И в следующую секунду я заставил его согнуться ударом стального носка в пах.

— Экх.... Хххх... С-сук... — Опустившись на колени, сквозь боль в лице и яйцах, главарь шмелей мог только глухо стонать, пытаясь перехватить дыхание. Очевидно, почувствовав жжение не только на лице, но и на ладони, он отнял её в сторону и всмотрелся на дымящуюся кожу уцелевшим глазом. Другой глаз, половина щеки и почти вся шея, точно также как и ладонь, стали напоминать собой блинное тесто, которое только что вылили на раскалённую сковородку.

— Д-д... Д-да... К-к... Кто т-ты...

Я снял маску и наклонился к нему чуть ближе, доставая нож и старую выцветшую фотографию.

— Помнишь меня, гнида? Нет, не помнишь...

Уцелевший глаз широко раскрылся. Но вряд ли от того, что он меня узнал. Скорее от страха. Слишком много шрамов. И слишком мало времени он видел меня без этих ран.

Я шагнул к нему за спину и прижал нож к его искривлённым гримасой боли губам:

— А её? — Фотография опустилась сверху перед его зрячим глазом.

— Т-так... Т-так... Эт... Т-ты...

— Её помнишь, значит... Помнишь, как весело тебе было тогда, да? Как громко ты хохотал и призывал меня к тому же. А я ведь говорил, что ещё приду. И что ты у меня ещё похохочешь...

— М-м... М-м... М-м-а-а-А-А-А-А!!! — Нож привычным движением скользнул вправо, раскрывая обожжённые кислотой губы ещё шире.

Отшвырнув от себя бьющееся в агонии тело, я подобрал валяющийся рядом тяжёлый револьвер, прочёл гравировку на никелированном стволе и открыл барабан. «Python 357». Ещё три патрона.

Подняв взгляд, я увидел встревоженные широко раскрытые глаза Киры. Она стояла напротив, сжимая в одной руке трофейный автомат, а в другой — снятую маску. И с опаской разглядывала моё лицо.

— Эка они тебя... — Она покосилась на стонущего Шершня, согнувшегося пополам и дрожащего от боли. — А что у него на лице?

— Вечная радость. — Я сунул револьвер в рюкзак. За поясом такое чудовище носить невозможно.

— Не... Я имею в виду... Кислота какая-то, да?

— Плавиковая.

— А можно... — Кира неотрывно следила за тем, как я подобрал арбалет, выдернул обратно потраченные болты и подошёл к связанному пленнику. — Можно мне посмотреть фотографию?

— Потом. — Я натянул маску обратно и привлёк внимание пленного крюка лёгким пинком. — Идти сможешь?

Осовелый взгляд покрасневших глаз уставился на меня снизу вверх. Веки полуприкрыты, не в тонусе. Марихуана.

— Чува-а-а-ак... — Лохматый бледный парень, одетый в безразмерные штаны и такую же широкую яркую кенгуруху говорил медленно и протяжно. — Ну ты жжошь, чува-а-а... Ай!

Я пнул его ещё раз, покрепче:

— Идти, спрашиваю, сможешь?

Он медленно перевёл взгляд на связанные ноги:

— Так нет... Не смогу...

— А так? — Я чиркнул ножом по верёвкам.

— А так смогу! Хы-хык! — Тонкие бледные губы расплылись в широкой улыбке. — Чува-а-а-а-к... Спасибо тебе, чува-а-а... Ай!

— Вставай. — После очередного пинка, крюк всё-таки стал неловко подниматься на ноги, слегка пошатываясь. — Надо уходить. У нас мало времени.

Пока пленник принимал шаткое вертикальное положение, я присмотрелся к Шершню. Он скрючился ещё сильнее и продолжал трястись с глухими завываниями от парализующей боли. Кровь стекала с лица пополам с растворёнными до костей мягкими тканями. Из раны на бедре уже успела натечь широкая ярко-алая лужа, в которой играли отблески пламени. Артерия задета. Через несколько минут скопытится. Но свои последние минуты эта гнида проведёт именно так, как я хотел.

Как мы с тобой хотели, Бельчонок. С днём рождения. Извини, что так задержался с подарком.

— Чуваки! Чуваки-и-и... Подождите... Я не могу так быстро... Я ж тут щас чую как Земля вращается...

Когда мы спустились на землю с фасадной стороны торгового центра, канат и самодельную «кошку» пришлось оставить на стене. Снять её не представлялось возможным. В добавок, спуская накуренного крюка первым, я потянул себе плечо, пока всё время придерживал его за шкирку. Так как за верёвку засыпающий на ходу пацан держался весьма номинально. Ладно... Мне уже, пожалуй, без нужды.

И вот теперь, когда мы с Кирой торопливо семенили на полусогнутых ногах по парковке, парень едва поспевал за нами. Больше всего раздражало то, что всё происходящее его, похоже, только веселило.

— Давай быстрей, укурыш долбанный! — Я вернулся назад, схватил его за шкирку и потащил вперёд вдоль пыльных брошенных тачек.

— Эхе... Ну чуваки-и-и... Да я ж ваще не курю, вы ч-о-о-о-о.... Хе-хе-е-е... Нам же нельзя ваще-е-е... Не ну вы чо-о-о-о... Мы ж торгу-у-уем... Барыги же не употребля-а... А-а-а... Бля-а-а... Хы-ха-а-а... — Рождавшаяся на ходу игра слов его опять весьма развеселила. — Не, ну ты понял? А? А?

— Ага! — Я снова отвесил ему пинка и подтолкнул в сторону леса. Погони видно не было. Ближайший фасадный выход из торгового центра, ранее представлявший собой конструкцию из зелёного стекла, пластиковых рам и металлических балок, давно обрушился. Выйти из него за нами вдогонку было невозможно. Да и вряд ли сейчас было кому гнаться. Если кто-то и уцелел после атаки ночных жор, то сейчас у него были проблемы поважнее немедленной мести призрачному Шутнику, который только что перебил большую часть этого гнезда. Да и вакуум власти сам себя не заполнит, знаете ли...

Тем не менее, медлить при отступлении было ни к чему. Конечно, после всех взрывов и выстрелов ночные жоры уже сбежались сюда со всех ближайших подвалов. Но опасность нарваться на стаю раздражённых хищников, которые опоздали к основной раздаче, всё ещё сохранялась. И я продолжил подгонять опьянённого крюка живительными пенделями, желая добраться до укрытия как можно скорее:

— Давай, двигай булками, чувак! Или хочешь опять на шашлык пойти?!

— Не-е-е-е... Я шашлык не люблю-ю-ю... Я вообще ровный парень так-то, ё-о-опт! — Шагая неровным, но всё-таки ускорившимся шагом, худощавый паренёк обернулся на меня. — Слушь... А мы куда ваще идём-то? И чё ты в моей куртке-то, а-а?

— Кстати, да. Мы сейчас куда? — Кира, мужественно сопевшая под весом своих трофеев, обернулась. И остаток вопроса проговорила еле слышно, одними губами. — В шут-пещеру? С ним?

Пожалуй, рано было ей говорить о том, что я не рассчитываю особо долго задерживаться в этом жилище. И о том факте, что меня не особо заботит то, что в нём побывает какой-то обдолбанный мытищинский укурыш.

— Больше некуда. Иначе придётся отбиваться от ночных жор, которые скоро снова набегут с дальних тоннелей.

— Еба-а-а-а... А темно же уже да-а-а? — Внезапно среагировал крюк. — Бля-а-а-а... Нам край, ребята-а-а-а... Еб... Чуваки... Есичо... Я вас люблю! Вы ваще просто огонь оба! Хоть и страшные... Я всмысь ваще чуть не обоссался, когда вас увидел... Думал всё, высад какой-то начался! Хы-ха!

Кира поморщилась и покосилась на улыбающегося крюка, который, замедляя шаг, начал разглядывать звёзды, проглядывающие сквозь кроны деревьев.

— О-о-о... Всегда хотел прогуляться по лесу с видом на Альдебаран...

— Слышь ты, Альдебаран! Давай шагай резче! — Девчонка нетерпеливо толкнула крюка в плечо. — А то жоры задницу откусят!

— О-о-о... Это же самое мясное место... Ягодичная мышца, чтоб вы знали... Одна из самых больших в человеческом теле! — Судя по вытаращенным красным глазам, этот факт сейчас казался пацану невероятно важным. — А ещё широчайшая мышца, кароч... Она ваще самая широчайшая! Хы-ха!!!

Интересно, веселился бы он сейчас точно также, если бы шмели нарезали его ягодичную мышцу по кускам?

— Мне кажется, сегодня с ним бесполезно разговаривать... — Высказала Кира свои сомнения.

— Наоборот. Сейчас он, скорее всего, гораздо более словоохотлив, чем по трезвой.

— Слышь, братиш... Невежливо говорить о человеке в третьем лице, когда он рядом... — Крюк сделал обиженное лицо.

— Смотри какой воспитанный. — Я ещё раз ускорил его тычком в спину и поморщился от боли в плече. — Тебя как зовут-то, третье лицо?