В западной исторической литературе существует версия, согласно которой германский посол в Москве Шуленбург и советник посольства Хильгер пытались предупредить Министерство иностранных дел СССР о решении Гитлера напасть на СССР. Попытка эта была предпринята в конце мая – начале июня 1941 г. В своих воспоминаниях Хильгер рассказывает, что он предложил Шуленбургу воспользоваться приездом в Москву советского посла в Берлине Деканозова и сообщить ему о намерениях Германии. Как известно, Деканозов был одним из наиболее приближенных к Берии лиц. (В 1953 г. Деканозов был осужден советским судом за соучастие в преступлениях Берии.) Шуленбург колеблется. Хильгер пишет: «Убедить его было весьма трудно. Он вполне справедливо указал, что германское правительство будет судить его и меня за измену, если обнаружится, что мы собирались предупредить русских. Я, однако, возразил, что слишком много было поставлено на карту и что никакие соображения о нашей собственной жизни не должны помешать нам решиться на этот отчаянный шаг».
Тайная встреча состоялась в резиденции Шуленбурга. Согласно утверждению Хильгера, несмотря на то, что Шуленбург и он с самого начала поставили в известность Деканозова о том, что действуют по собственной инициативе, последний упорно добивался, имеют ли они поручение своего правительства (?!). «В противном случае он не в состоянии передать наши заявления Советскому правительству. Очевидно, он не мог себе представить, что мы сознательно подвергаем себя величайшей опасности ради последней надежды сохранить мир». Советы немецких дипломатов сводились к тому, чтобы СССР проявил инициативу и первый повел переговоры с Гитлером, тогда, будучи втянут в переговоры, Гитлер уже не сможет напасть на СССР. Хильгер признает, что такого рода предложение могло быть с основанием расценено как провокация. И с этим можно согласиться. Однако пренебрегать этим новым неожиданным предостережением было нельзя. Как бы ни расценивать шаг Шуленбурга, необходимо было усилить военные меры предупреждения нападения.
В первых числах июня в Лондон из Москвы был вызван для консультации посол Криппс. 10 июня 1941 г. советского посла в Лондоне И.М. Майского пригласили к постоянному заместителю министра иностранных дел Англии Кадогану. После обычного обмена приветствиями Кадоган сказал: «Господин посол, я пригласил вас, чтобы сделать чрезвычайно важное сообщение. Прошу вас взять лист бумаги и записать то, что я вам продиктую.» Затем Кадоган зачитал сведения английской разведки о передислокации соединений немецко-фашистской армии в направлении советской границы. Возвратившись в посольство, Майский немедленно зашифровал сообщение Кадогана и отправил его в Москву. 13 июня советский посол в Лондоне был снова приглашен в Форин Оффис, на этот раз к министру иностранных дел А. Идену. Министр передал Майскому еще одно предупреждение. Иден сообщил Майскому, что если Германия нападет на Советский Союз, английское правительство (а оно считается с такой возможностью), готово оказать СССР помощь, во-первых, путем действий английской авиации против Германии, во-вторых, посылкой в Москву военной миссии, члены которой имеют большой опыт военных операций в нынешней войне, в-третьих, путем оказания практически возможной экономической помощи.
Таким образом, попытки гитлеровской Германии добиться «перемирия» с Англией перед нападением на СССР потерпели неудачу. Англия сделала тот выбор, который отвечал ее национальным интересам.
В начале июня наиболее широко распространенная в международных политических кругах точка зрения заключалась в том, что Сталин, находясь под впечатлением военной мощи Германии, был готов идти почти на все, чтобы избежать войны летом 1941 г.
Советник германского посольства в Москве Хильгер так суммирует свои впечатления того времени: «Все указывало на то, что он (Сталин. – А.Н.) полагал, что Гитлер собирается вести игру с целью вымогательства, в (которой вслед за угрожающими передвижениями войск последуют неожиданные требования об экономических или даже территориальных уступках. Он, по-видимому, верил, что ему удастся договориться с Гитлером, когда будут выставлены эти требования».
Находясь уже в отставке, маршал Г.К. Жуков рассказывал Константину Симонову, что в начале 1941 года, когда в Генштабе стало известно о сосредоточении крупных немецких войск в Польше, Сталин послал Гитлеру личное письмо. В нем говорилось, что «нам это известно, что нас это удивляет и создает у нас впечатление, что Гитлер собирается воевать против нас». Ответ Гитлера, также личный и «доверительный» гласил, что сосредоточение германских войск в Польше связано с необходимостью обезопасить их от налетов английской авиации на западе. Гитлер ручался за свою верность советско-германскому пакту «своей честью главы государства». Жуков добавил: «Насколько я понимаю, Сталин поверил этому письму».
Вероятно, это тот же эпизод, о котором сообщает Фараго: «Военный атташе Германии в СССР генерал Кёстринг получил инструкцию сообщить Генеральному штабу Красной Армии, что переброска немецких солдат с запада на восток происходит для замены старых возрастов молодыми, чтобы использовать первых на производстве. Кроме того, условия для обучения молодых солдат на востоке более благоприятны, так как нет опасности воздушных налетов».
Из многих воспоминаний советских военачальников тех лет мы узнаем, что точка зрения «идет политический торг» была распространена в среде высшего командования Красной Армии.
В июне командующий 4-й армией А.А. Коробков заявил на узком совещании в штабе армии после возвращения из штаба округа: «Германия не осмелится нарушить договор о ненападении. Она стягивает войска к нашей границе главным образом потому, что опасается нас… А с другой стороны, – продолжал командующий после минутной паузы, – вполне можно допустить, что сосредоточение немецких войск на нашей границе должно усилить „аргументы“ Германии при решении с нами каких-то политических вопросов». Если эти впечатления верно отражали суть дела, то они являются лишь подтверждением отсутствия у Сталина реального представления о положении дел в мире и свидетельствуют также о его опасениях в связи с неготовностью к отражению немецкого удара. Но какие бы выводы ни делал Сталин, ничто не может оправдать его отказ принять своевременно элементарные предупредительные меры на случай, если нападение Германии все же последовало бы. Практически это должно было выразиться в реализации плана прикрытия. О настоятельной необходимости срочных предупредительных мер свидетельствовали сообщения с границы.
В последних числах мая и начале июня в приграничных военных округах было отмечено достаточно признаков приближения войны. Об этом постоянно напоминали все учащавшиеся облеты немецкими самолетами советских границ. По данным армейской разведки, активность немцев в районах, примыкающих к советской границе, значительно усилилась.
Так, в донесении разведотдела штаба Западного особого военного округа командующему войсками округа генералу армии Д.Г. Павлову от 4 июня 1941 г. указывалось, что военная подготовка Германии против СССР за последнее время, особенно с 25 мая 1941 г., проводится интенсивно. В донесении обращалось внимание на увеличение группировки немцев в районе Острленка, Красныш, Млава, Цеханов на две-три пехотные дивизии и на две бронетанковые дивизии СС, на увеличение артиллерийских частей, танковых подразделений и автомашин, средств противотанковой и противовоздушной защиты в направлении границы. Отмечались прибытие немецкой военной авиации в Варшаву и Кенигсберг и увеличение числа учебных полетов. Говорилось об увеличении войск в приграничной полосе и переселении жителей приграничных районов в глубинные. Армейская разведка сообщала о скрытой мобилизации немецких чиновников для занятия будущих должностей в западных районах СССР. В заключение в донесении подчеркивалось: «Сведения о форсированной подготовке театра и об усилении группировки войск в полосе против западного военного округа заслуживают доверия».
