Одобрив почин своего помощника, атаман велел разыскать и привести к нему жен местного князька…

На другой день Иван Кольцо покинул стан. Пока Ермак кутил да развлекался, казаки опустошали ближние улусы, сжигая жилища тех, кто отказывался делиться с ними своим добром.

Завидев как-то со стругов укрепленный городок, Кольцо велел пристать к берегу. Представившись купцом, он уговорил стражников открыть ворота и проник со своими людьми внутрь.

В Тархане нашлось чем поживиться.

Неделю спустя отряд вернулся назад.

— Сказывай, где атаман? — первым делом осведомился Кольцо у казака, сторожившего вход в княжескую избу.

— Почивает.

Иван Кольцо вбежал внутрь без доклада.

Возлежавший на ложе бежавшего хозяина с самой юной из его жен Ермак лениво обернулся на вошедшего и, громко зевнув, протянул:

— A-а, вернулся?

— Как видишь.

— Ну и как, велика ли добыча?

— Велика. Ажно струги под грузом осели, чуть ко дну не пошли. Одежи теплой добыли, рухляди[27], хлеба да прочей снеди… Короче, не зря сходили.

Отстранив от себя наложницу, Ермак кое-как поднялся и тут же схватился за сивуху. Выдув без продыху с полкувшина, он тряхнул курчавой головой и с размаху хлопнул друга по плечу.

— Молодец, Иванец!.. Чем же мне одарить тебя за великую службу, а? — еле выговорил он заплетающимся языком и обвел затуманенным взором обстановку. Не найдя среди шкур, ковров-келямов, расшитых халатов ничего достойного внимания, он сорвал с молодухи ожерелье из драгоценных камней и протянул его Ивану. — На-ка вот тебе яхонтов, забирай! Да сверх того выбери себе среди княжеских жонок, какая приглянется!

— А на кой ляд мне евоные бабы! — гордо отказался Кольцо.

— Ишь зажрался, нос от знатных жонок воротит! А вот я, как вишь, не побрезговал… — засопел с обидой атаман.

— Не серчай, атаман, не со зла я. Никто мне ноне не люб. Положил я глаз на одну чернявую красотку из града Тархана. Крепко в душу запала.

— Как звать-то твою зазнобу? — заинтересовался Ермак.

— Не припомню. Имя мудреное, басурманское. Учить долго надо…

— Показал бы… Пошто скрываешь?

— Не отважился забрать ее с собою. А теперича вот жалею…

— Ить, чудной! Нашел, о чем тужить! У князя нашего пять жонок. С радостью поделюсь с тобой любою.

— Обратно ты за свое! — огрызнулся Кольцо. — Отлепись, не до того мне!

Ермак аж протрезвел от изумления.

— Да какой бес в тебя вселился, Иваха? — икнув, спросил он.

— Не в меня бес вселился… Все гуляете, как я погляжу, не просыхаете. Кабы вусмерть не загулялись. Неужто не чуете, в каком мы крае. Окрест — враги. Шуму наделали мы немало. Молва, небось, далеко впереди скачет. Посему должно быть нам начеку, атаман. А то, неровен час, подкрадется хан со своим войском, застигнет хмельных врасплох, и тады поминай, как звали.

Ермак промолчал. Еще раз жадно глотнув из кувшина, он утер пятерней усы и бороду.

— Щас, как же! Али забыл, кто в Сибири ноне хозяин? — возмущенно произнес он и погрозил пальцем. — Эх, Иванка!.. Кабы не знал тебя, какой ты есть, решил бы, что ты трус. Ишь, салтана поганого спужался! — Сказав это, он запрокинул голову, опорожнил кувшин и вдруг твердо произнес: — Нет, врешь! Не отважится Кучумка напасть. Небось, сам нашего брата дюже боится!..

— Не скажи, атаман. Думаешь, ждет он нас не дождется, стоит на воротах, хлебом-солью встречает? Кабы не так! Прознает, зачем мы сюды пожаловали, обрушится ночкой темною да перережет всех до единого.

Ермак хотел было обругать Ивана, мол, вечно тот каркает, но не стал и лишь хмуро спросил:

— По-твоему выходит, мы должны упредить супостата?

— Вот-вот. Да токмо не оружием, а словом ласковым.

— Не понял, куда ты клонишь! — угрожающе сдвинув брови, процедил сквозь зубы Ермак. — Не за тем я в Сибирь тащился, лишенья терпел, чтоб с Кучумкою-нехристем якшаться!

— Да не кипятись ты, атаман! — сам с трудом сдерживая гнев, сказал Иван Кольцо. — Сперва послухай меня да раскинь хорошенько мозгами. Чтоб добиться чего, нужно действовать другой раз не силою, а умом да лукавством. Не забывай, салтан Кучумка во сто крат сильнее нашего. Сперва надобно поводить его за нос, все выведать как следовает, а уж опосля…

— Чтой-то не пойму я тебя, братец, — перебил его Ермак. — То стращаешь, то повременить велишь. А ну, сказывай, чего задумал!

— Так вот, значитца, перехватили мои мужики в пути важного татарина… — начал Иван.

Ермак оживился.

— Пошто сразу не доложил? Кто таков?

— Мурза из круга Кучумова. По улусам тутошним шастал, дань собирал.

— Ишь ты! И где ж твой язык?

— Суда твово дожидается. Кликнуть, что ли?

— Валяй!

Мурзу в сию же минуту втолкнули к атаману. Тот обошел пленника, оглядел с головы до пят и, велев развязать ему руки, обратился к нему по-татарски:

— Здоров ли?

— Хвала Аллаху, здоров! — закивал тот подобострастно.

— А как величать тебя прикажешь?

— Кутлуй мое имя, эфэндэ.

— Верно ли говорят, будто ты сборщик ясака?

Мурза подтвердил, не сводя с атамана заискивающих глаз.

Пригласив гостя к трапезе, Ермак принялся расспрашивать его про житье-бытье и осторожно завел речь о Кучуме.

— Стало быть, ты состоишь на службе у славного Кучум-салтана?.. Наслышаны мы о сем могучем и мудром царе. Жаль, свидеться не довелось. Хотел наведаться к нему, потолковать о том — о сем, да уж видно не суждено…

— Отчего же? — полюбопытствовал мурза, расслабившись.

— В обратный путь снарядились мы, пора восвояси, — вмешался Иван Кольцо. — До снега бы поспеть, а то зимы в Сибири лютые.

— Ой, лютые! — с готовностью подхватил его слова мурза и, разговорившись, поведал хозяевам про хана, про его окружение, про достоинства и многочисленное воинство.

Радость Кутлуя была безмерна, когда атаманы торжественно объявили, что отпускают его. Наказав бить челом высокородному хану, они поручили также передать ему от них богатые дары.

Чуть позже, оставшись с помощником наедине, Ермак заметил:

— Кажись, и взаправду поверил татарин, заглотал наживку.

— Так и задумано. Пускай наплетет своим…

Хан Кучум благосклонно принял щедрые подношения, переданные ему Кутлуем, и стал допытываться, что это за люди — невесть откуда взявшиеся пришельцы. Интересовался атаманом.

— Ермякяй со мной ласково обошелся, — осторожно промолвил Кутлуй. — Добрый муж. По-татарски знает и к народу нашему благоволит, а особливо к тебе, мой господин.

Хан пропустил это мимо ушей, сказав:

— Слыхал я, будто есть у них страшное оружие, которое огнем пышет.

— Верно, есть. И когда урысы стреляют из луков своих, не только огонь, а и дым выходит и гром раздается. Стрел не видишь, а ранят до крови или до смерти пробивают, — подтвердил Кутлуй и тут же добавил с уверенностью: — Да только, думаю я, из-за урысов тревожиться нам незачем. В Сибири они, по всему, не задержатся, потому как обратно на Русь собираются.

— Обратно? — удивился Кучум. — За какой же надобностью они в наши края пожаловали?

— Искали башкортов зауральских да заплутались, говорят.

— Странно, а какое им до башкортов дело?

— За ясаком ехали по поручению…

Кучум досадливо поморщился, отметив про себя: «О времена! Нынче урысы забирают причитающуюся мне дань…», но вслух сетовать не стал. И то ладно, что не схлестнулись. Без кровопролития обошлось. Не хотелось бы испытать на себе силу огненных стрел.

— Слава Аллаху, отвел от нас беду! — воздел он кверху руки. — Вот и хорошо, пускай урыс домой уходит. А то ведь я собрался было напасть на чужаков, — признался хан. — Ладно, ты вовремя поспел…

А через несколько дней к Кучуму примчалась бежавшая от Ермака наложница и поведала все, что ей было известно о его планах. Хан не поверил, решив, что женщиной движет чувство мести, и велел ее умертвить.