Но хуже всего в магической компоненте этого чудовищного уничтожителя миров было то, что он заставлял всех, кого задевал, испытывать неописуемые страдания перед смертью, и замедлял время для сознания жертвы, растягивая мучения. Причём эффект был прямо пропорционален магической мощи жертвы. Простые смертные ощущали агонию лишь доли секунды, могущественные маги — максимум несколько минут. Но боги, включая Агдалона мучались долго. Очень долго.

Единственное, что взрыв не уничтожил — это души. Где-то в глубине реинкарнатора тогда ещё ютилась надежда, что душа Амелии не растворилась, не исчезла полностью внутри Агдалона, и что со смертью бога она сможет выпорхнуть обратно в цикл реинкарнации. Умом реинкарнатор понимал, что это невозможно, что прошло слишком много времени, что та, кого он любил сильнее всего во всех своих жизнях, мертва окончательной смертью, и никаких шансов нет… Но он хотел верить. А ещё не хотел уподобляться последователям Агдалона, лишавшего своих жертв шанса на возрождение. Потому что это было правильно. Может быть, он и похоронил целый мир, причинив жуткие страдания всем его обитателям, но по крайней мере у них будет второй шанс. Так было правильно.

А ещё было правильно уничтожить после мести свой корабль, полностью уничтожить, как уничтожил реинкарнатор и собственноручно созданную цивилизацию, которая помогла этот корабль построить. Никто не должен обладать таким оружием. Никто не должен иметь возможности повторить и уж тем более развить то, что он создал. Так было правильно, и в память об Амелии, реинкарнатор остался верен себе.

Потом он пытался уничтожить собственную душу. Жить без Амелии ему не хотелось, ни в одном из миров, ни в какой роли. Но у него не получилось. Система самоуничтожения корабля, которую он специально спроектировал как средство собственного финального суицида, почему-то не разрушила его душу. Он переродился. Потом… Была череда каких-то жизней. Каких-то войн, каких-то империй, каких-то конфликтов со светлыми богами, каких-то ни за что осквернённых жриц… Которая и привела реинкарнатора в Ахегаум.

К тому моменту он уже сумел похоронить все воспоминания об Амелии, обо всей той жизни и следующей, засунуть их так глубоко, что сам уже и не мог вспомнить, отчего у него, вечно живущего, такая пустота в душе, почему он так презирает светлых богов, и почему ему ничего не хочется, и лишь по инерции он делает то, к чему привык в прошлых жизнях, демонстрируя при этом непоколебимую жизнерадостность и граничащую с помешательством уверенность в собственной правоте и превосходстве над окружающими… К тому моменту он перестал давать врагам второй шанс и если у него что-то отнимали, то при возможности сразу же уничтожал душу. Вместе с горем от потери, реинкарнатор забыл и своё обещание.

Но сейчас Эш вспомнила всё. Потому что слова Жанны звучали практически один в один как слова Амелии. Её слова, которыми она призналась тогда в любви Дорану. Вспомнив, Эш вдруг ощутила невероятную тоску. Реинкарнатора тяготило не внезапное осознание того, что он, в общем-то, предал собственные принципы, которые сейчас хвалила Жанна, почти дословно повторяя слова Амелии. Его терзало то, что вместо нарушения своих принципов в последней веренице жизней он сейчас куда сильнее беспокоится вопросом: может ли Жанна быть реинкарнацией Амелии?

«Прости, Амелия. Я всё проебал…» — подумала Эш, и вдруг осознала, что уже довольно долго стоит посреди убежища как истукан, и что с её щёк капают на пол крупные слёзы. А Риннэль и Жанна крайне обеспокоенно на неё смотрят.

Заметив движение глаз брюнетки, первое за несколько минут, Жанна осторожно спросила:

— Эш? Что с тобой?

— Просто… вспомнила кое-что. Хватит сопли распускать, пойдём на пятнадцатый этаж, — сказала Эш и пулей выскочила из убежища, оставив товарищей в недоумении.

«Почему? Почему я думаю о шансе вернуть Амелию, вместо того чтобы презирать себя за то дерьмо, которое я творил после её смерти?» — думала Эш, — «Откуда во мне этот эгоизм? И как я вообще могла заставить себя забыть?»

Единственное, что сейчас успокаивало Эш, это память о том, что она сделала с Кеем и то, как отказалась от божественной силы. Значит, ещё не окончательно деградировала. Значит ещё может не поддаваться соблазнам.

«Может быть и хорошо, что я очутилась в Ахегауме. А иначе… Сколько ещё жизней мне нужно было бы, чтобы стать как какие-нибудь Прагматики или Агдалон? Скоро бы начала воспринимать окружающих как ресурсы для собственного возвышения и не более, скоро бы от моих принципов остался лишь единственный — принцип жажды силы? Нет, я и до, и во время жизни с Амелией, делала много дерьма, но вот как-то было у меня понимание, за какие черты нельзя заходить и какие двери нельзя открывать, чего бы тебе это не стоило. Было да сплыло. Мне нужно переосмыслить все свои грёбанные жизни… Чтобы убедиться, что у меня нет других таких похороненных воспоминаний. Какую чёртову магию я вообще на себе использовала, чтобы этого добиться?» — думала Эш, бредя вперёд и совершенно не замечая ни мира вокруг, ни криков, догоняющих её Риннэль и Жанны, ни системного сообщения об условиях испытания…

***

Наблюдавшей за Эш Вендуа тоже было очень любопытно, какую чёртову магию нужно было применить, что подавленные воспоминания не могло заметить при сканировании души даже старшее божество, такое как она. Воспоминания, вдруг вылезшие очень странным, необычным, и неожиданным образом.

В любом случае, произошедшее давало новую перспективу на события последних жизней реинкарнатора не только ему самому, но и Вендуа. «Возможно, я была с тобой слишком строга,» — подумала богиня, испытав на мгновение что-то, что у человека бы выглядело как тяжёлый вздох.

В отличие от Эш, Вендуа, впрочем, могла проверить гипотезу о том, является ли Жанна реинкарнацией Амелии. У богини был лёгкий доступ ко всем душам в Ахегауме, и заглянуть в их прошлые жизни не было проблемой. И, не сумев справиться с любопытством, Вендуа заглянула в душу Жанны. И от того, что она там увидела, ей стало ещё грустнее, чем от внезапно всплывших воспоминаний Эш, которые богиня тоже просмотрела.

Вместе с этой грустью, Вендуа подумала, что у Вселенной точно есть чувство юмора, и что местами оно бывает очень злым. Помимо этого, богиня чувствовала определённую вину за то, что не может сказать Эш правду. Потому что это то, что они с Жанной должны решить сами.

Потому что так будет правильно.

— Эш, тормози!

Жанна с Риннэль буквально накинулись на брюнетку, заключив ту в нежные, но крепкие объятия. Несколько секунд Эш с сосредоточенным выражением лица пыталась вырваться, но потом перестала и застыла на месте. Объятия Жанна и Рин, впрочем, не разомкнули. Нет, в теории, Эш могла долбануть по ним Ки, или телепортироваться «фантомными шагами», доступ к которым не был потерян, несмотря на замену одноимённой способности на «мастера мана-техник». Но это уже явно было перебором. Не настолько Эш распсиховалась, чтобы начинать всерьёз атаковать друзей ради возможности побыть в одиночестве.

Но сама реакция была показательной. У Эш была способность «идеальный самоконтроль» и хоть с момента её получения девушки и не перестала испытывать сильные эмоции, никогда они по-настоящему не выводили её из себя. Тут же Эш потеряла самоконтроль, что в общем-то было невозможно исходя из самого описания способности, если только не использовалась ментальная магия. Так что произошедшему было всего два объяснения. Либо кто-то из администраторов (или сама Вендуа) зачем-то внушил Эш эти воспоминания, что вообще никакого смысла не имело. Либо…

Либо испытанные Эш эмоции были настолько сильны, что позволили на время выйти за рамки Системы. Что было очень маловероятно, но не невозможно. Любой достаточно продвинутый маг прекрасно знает, что черпать силу в эмоциях вполне возможно. И что эмоции иногда сами по себе могут быть силой… И этот вариант, вернее то, что он был единственным объяснением, окончательно убеждало Эш в реальности открывшейся памяти.