— Ну, а ежели башкирцы все же воспротивятся, что делать станете? — не унимался Замараткин.

В ответ на это Максимов заметил с усмешкой:

— А твои казаки на что?

— И то верно… — согласился офицер.

Мештимские башкиры торжествовали, думая, что одержали победу.

А на следующее утро спозаранку кто-то постучал в окно старосты.

— Турэ, вставай! Быстрее!..

Яубасар в страхе проснулся и, ничего не соображая спросонок, сел, протирая глаза.

— Что такое?.. Где горит, где пожар?

— Да открой же дверь поскорее, у меня к тебе срочное дело!

— Какое может быть дело в столь ранний час?

— Выйдешь, тогда и скажу…

Староста, осторожно ступая, чтобы не тревожить домочадцев, вышел наружу. Увидав перед собой пожилого дегтярника, он сразу же взял себя в руки и лишь проворчал недовольно:

— Мог бы и днем прийти, бабай! Вот ведь приспичило тебе…

— Верно говоришь, приспичило… А ты знаешь, что максимовские пахари с вечера земли наши ворочают?

— Наши земли? — чуть не задохнулся староста. — Где, в каком месте?

— В том самом, где мы язлау проводим. Пастбища наши весенние распахивают! Всю ночь напролет работали, сменяя друг друга. Вот заряд у них и не кончается.

— Что, и сейчас пашут?

— Пашут.

— Сколько у них людей?

— Много.

— Так сосчитать надо было!

— Куда уж там считать, близко не подступишься! Казаки охраняют.

Староста запаниковал.

— Ай-яй-яй, вот беда-то!.. Что за напасть такая! Как же нам теперь быть? — запричитал он, заламывая руки. Потом вдруг сорвался с места и, наспех одевшись, помчался к мулле, проживавшему напротив мечети. — Эй, хэзрэт, просыпайся, вставай!.. — прокричал он в открытое окошко.

Накинув на плечи чекмень, Ягуда вышел к старосте.

— Что случилось?

Когда Яубасар поведал мулле принесенную дегтярником новость, тот побелел.

— И-и Тэнгре, пощади нас!..

— Не будем терять время, хэзрэт. Как только народ соберется на утренний намаз, мы тут же отправимся к боярским холуям, остановим их!

— Ладно, а пока народ не собрался, давай-ка чайку попьем.

Староста рассердился.

— Да ты в уме ли? Какой еще чай?! Прямо сейчас и начнем, соберем людей до намаза и тут же двинемся.

— А нельзя ли после намаза?

— В дороге помолимся, хэзрэт!

— Ну что ж, раз уж беда такая приключилась, Аллахи Тагаля нас простит, — нехотя согласился мулла.

И тем не менее, вернувшись в дом, Ягуда долго провозился. Расстелив на нарах намазлык, он совершил сначала утреннюю молитву, потом выпил приготовленный служанкой чай и лишь после этого вышел на улицу.

Дождавшись его, вооруженные топорами, вилами, кирками, косами и дубинками мужчины тронулись не мешкая в путь.

Пока ехали, никто из них не проронил ни слова. Лишь поднявшись на взгорье возле реки Сюмюк и увидев внизу распаханные поля, они растерянно переглянулись.

— Никак опоздали?

— Половину нашей земли разворотили!

— А избушки-то, избушки! Будто на островке в море!

— Изгороди порушены!

— А где же сами пахари?

— Вон там, где мы кобылиц доим…

Староста рванул вперед, увлекая за собой джигитов. Завидев на берегу Сюмюка с два десятка холопов, распахивавших целину, и солдат, он придержал коня.

— Агай-эне, пахарей стерегут вооруженные ратники. Что будем делать, драться или назад повернем?

— Мы, что, для того сюда явились, чтобы воякам задницы свои показать?! — с возмущением воскликнул Давлетбай. — Это же наша земля! Земля, завещанная нам предками. И я буду драться за нее насмерть!

— Я тоже жизни своей не пожалею… — сказал Исхак.

Их поддержали и остальные.

— Гнать отсюда боярских холуев!

— А станут упираться — никакой им пощады!..

Подзадоривая друг друга, джигиты бросились вперед.

Заметив их приближение, офицер что-то прокричал, после чего раздались выстрелы.

Башкиры, испугавшись, придержали разгоряченных коней.

— Может, вернемся? — предложил Исхак.

— Ружей урысовых испугался? Нечего было тогда сюда соваться! — огрызнулся Давлетбай и, ударив каблуками по бокам лошади, вырвался вперед.

Скрежеща зубами и меча искры огненным взором, Исхак молча ринулся вслед за товарищем. Остальные тоже не устояли.

Раздался оружейный залп.

Кто-то из джигитов, смертельно раненный, вывалился из седла. Но гибель одного человека не остановила башкир, а лишь еще пуще разозлила их.

Казаки не успели распутать своих лошадей и были вынуждены сражаться с башкирскими всадниками пешими.

Битва была недолгой.

Когда обезоруженных казаков и офицера привели к старосте, раздался чей-то вопль:

— Держите сына боярского!

— Где?

— Уходит к Сюмюку!..

Старшему сыну Максимова не удалось скрыться. Прохора быстро изловили, заломили ему за спину руки и связали.

Он отчаянно вырывался и, гневно вращая глазами, требовал, чтобы его освободили:

— Не будет вам никакой пощады! Хотите жить — отпустите всех подобру-поздорову!

— Угодья наши самовольно распахал, теперь отомстить грозится, яуыз[58]! — просверлил его ненавидящим взглядом Давлетбай.

Его слова были подхвачены другими:

— Это он во всем виноват!

— Оскопить его, чтоб не портил наших девушек!

— Правильно!..

Сообразив, какую участь ему готовят, Прохор не на шутку испугался.

— Да кто дал вам право чинить казнь такую!

— А у тебя есть право грабить башкортов, распахивать незаконно их земли, бесчестить наших красавиц-дочерей да жен, яуыз?! — гневно ответил боярскому сыну староста и дал разрешение кастрировать его.

— Лучше уж забейте насмерть! — взвыл Прохор.

— Нет, убивать мы тебя не станем, живи. Но сделаем так, чтобы впредь ты не смог портить наших девушек, — сказал Ишмурат, известный мастер по кастрации жеребцов.

Увидев в его руке острый нож, Прохор зарыдал.

— Умоляю вас, отпустите, бога ради!.. Близко не подойду теперь к башкиркам!..

— Ясное дело, не подойдешь. Куда уж тебе, скопцу! — невесело усмехнулся Ишмурат и велел повалить орущего боярина на землю.

Тот дергался и брыкался.

— Братья, крепче его держите!..

Оказавшись без штанов, Прохор понял, что дела его плохи, и зарыдал еще пуще:

— Спа-си-те-е-е!.. Бога ради, спасите, кто-нибудь!

Но его крики и слезы никого не разжалобили. А связанные по рукам и ногам казаки и пахари лишь молча наблюдали за происходящим.

— Раздвиньте ему ноги да держите крепче! — скомандовал Ишмурат и, встав на колени, склонился над лежащим.

— Лежи тихо, Прохор, не дергайся! Будешь спокойно лежать, ничего не почувствуешь. А то ведь я могу невзначай лишнее отрезать.

Тот, продолжая на что-то надеяться, закричал:

— Пощадите!.. Все отдам, ежели не тронете!..

— Только так тебя можно остановить, распутника… — мрачно произнес Ишмурат, занося над боярином нож.

Прохор выпучил глаза и что есть мочи завопил.

Привыкший кастрировать жеребцов Ишмурат спокойно делал свое дело, приговаривая:

— Потерпи маленько, сейчас кончу. С этого дня будешь жить без всяких забот. — Произведя операцию, он посыпал рану солью, чтобы остановить кровь, завернул в тряпочку кусочек отрезанной плоти и, протянув одному из крестьян, наказал: — На, отдай это боярину Максимову да передай на словах, пускай не держит на нас зла. У нас не было другого выхода.

Пахари зашумели:

— Уж мы-то вас понимаем, ишо как понимаем!

— Молодой боярин и нашим девкам житья не давал!

— Теперь-то уж, чай, угомонится!..