Связь с военным агентом в Константинополе также поддерживалась посредством капитанов русских пароходов. Здесь все как будто бы шло хорошо, пока одного из таких капитанов не накрыла русская же таможня в Одессе. Привезенные капитаном для штаба Одесского военного округа газеты были таможней переданы в цензуру, которая так "процензуровала" эти газеты, что когда они, наконец, попали в штаб округа, то оказалось, что самые интересные места в этих газетах замазаны до неузнаваемости цензорской кисточкой. Поднялся громадный скандал, в результате которого действия таможни и цензуры в прошлом были оправданы, но впредь было предложено пакеты в адрес штаба округа пропускать, не задерживая и не подвергая цензуре…

Штаб Черноморского флота в сентябре 1906 года тоже писал начальнику Морского Ген. штаба, что Севастопольская таможня начала задерживать и подвергать вскрытию и таможенному досмотру адресованные на имя штаба морским агентом в Константинополе казенные пакеты, запечатанные гербовою печатью посольства и с надписью "Expedition officielle", причем присылавшиеся агентом еженедельно номера турецких газет, а также книги на иностранных языках, отправлялись в цензуру. Таможенные чиновники заявили, что они будут вскрывать даже пакеты с надписью "секретно".

На запрос Морского Ген. штаба министр финансов ответил, что действия Севастопольской таможни были вполне правильными, так как от вскрытия освобождалось только то, что везли фельдъегеря.

Через два месяца министр финансов изменил этот взгляд и сообщил начальнику Морского Ген. штаба, что "как выяснилось из сношения с главным управлением по делам печати, казенные посылки, препровождаемые из Константинополя от нашего морского агента на имя штаба Черноморского флота, не должны подлежать рассмотрению цензуры".

Положение в вопросе связи усугублялось еще и тем обстоятельством, что вся переписка с военными агентами велась на официальных бланках с указанием на конверте полного адреса (названия учреждения, должности, чина и др.). При этом пакеты распределялись на простые, секретные и совершенно секретные, в зависимости от их содержимого. Следовательно, иностранная контрразведка могла безошибочно, по одному наружному виду, определить, какой из пакетов представлял для нее интерес, и над которым стоило поработать по его перлюстрации. Военные агенты все это видели и знали. Они писали в Ген. штаб, указывали на все это.

В начале 1913 года некий П. Брандт написал в "Русском Инвалиде" (№ 142, от 29/V) статью "К борьбе со шпионажем", в которой доказывал всю ложность надежд на сохранение секрета при существовавших тогда образцах конвертов, прошивании и накладывании сургучных печатей. Но Ген. штаб счел лучшим не обращать снимания на критику и указания со стороны.

Он не понимал того вреда, который наносил этим своей же собственной агентуре, и никаких мер предосторожности не принимал, — ибо нельзя считать за таковые приказ по военному ведомству 1908 г. № 15, с приложением весьма неудачных образцов конвертов, — и лишь удивлялся, когда секретные сотрудники его и военных агентов проваливались один за другим…

Другой вопрос, который Ген. штаб, под напором военных агентов, все же заинтересовался, это — вопрос о неприкосновенности жилищ военных агентов и вопрос относительно прислуги военных агентов.

Особенно в этом отношении волновался военный агент в Японии. В 1906 году он доносил в Ген. штаб следующее: "из секретного источника имею сведения, что за мной установлен самый строгий надзор. Мне даже известны некоторые лица, приставленные чтобы следить за мной, но вероятно есть и другие — мне неизвестные. В последнее время было несколько случаев, заставляющих меня удвоить внимание и принять все меры к надлежащему хранению бумаг, что и заставляет меня возбудить вопрос о разрешении сжечь ненужные дела…".

Военный агент в Австро-Венгрии, после того, как ему стало известно, что австрийцы читали его и Ген. штаба шифрованные телеграммы, и, следовательно, находились в курсе русских агентурных секретов, писал:

"… Вот уже месяц, как я стал получать письма от неизвестных авторов и визиты подозрительных лиц. № 25-й, с которым я несколько раз встречался в обществе, тщательно меня избегает.

"Боятся вступать со мной в разговоры и все офицеры ниже генерального чина…".

В 1911 году в русском Берлинском посольстве всплыл совершенно случайно весьма пикантный случай, доказывающий, как в царских учреждениях охранялись государственные тайны.

Военный агент в Швейцарии в декабре 1910 года сообщил в Генеральный штаб, что из подслушанного разговора двух германских дипломатов он понял, что немцы в русском посольстве в Берлине имеют своего агента по фамилии Рехак.

Генеральный штаб запросил мнение военного агента в Берлине по этому вопросу. Ответ последнего раскрыл кошмарную картину безалаберности, беззаботности и халатности царских чиновников.

Он доносил, что Юлиус Рехак действительно служил около 20 лет в русском посольстве в должности старшего канцелярского служителя. На его обязанности лежала уборка помещения канцелярии посольства, покупка и выдача канцелярских принадлежностей, отправка почты, заделка курьерской почты, сдача и получение этой почты на вокзалах и пр. Кроме того, Юлиус, как его называли в посольстве, являлся комиссионером по каким угодно делам. Осведомленность его было поразительна. Во всех учреждениях и заведениях Берлина у него имелись "задние ходы".

Ясно, каким удобным для русской беззаботности человеком являлся Юлиус. Для того, чтобы чины посольства и "высокие путешественники" еще более ценили Юлиуса, германские власти вообще и полиция в особенности помогали Юлиусу во всем. Он мог достать билеты на железную дорогу или в театр, когда они уже были распроданы, получить беспошлинно с таможни вещи или переслать их и т. д.

Когда военный агент поинтересовался у первого секретаря посольства, как они не боятся держать исключительно немецкую прислугу вообще и такую личность, как Юлиус — в особенности, тот с грустной улыбкой бессильного человека ответил: "Это невозможно. Если мы уволим Юлиуса, то германское министерство иностранных дел нас за это съест… Ведь мы его с поличным еще не поймали…".

У Юлиуса на руках находились ключи от помещений канцелярии посольства. Когда происходила уборка, а также ночью, все шкафы посольства находились в его распоряжении. В посольстве имелось несколько хороших шкафов с секретными, но не шифрующимися замками. Ключи от этих шкафов находились в заделанной в стене кассетке, которая открывалась простым ключом. Потом ключи переложили в один из секретных шкафов. Однако, вскоре у этого шкафа испортился замок. Никто не знал, как быть, Юлиус сразу пригласил слесаря, ему одному известного, который, как привычное дело, открыл шкаф в одну минуту… Осенью 1909 года двое из чинов посольства, подъезжая около 11 часов вечера к посольству, увидели ночного сторожа посольства, стоявшего у приоткрытых ворот. Как только сторож заметил подъезжавших, он быстро шмыгнул в ворота и захлопнул их за собой. Чины посольства стали звонить, ибо своих ключей не имели. Только через порядочный промежуток времени тот же сторож, с заспанным лицом, открыл им дверь. "Вероятно, в канцелярии посольства шел обыск, и надо было дать время захлопнуть шкафы и скрыться" — добавляет военный агент.

Только после этого случая Юлиус был заменен бывшим русским матросом, которого немцы начали бойкотировать.

"По слухам, — пишет военный агент, — у Юлиуса образовалось уже большое состояние. Он получал жалованья 100 марок в месяц, больше этого "на чай" на комиссионерство и контрабанду. Полагаю, однако, что главный источник его доходов — разведка…

"Главное управление Ген. штаба усмотрит из настоящего донесения еще раз, почему я упорно не хотел сдавать своих шифров и секретных дел на хранение в посольство".

О таких же порядках писали и другие военные агенты. В результате всех этих рапортов Ген. штаб начал принимать кое-какие меры.