По-видимому, этим воссоединением решались не столько задачи повышения обороноспособностей нашей страны, сколько выполнялась наша интернациональная, освободительная миссия по отношению к другим народам.

В заключение хочу отметить, что книга тов. Некрича в сочетании с книгой Анфилова и другими работами наших авторов является хорошим началом для дальнейшего глубокого и всестороннего исследования этой весьма важной для нас проблемы истории Великой Отечественной войны.

Товарищи, книга Некрича привлекает к себе читателя, она читается с интересом, удачно сочетая популярность изложения с научностью. Я присоединяюсь к тем товарищам, которые дают положительную оценку труду тов. Некрича.

Вместе с тем я хотел бы отметить существенные недостатки, узкие места, недоработки, которые имеются в этой книге.

Одним из серьезных недостатков этой работы является то, что в разделе, где говорится о великой индустриальной державе, вопросы победы социализма в нашей стране во всей их глубине, во всем их всемирно-историческом значении не очерчены как следует. В книге сделан упор на то, что страна наша стала индустриальной. Но ведь победа социализма в нашей стране – многосторонний процесс, включающий не только индустриализацию страны, но и коллективизацию сельского хозяйства и культурную революцию. Все это, вместе взятое, и составляет военно-экономический потенциал, который был в распоряжении нового советского человека.

Между тем о социалистическом сельском хозяйстве сказано крайне мало, всего четверть страницы. А о культурной революции, о ее значении для дальнейших судеб ничего не сказано. В книге даже нет термина «культурная революция». Хотя отдельные замечания о подготовке командных и гражданских кадров имеются.

Значение проблемы построения социализма огромно. Как было установлено VII конгрессом Коминтерна, построение в основном социализма в нашей стране является историческим рубежом, той базой, на которую опирается не только советский народ, но все мировое коммунистическое и рабочее движение, и что создает основу для борьбы за мир, за предотвращение войны. Если бы было полнее освещено это крупнейшее историческое явление, тогда бы несколько строк, отведенных VII конгрессу Коминтерна, звучали по-иному. Это первое.

Второе. В работе тов. Некрича центр тяжести из всех политических сил, действующих на мировой арене и в войне, перенесен на Германию и Советский Союз. Это справедливо. Но, как мне кажется, роль народных масс в борьбе против гитлеровской Германии, в частности роль движения Сопротивления во Франции в этот же период необоснованно опущена. В разделе, который называется «Предупреждения, которыми пренебрегли», некоторые факты из деятельности движения Сопротивления приведены, но они используются в той плоскости, что организации движения Сопротивления собирали и давали информационные данные для Англии и других стран. Но ведь это не главная функция организаций Сопротивления. В книге не отражено их воздействие на ход войны, на ее характер. И дело не только в том, какую активную работу они проводили в данной обстановке 1940-1941 годов, а в той потенциальной силе, которую представляли собой народные массы и движение Сопротивления и какое влияние они оказывали на все события.

Взять, к примеру, вопрос о поражении Франции, имевшей огромное значение для последующего хода войны.

«Мы видели, – говорит тов. Некрич в своей книге, – что поражение Франции для многих политических деятелей было неожиданным». Почему французская буржуазия так себя повела? Была ли она в достаточной степени подготовлена к войне с Германией? Чего она опасалась? Если бы только поражения; но больше всего боялась народных сил своей страны, народного фронта 1936 года, который посягал на фабрики и заводы буржуазии. Эту идею, мне бы казалось, надо было развить.

Наконец, вопрос о причинах наших неудач. Тов. Кулиш, в частности, заявил, что докладчиком будто бы развита новая концепция объяснения наших Первоначальных неудач в Великой Отечественной войне. Я не вижу здесь никакой новой концепции. Ведь не только докладчик, но и ряд других товарищей вслед за указанием основной вины Сталина в наших неудачах, указывает также вину и ряда других деятелей государства и партии. И это совершенно понятно, ибо обстановка культа личности именно к этому вела. И дело не только в том, что целый ряд ответственнейших государственных деятелей не находили в себе силы сказать, что они по-иному, чем Сталин расценивают обстановку. Я сомневаюсь в этом. Мне кажется, что ни у Жданова, ни у кого-либо другого не было иного мнения, чем у И. В. Сталина. Из мемуаров адмирала Кузнецова видно, что Жданов думал так же, как Сталин и как Маленков, у всех у них была единая позиция, сводившаяся к тому, что в ближайшее время войны не будет. Накануне войны я был лектором Ленинградского горкома партии, и я помню, как реагировали партийные органы на речи ораторов, выступавших против немецкого фашизма. С них строго спрашивали, ибо считалось, что выступление против немецкого фашизма, после заключения договора с Германией, является отражением влияния врага. Считалось, что никакой войны с немцами в ближайшее время не будет.

Может быть, скажут, что такие установки давались, чтобы не дразнить быка… А на самом деле проводились какие-то мероприятия по усилению боеготовности нашей страны. Вы знаете, что, к сожалению, этого не было. Воинские части и соединения не были ориентированы на войну и ближайшее время. Поэтому мне кажется, что концепция о том, что заявление ТАСС от 14 июня 1941 года было зондажем, чтобы узнать мнение правительства Германии о подготовке ее к войне против Советского Союза, не выдерживает критики.

Товарищи, за неделю до войны предпринимать такой маневр, значит – вводить народные массы и Красную Армию в заблуждение! Это ничем не оправдывается. Разве может быть предпринят такой маневр, когда до войны оставались считанные дни. Такой маневр имеет только отрицательные черты, никаких положительных сторон я не вижу в нем. Этот маневр выражал тот просчет, который был допущен Сталиным в его оценке международной обстановки перед войной.

(Перерыв.)

Товарищи, мы продолжаем работу. Слово имеет тов. Гнедин.

Я постараюсь быть как можно более кратким. Я не буду повторять ораторов, хваливших книгу, я постараюсь сказать только то, ради чего я взял слово, а в частности, я это делаю для того, чтобы дать справку с точки зрения источниковедения. Эту справку я хочу дать в связи с рассуждением относительно материалов Голикова, представленных им Сталину. У тов. Деборина проскользнула мысль, что Голиков не отводил первое место достоверным сведениям, а помещал достоверные сведения в тот раздел, который не мог бы привлечь внимание Сталина. Это меня побудило выступить.

Мне пришлось в течение двух лет ежедневно подписывать секретную информационную сводку для Сталина и членов Политбюро. Я утверждаю, что источником информации для моих читателей являлось именно то, что отмечалось как сомнительное и недостоверное, потому что достоверная информация шла в общем русле. А информация, которую мы оценивали как сомнительную, с точки зрения той работы, которую мы делали, которую нам поручали, вот эта информация как раз и вызывала интерес.

Учитывая этот свой опыт, я решительно отвожу утверждения, будто указание на сомнительный характер информации равносильно попытке ее сокрытия. Я отнюдь не собираюсь обелять Голикова, когда речь идет об участии Голикова в уничтожении наших разведывательных кадров. Это страшно, это вспомнить тяжело. Но то обстоятельство, что в докладах Голикова или иных документах информация Зорге и других относилась ко второму разряду, отнюдь не означает, что она должна была ускользнуть от внимания руководства. Это значит недооценивать Сталина.