-Мне докладывали, что вы сильно изменились, сын мой. Только я не верил и решил убедиться собственными глазами. Вынужден признать, что изменения носят кардинальный характер, даже если не брать в расчёт работу на русские власти, — произнёс епископ, скривив рот в усмешке.

-Не надо клеветать на мою матушку, царство ей небесное. Моим отцом является Ян Наполеон Козелл-Поклевский, а не вы. Что касается перемен, то это моё личное дело. И предлагаю приступить к сути, так как у меня очень мало времени.

Епископ точно не ожидал такого ответа и немного растерялся. Он не такой уж и плохой человек, просто фанатик, немного оторвавшийся от реальности. Значит, будем возвращать его на грешную землю.

-Позвольте не согласиться, что служба русским касается исключительно вас, Юзеф. Демонстративное неуважение, граничащее с оскорблением, можно объяснить юным возрастом. Но в столь тяжёлый для Отчизны и нашего народа час, перейти на сторону врага — выше моего понимания. Конечно, если это не какая-то ошибка или тайный умысел.

После произнесённых слов Адам посмотрел мне прямо в глаза. Что он там хотел увидеть — не знаю. Вообще, пора заканчивать этот балаган. Товарищи реально обнаглели, если в открытую называю власть врагами, а один из руководителей оппозиции намекает на моё внедрение в стан губернатора со стороны мятежников.

-С каких пор законные власти стали для вас врагами, пан Красинский? Не вы ли много лет являлись профессором Римско-католической академии Санкт-Петербурга? Да и присягу Его Величеству ещё никто не отменял. Или вы от неё отказались? Но до меня пока не доходили подобные новости. В отличие от многих дезертиров и мятежников, я остаюсь верен присяге. Более того, собираюсь и далее служить своей стране. И я не пойму, о каком народе вы говорите? Поляки — не мой народ, и уж точно мне не по пути с мятежниками.

Брови собеседника чуть было не достигли его лысины, но он быстро взял себя в руки. Опять эта усмешка и очередной уже откровенно недобрый взгляд.

-То есть память ваших уважаемых предков, служивших Польше более четырёх веков, более ничего не значит? А как быть с вашими братьями, которые сохранили родовую честь и встали на сторону патриотов?

Будь на моём месте прежний Юзек, то слова епископа могли разбудить в его душе сомнения. Но Коле Смирнову подобные терзания неведомы. Он как раз начал получать удовольствие от новой жизни, а особенно предвкушал будущие акции против врагов России.

-Мой предок, Игнат Козлов, поступил на службу князю Витовту и Западной Руси, которая тогда практически добровольно вошла в Литву. К Польше всё это не имеет никакого отношения. Что касается моих братьев, то они взрослые люди и должны отвечать за свои поступки.

-Что ж, я понял вас, хотя несказанно удивлён. Добровольно стать врагом своего народа, веры и семьи — поступок, свойственный определённой категории людей. Хотя предательство сопровождало человечество всю его историю. Я не буду говорить, кем вы выглядите в моих глазах, — опять эта усмешка, — Только позвольте задать несколько вопросов. Вы предали нашу веру и переходите в православие? И как, Юзеф Козелл-Поклевский, собираетесь смотреть в глаза соотечественникам, пусть они такими для вас уже не являются?

-Веру я менять не собираюсь. Хотя всячески буду способствовать возврату в лоно православной церкви простых людей, живущих в Крае. Что касается второго вопроса, то почему не посмотреть в глаза честному человеку? Мнение бунтовщиков, подстрекателей и прочей сволочи, меня не интересует. Впрочем, также мне плевать на их никчёмные жизни и глупые идеалы.

Оказалось, что есть предел выдержки даже этого весьма спокойного человека. Усмешка епископа стала похожа на оскал, а сам он чуть не прошипел мне в лицо.

-Безумец! Вам не простят предательства! И мать наша, церковь, в первую очередь. Завтра же я объявлю о вашем отлучении и ознакомлю публику с глубиной падения представителя уважаемого семейства.

-На каком основании?

-Что? — переспросил собеседник.

-Чем вы будете обосновывать факт отлучения? Веру я не менял и не собираюсь. Ничего плохого против церкви не замышляю, не богохульствую и смертных грехов не совершал. То есть вы хотите использовать своё положение, дабы свести счёты? Ни в одном церковном документе не указано, что человека можно отлучить из-за выбора противной стороны конфликта.

Адам подумал, что поразил меня или даже испугал. Уже с ехидной улыбочкой и откровенной издёвкой он произнёс.

-Значит, что-то святое в вас осталось? Или вы думали, что мы будем прощать предателей? Предлагаю вам задуматься о совершаемой ошибке и покаяться. Любой человек может споткнуться, тем более, такой молодой, как вы. И сама ситуация не так отвратительна. Нам действительно не помешает свой человек в окружении этого надутого индюка Муравьёва.

Думаю, мой ответ сильно разочаровал и поразил, улыбающегося попа. Тот, наверное, считает моё поведение какими-то юношескими заскоками.

-Если вы, пан Красинский, используете своё служебное положение в личных целях, то я сильно обижусь. Мне, в принципе, плевать. Только, по нынешним временам, отлучение от церкви может вызвать некие неудобства. И мне действительно придётся переходить в православие, чего я делать не хочу. Так вот, — приближаю своё лицо к собеседнику и тихо произношу по-русски, — Если ты сделаешь это, курва, то сильно удивишься. Я вспорю тебе живот, а кишки намотаю на шею. А всем скажу, что так и было. Живи пока, но лучше оглядывайся.

Часть-2.

Иуда.

Глава-11.

-Ну чего там?

-Ваше благ.. — начал разведчик.

-Я же просил — во время походов зови меня командир, — стараюсь отвечать спокойно и давлю раздражение.

-Значит, того. Вражины частью поселились у местного помещика, наверное, там одни господа. Остальные расположились в деревеньке при поместье. Заняли самые большие дома. Крестьян повыгоняли в амбары и хаты помельче. Часовых мало, службу они несут плохо. Всего их под сотню, может, чутка больше. Будем брать?

Нет, всё-таки тяжело с казачками. Как разведчики они хороши, но их бесшабашность граничит с дуростью. Даже если учесть внезапность, то мы просто физически не сможем двумя десятками атаковать поместье и деревню, расположенную в двух вёрстах от неё. И я уже устал объяснять, что наша главная задача не разгром отряда мятежников, а его полное уничтожение. Какой смысл в победе над превосходящими силами противника, если большая часть разбитого отряда разбежится по окрестным лесам?

-Так чего, командир? — опять начал спрашивать разведчик.

-Остапов, замолкни, — прикрикнул Денисов, сидящий рядом с небольшой печкой и пьющий горячий травяной настой.

Выглядел поручик не очень хорошо. Ещё бы — такая дорога доконает кого угодно, а он простыл ещё в Вильно. Но Варлама никто не заставлял идти вместе с нами. Он решил посмотреть на мою задумку изнутри. В принципе, ничего необычного. Просто мобильная группа, которая вычисляет отряды мятежников и наводит на них идущие следом войска. Нас сопровождали три сотни казаков и батальон «оренбуржцев». Чуть позже, за нами должны были выдвинуться более внушительные силы «финляндцев». Только они отставали примерно на два дня. Поэтому меня самого посещали мысли о ночной атаке на лагеря мятежников. Но я быстро подавил это желание.

Сажусь прямо на пол, где был расстелен овечий полушубок, и принимаю у бойца кружку с настоем. Мы заняли небольшой хутор, состоящий из двух жилых домов. Хозяевам пришлось ужаться, как и той деревеньке, где разместились поляки. Благо, нам достался большой двухкомнатный дом, и наши двадцать человек с трудом, но смогли в нём расположиться. Только народ периодически менялся местами, дабы погреться у печки. Ну и дух от двадцати немытых тел в комнате стоял такой, что я выходил подышать свежим воздухом. Прикрываю глаза и анализирую ситуацию, из-за которой мы оказались в этой литовской дыре недалеко от Куршан.