Лавр заволновался.

— Не-е, не из чего не бабахал, — принялся убеждать он меня. — И в руках отродясь не держал этой “Мухи”. Из нормальной волыны, из нагана там или из чего другого это я могу, а из гранатомета, нет.

Признаться, удивилась я:

— Откуда же, тогда, знаешь, что из “Мухи” пальнули, если не стрелял?

— Слышал, ведь не глухой. Все только и говорят, что об этом.

— Кто — все?

— Да и сиделка, и Далилка, и Любка-соседка. Все говорят между собой.

Ха! Все уже говорят о моей “Мухе”! Куда только ФСБ смотрит?

— А что говорят-то? — заинтересовалась я.

Лавр усмехнулся:

— Что это страшная тайна, что приказано было об этом молчать и все подобное. Меня же они за мебель принимают, а я, хочешь — не хочешь, слушаю.

Должна сказать, что на самом деле я Лавра в склонности к покушению на президента не подозревала. Было очевидно, что Лавр этот специалист по блатному делу и ни на какие идейные соображения от рождения не способен, как и на сильные поступки, касающиеся разногласий с властями. Он раб своего эгоизма и действительно от кого-то скрывается, а под паралитика закосил лишь от страха.

Но с другой стороны фуфайка как-то в его шкаф попала, и попасть она могла только сразу после выстрела, в те самые три минуты, которые были у террориста до появления охраны. Дело происходило в понедельник, Лавр не в сквере загорал, а за стенкой лежал и не мог не знать, кто положил в его шкаф фуфайку.

Если до встречи с Лавром я еще испытывала сомнения и выделяла какой-то процент на его соучастие с заговорщиками, то теперь склонялась к мысли гораздо более невероятной: по всему выходило, что фуфайку в шкаф парализованного забросил… полковник.

Да-да, полковник, который сцапал меня, мой старый знакомец Петр Петрович, сосед Любы.

Почему он? А потому, что больше некому. Чудес на свете не бывает. Судите сами: в недрах Любиной семьи никакому заговору не созреть, наличие длинного Любиного языка тому живейшая гарантия. Старая дева тоже отпадает. Даже если от нищеты она и решилась бы на измену, то спрятать мужика в фуфайке в своей квартире не смогла бы, там здорово все перешерстили. Если вообразить, что она сама из гранатомета пальнула, то тут же выплывает вопрос: почему на ее теле не нашли следов пепла и гари? Ведь глаза и руки стрелявшего ничем не были защищены.

Впрочем, размышления о старой деве беспочвенны, стрелял мужчина, в этом я абсолютно уверена, как теперь уверена и в том, что это совсем не парализованный, то бишь не Лавр.

Охрана этажом выше, охрана этажом ниже…

Тогда остается сам полковник. Он, как сосед, мог на новоселье зайти. Правда я его не видела, но, думаю, он к этому и не стремился. Где-нибудь на кухне поздравил Любу, да заодно отравы в спиртное и подлил. Утром надел фуфайку, шлем и зашел в Любину квартиру, из “Мухи” бабахнул и бежать. “Муху” сунул мне в руки, а фуфайку паралитику подложил, думаю и шлем в кармане фуфайки. Потом в свою квартиру зашел, смыл гарь с рук и глаз… Этим, кстати, объясняется странный факт, что он прибыл на место преступления позже охраны, хотя находился на этом же этаже…

В голове моей все очень складно сложилось, смущало лишь одно: почему-то трудно было признать, что в рядах ФСБ нашлось место предателям.

Смущало и другое: мой Сумитомо!

Ниндзюцу!

Их школы — своеобразный прототип современных разведовательно-диверсионных школ.

Таким образом, задолго до этого момента я угадала участие в покушении человека из охраны. Угадала в своей будущей книге, даже не понимая сама.

Угадала ли? Или пытаюсь в этом себя убедить? Кто знает как срабатывают в нашей голове тот механизм, который сводит воедино логические цепи? Кто знает, как работает механизм интуиции? Совершил ли мой мозг невидимую для меня работу? Или просто воображение подвело?

Согласитесь, резонные все вопросы.

— Слушай, Лавр, — начала я колоть этого лже-паралитика, — ты мне мозги не пудри. Раз месяц уже прошел, как комедь ломаешь, значит и меня раньше видел, я мимо тебя частенько бегала к Любе.

— Ну видел, — угрюмо согласился он.

— Выстрел гранатометный слышал?

— Не глухой, — буркнул он.

— Так вот рассказываю: дело было так. Новоселье у Любы справляли. Утром, с бодуна, голову приподнимаю и, хоть водка чем-то приправленная была, вижу отчетливо: стоит у настежь распахнутого окна мужик и “Муху” на правительственную трассу наводит. На мужике фуфайка и вязаный шлем-маска.

В этом месте я многозначительно посмотрела на Лавра.

— А мне то что? — хмыкнул он.

— Тебе как раз пора бы уже и беспокоиться начинать. Ты начинай, а пока слушай дальше. Я хоть и с бодуна, но на мужика того кинулась, и выстрел у него не получился. Граната полетела не туда, куда он целился. Мужик гранатомет кинул и убежал, а тут и охрана подоспела. А гранатомет уже у меня в руках. Но я-то точно знаю, что стрелял мужик в фуфайке.

Лавр побледнел.

— А как же это ты на свободе оказалось, когда тебя с поличным засветили? — недоверчиво спросил он.

— Сбежала, — гордо сообщила я.

Лавр крякнул и присел, а я с достоинством продолжила:

— Так получилось, что случайно президента спасла, и меня же в покушении обвиняют. Ты можешь и должен мне помочь.

— И понимать не хочу, твои проблемы, — недальновидно отмахнулся Лавр.

Я решительно возразила:

— Нет, теперь это и твои проблемы, потому что стрелял в президента ты.

Бедняга остолбенел, он даже отдаленно не предполагал, что на него может пасть подобное подозрение.

— Говорю же, отродясь из гранатомета не стрелял. По телеку только его и видел, — растерянно залепетал он.

— В ФСБ расскажешь, — пообещала я, — там ребята доверчивые и в чужие проблемы сильно вхожие.

— Да на хрена мне покушаться? — взвился Лавр. — Я честный вор и на мокруху в жизни не ходил. Не покушался и не докажешь!

— И доказывать не требуется, достаточно лишь сообщить, что ты не паралитик. Даже после этого сообщения может кто и поверил бы тебе, если б не фуфайка.

— Какая еще фуфайка? — отводя глаза, спросил Лавр.

— Та фуфайка, что в шкафу у тебя лежит, пропитанная гранатометной гарью, — уточнила я. — И не рассказывай, что тебе ее подбросили. В этом доме посторонних нет. С одной стороны Любиной квартиры ты, парализованный, с другой — старая дева, за ней сам полковник живет, ни вверх, ни вниз хода нет — охрана. Пораскинь-ка мозгами. Какой напрашивается вывод?

— Что стреляла старая дева, — как-то неожиданно заключил Лавр.

Я погрозила ему пальцем и сказала:

— Своими глазами мужика видела, значит стрелял ты. Выходит, я настоящего покусителя нашла и подозрения с себя сниму. Осталось только сдать тебя, паралитика.

Пока эфэсбэшникам на вопросы будешь отвечать, они найдут твою фуфайку и…

Я на всякий случай снова схватила Лавра за руку, думала, что он побежит, однако вышло по другому.

— Не моя это фуфайка, — отрезал Лавр.

— А в шкаф твой как попала?

— Гражданин полковник положил.

“Вот вам и ниндзюцу! Угадала, значит, я! Надо бы повнимательней отнестись ко всему, что происходит с моим Сумитомо. Может разгадка истории как раз в его жизни? Но как я умна!”

— Полковник? Петр Петрович? — изумилась я, хотя еще минуту назад на девяносто девять процентов была в этом уверена.

— Ну да, сукой буду, Петрович фуфайку в мой шкаф положил, — поклялся Лавр.

— А как он вошел?

Лавр зло сплюнул:

— Нормально вошел. Дверь своим ключом открыл и вошел.

Я удивилась:

— Откуда у него ключ-то?

— Да хрен его знает! — вызверился Лавр. — У братана вообще не хаза, а проходняк. То Люба дверь откроет, не успеет уйти Люба, сиделка уже прется, за ней Далилка, а тут, глядь, уж и Петрович вломился. Никакой жизни, и двух шагов не дадут по квартире пройти, размять кости старые: еле поспеваю в койку залечь и слюни пустить. Во атас! Во сне уже вижу, что меня застукали, да переживаю как бы не заорать, ведь не орут же парализованные.