Все три сотни, отъявленных головорезов, шли, как единый организм, невидимые в высокой траве. Подойдя к обработанным полям, они выслали вперёд разведчиков. Разведчики, уйдя перед рассветом, залегли вокруг города, высматривая французов, и их негритянских прислужников. Так они пролежали весь день, ни выдав себя, ни движением, ни словом, а ночью вернулись обратно.

Разведав местность, и французскую факторию, созданную в качестве опорного пункта, Момо принял решение перебраться ближе к городу, спрятавшись в прибрежной растительности реки Убанги, недалеко от города. Весь день они спали, несмотря на дикие крики, дерущихся из-за пойманной рыбы, хищных птиц, громкое плескание бегемотов, и визга антилопы, пойманной и пожираемой заживо крокодилом.

Ночь застала их на подходе к городу, в который они вошли неслышно, тихо ступая своими ороговевшими пятками по влажной земле. Фактория находилась в самом центре города, наскоро окружённая колючей невысокой изгородью. Во дворе стояли несколько туземных воинов, да французский унтер-офицер, который, шевеля длинными и роскошными усами, ругался на французском, матеря бестолкового раба-носильщика, рассыпавшего груз, и теперь испуганно сидевшего, закрыв обеими руками свою, почти лысую, голову.

Разозлившись, капрал Жан-Жак Ризо, схватил здоровую палку, и от души ударил ею неуклюжего носильщика. Удар пришелся по плечу, вызвав у того болезненный вскрик и бурные слёзы. Из одной из хижин вышел лейтенант, бывший начальником всего здешнего отряда, состоявшего из пятидесяти солдат, набранных из аборигенов разных племён, и ста носильщиков, набранных отовсюду, и работавших за еду и связку бус.

— Хватит орать, Жан, ты мешаешь мне работать. Меньше слов, Жан, больше дела, и он сильно пнул носильщика, опрокинув того в пыль. Отчего, вдвойне пострадавший негр, уткнулся своим широким и плоским носом в грязь.

Повернувшись, лейтенант зашёл обратно, ушёл и Жан. Во дворе остались лишь двое часовых, остальные попрятались по хижинам, и под открытые навесы, укладываясь спать, и торопливо доедая поздний ужин, уж какой кому достался. Через час взошла луна, и всё окончательно успокоилось. Лишь двое часовых, с опаской косясь на чёрный вход хижины, закрытый красивой циновкой, ходили взад-вперёд по двору, таская на плече французские однозарядки, системы Гра.

Тихо переговариваясь между собой, они совсем перестали обращать внимание на происходящее вокруг них, прислушиваясь лишь к громким звукам, и не обращая внимания на всё остальное. А зря! Вокруг изгороди уже давно сидели, и лежали многие воины. Здесь была первая сотня, а две захватывали остальной город. Одна — ближе к реке, а другая искала визиря Массу. Момо наблюдал за часовыми. Выждав, он дал сигнал, тихо хрюкнув, словно бородавочник.

С дерева, стоявшего неподалёку, сорвалась сначала одна, а потом и другая стрела. Обе впились в горло часовых, до последнего не подозревавших о нападении. Захрипев, они свалились на землю, силясь в предсмертных муках вытащить стрелы из горла.

Неясные тени перемахнули через изгородь, и молча бросились под навесы и хижины, с копьями наперевес. Началась резня. Работая копьями и широкими африканскими ножами, они не щадили никого. Умер солдат, а следом за ним умер и носильщик, избитый белым капралом.

— Аааааа, — наконец прорезался чей-то крик, его подхватило сразу несколько человек.

— Нападение, нападение, хрррр.

Грянул грохот одиночного выстрела, и вслед за ним раздался дикий вой атаковавших город воинов, и заученные крики — «О май гад!», «Килл», и «Фаер». Заметались люди. Выскочил в одной рубахе начальник фактории, и тут же умер, проткнутый сразу двумя копьями.

Двое воинов, по очереди попытались войти в хижину, где жил унтер-офицер. Оттуда раздался выстрел, и первый воин упал замертво. Второй получил удар штыком, и, скорчившись, схватившись руками за живот, медленно осел на землю. Выскочивший из хижины Жан-Жак Ризо, торопливо перезарядил винтовку, и, выстрелив в первого попавшегося, бросился бежать. Ему вслед просвистели две стрелы, одна из них чиркнула его по рёбрам, и он скрылся в темноте.

Ночь продолжала слушать истошные крики убиваемых людей, ставших жертвой неожиданного нападения. Ещё троим удалось скрыться под покровом ночи, прежде, чем всё было кончено. Их никто не преследовал.

Ночью, двое из них, включая Ризо, встретившись возле реки, угнали одну из лодок, до которой не успели добраться победители, и отплыли на ней. Двое туземцев, с одними ножами, долго добирались до своих, то и дело, прячась в прибрежных зарослях, пока, наконец, не прибыли на место, гораздо позже Ризо, успевшего добраться до ближайшей станции гораздо раньше.

Их рассказ дополнил общую картину. Но, на этом их приключения не закончились. Момо, поймав визиря Массу, и забрав все винтовки, и другое имущество, отправил всё захваченное, вместе с горожанами, к Мамбе, связав несчастного и покорного Массу. Подумав, он отрубил ему три пальца, которыми тот подписывал злосчастный договор, и послал их Мамбе, чтобы он смог скормить их визирю. А сам отправился со своими людьми дальше.

Аналогично, он захватил и разорил следующую станцию, заставив бежать дальше капрала Ризо, и вместе с ним, ещё десяток солдат-негров. То же повторилось и с третьей станцией, и ещё с десятком других. Их просто не успевали предупредить, а если, и успевали, то они ничего не могли сделать, так и не успев организовать достойный отпор. Нападения, в основном, происходили глубокой ночью. Потом, под утро, когда их никто не ждал, потом, и среди бела дня, когда утомившиеся за ночь, и ожидавшие нападения, воины улеглись спать.

Момо был хорошим учеником, наблюдательным охотником, и мастером неожиданных нападений и засад. Он многому не верил, но, выполняя все слова Мамбы, постоянно одерживал победы, без всякого применения огнестрельного оружия. А оно у него уже было.

Стрелы его воинов бесшумно убивали солдат врага, дальше следовал быстрый наскок, и душераздирающие крики, вселявшие ужас в сердца обороняющихся. Так было до того момента, пока обеспокоенные случившимся французы, не стянули в одну из своих крупных станций, недалеко от нынешнего Браззавиля, роту солдат, снятых с военного корабля, и две роты чёрных тиральеров, занявших оборону в небольшом форте селения, бывшего перевалочным пунктом, перед порогами Ливингстона.

С такими силами, им было не страшны ни какие дикари. Новые магазинные винтовки, вместе с пулемётом Максима, у роты белых солдат, и старые однозарядки, у двух рот обученных тиральеров, давали гарантированный отпор, даже бельгийцам, располагавшим схожими силами. Так думали они, но Момо думал по-другому.

Он, действительно, напал на них исподтишка, и ночью, убив несколько часовых. В ответ французы открыли бешеный огонь, расстреливая окрестные джунгли, а на их канонаду раздалось только несколько одиночных выстрелов. Капитан Жовье повёл в бой свою роту тиральеров, желая воевать ночью и разгромить наглых дикарей.

Выйдя за пределы форта, рота бросилась в бой. Но, никто не собирался вступать с ними врукопашную. Дикари разбежались в разные стороны, и, рассыпавшись по джунглям, начали расстреливать врагов из луков, из-за каждого куста и дерева, ориентируясь по белому цвету формы.

Понеся огромные потери, и, расстреляв в ответ все деревья, которые погибли смертью храбрых в неравном бою с пулями, заплатив разорванными стволами и посечёнными ветвями, но, всё равно, не сдавшиеся врагу, французы отступили, неся на руках раненого капитана Жовье.

Пока рота тиральеров Жовье воевала с деревьями, принявшими сторону дикарей, другая сотня Момо обошла форт сзади, и обстреляла его с обратной стороны стрелами, убив несколько солдат.

Третья сотня напала на само селение, и стала его безнаказанно грабить и разорять, пользуясь отсутствием, завязших в ночном бою, французов. Те только тревожно прислушивались к воплям убиваемых, но так и не рискнули повторно атаковать дикарей. Утром дикари ушли, оставив на память о себе послание, сделанное на пергаменте корявым почерком, на корявом французском. Письмо было обмотано змеиной шкурой, и привязано к копью, а копьё воткнуто в ворота форта.