке и г-на Лозуна, притом так, чтобы на этом месте не было больше ничего подобного, таким образом Вы устраните связь между камерой покойного Фуке и камерой, которую Вы приспособили для его дочери, после этого вы должны по замыслу его величества поместить г-на Лозуна в камеру покойного г-на Фуке… Необходимо также, чтобы Вы убедили г-на Лозуна в том, что Эсташ Доже и Ла Ривьер выпущены на свободу, а также чтобы Вы отвечали так всем, кто спросит Вас об этом; в то время, как Вы заключите обоих в одну камеру, и тогда Вы сможете отвечать перед лицом его величества за то, что они не смогут общаться с кем бы то ни было, ни устно ни письменно, и за то, что г-н Лозун не сможет узнать, что они там содержатся».
В сознании Лувуа Лозун, Доже, Ла Ривьер и тайна Фуке оказались тесно связанными. Нужно было «убедить» Лозуна, что те, кто разделял с ним знание этих тайн, Доже и Ла Ривьер, выпущены на свободу.
А теперь обратимся к истории других заключённых. В апреле 1674 г. в Пиньероль был привезён якобинский монах. Лувуа писал о нём Сен-Мару как о «заключённом, хотя и неизвестном, но важном». Его надо было содержать в «суровых условиях, в его камеру не надо давать огня, если только этого не потребует сильный холод или болезнь, ему не надо давать никакой другой пищи, кроме хлеба, вина и воды, ибо это законченный негодяй, которого не постигло заслуженное наказание. В то же время Вы можете позволить ему слушать мессы, следя, однако, за тем, чтобы его никто не видел и чтобы он не мог никому о себе сообщить. Его величество находит также вполне возможным предоставление ему нескольких молитвенных книг».
Что же такое сделал этот монах, чтобы с ним обходились так сурово? По всей вероятности, он злоупотребил доверием госпожи д'Арманьяк и госпожи де Вюртемберг, «значительных лиц», выманив у них кругленькую сумму под предлогом занятий алхимией. Это был тот самый «доминиканец, подобных которому во Франции называют якобинцами». О нём говорил Прими Висконти, добавляя, что он «претендовал на открытие философского камня, и посему все дамы вертелись вокруг него… Говорили что-то о его длительном пребывании у госпожи д'Арманьяк, а кончил он тем, что был посажен в тюрьму как обманщик».
Ненависть госпожи де Монтеспан подлила масла в огонь. Принцесса Мария де Вюртемберг была важным лицом при дворе. Её отличала редкая красота. Говорили: вполне возможно, что король положил на неё глаз. Госпожа де Монтеспан, охваченная завистью, сказала королю, что принцесса была в любовной связи с доминиканцем, т. е. с нашим якобинским монахом.
Все эти интриги и привели несчастного в Пиньероль. Лувуа постарался забыть его. В его корреспонденции не найдено даже упоминания о монахе, в то время как там много говорится о Доже. О монахе же вновь заговорили только через два года, в 1676 г., когда он сошёл с ума.
Сен-Мар думал вылечить его, прекратив его тягостное одиночество. Незадолго до этого в его распоряжение поступил некий Дюбрей, которого он поместил вместе с монахом.
Из «пяти» мы знаем уже Доже, Ла Ривьера, якобинского монаха. Обратимся же теперь к Дюбрею. Историк Юнг воссоздал его историю: он был французским офицером, используемым в качестве шпиона и уличённым в предательстве. Он уже побывал в заключении в Бордо. После побега оттуда в 1675 г. поселился в Бале под фамилией Самсон. Он предложил графу де Монклару, командующему Рейнской армией, сведения относительно численности и передвижений немецких войск Монтекукулли. Лувуа дал согласие и даже пообещал «хорошее вознаграждение». На своё несчастье Дюбрей на этом не остановился: одновременно он предложил те же самые услуги Монтекукулли. Генерал-интендант Лагранж быстро разоблачил Дюбрея. Лагранж сообщил Лувуа: «Я не вижу иного способа арестовать его, как держать в Бале наблюдателя, который бы следил за ним до тех пор, пока тот не окажется в пределах досягаемости, и тогда схватить его».
При первой возможности 28 апреля шпион был задержан и заключён в Бризашскую крепость. Чуть позже Лувуа отдал приказ перевести его в Безансон, затем в Лион, откуда архиепископ должен был «отправить его в Пиньероль, где он будет передан в руки Сен-Мара для заключения его в донжон крепости».
Министр уведомлял Сен-Мара: «Вы можете поместить его вместе с заключённым, который был Вам прислан последним (с якобинским монахом). Время от времени Вы должны присылать мне касательно него сообщения».
Каждый раз, когда Лувуа заговаривал с Дюбреем, в его словах сквозил оттенок презрения. Шпион, по его словам, был «одним из самых больших мошенников во всём мире», «человек пагубного поведения», «ни одному слову которого нельзя верить», «не заслуживавший внимательного к себе отношения». Впрочем, он может «слушать мессу вместе с г-ном Фуке или г-ном Лозуном» без принятия особых мер предосторожности.
В Пиньероле Дюбрею не повезло. Будучи помещённым вместе с полусумасшедшим якобинцем в одну камеру, и самому немудрено сойти с ума. Его избавили от этого неприятного соседства; якобинский монах был помещён вместе с лакеем Лозуна. Монах так плохо перенёс эту перемену, что скоро его стали считать «бешеным». Его пришлось связать и «заняться им»: т. е. применить к нему чрезвычайно специфически тюремный эффективный психотерапевтический метод — палочные удары. Он успокоился, но продолжал находиться в некотором отупении.
В 1680 г. Сен-Мар называл его «впавшим в детство и меланхолию»; теперь он был помещён вместе с узником, прибывшим за год до этого — вместе с Маттиоли — последним из «пяти».
Почему же этот итальянец оказался в Пиньероле? Долгое время Людовик XIV желал приобрести укреплённую итальянскую местность вокруг Казаля, находящуюся под властью герцога Мантуи. Посредником в этих нелёгких торгах был граф Эркюль-Антуан Маттиоли. Интриган, человек с запятнанной репутацией, занятый прежде всего собственным обогащением. В этом деле, ведя двойную игру, он предал и герцога Мантуи, и короля Франции.
Злополучная двойная игра. Нельзя безнаказанно обманывать Короля-Солнце. Маттиоли была назначена встреча недалеко от Турина. Ни о чём не подозрения, он приехал туда и добровольно сел в экипаж аббата д'Эстрада, посла Франции в Венеции. Недалеко от французской границы, около маленькой гостиницы, была сделана остановка. Внезапно взвод кавалеристов окружил экипаж. Маттиоли, как ни кричал и ни возмущался, был схвачен и увезён в Пиньероль.
