Поэтому настоящие асы, способные демонстрировать высший пилотаж истинной конспирации, не жалели времени на подготовку и боевое слаживание агентурно-конспиративного подразделения перед каждым секретным внедрением в новую студенческую общагу. Тщательно планировались даже незначительные моменты, подтверждающие легенду. Например, достойной операцией считалось надыбать где-нибудь китель с черными погонами и символикой артиллериста или строителя и один раз появиться в нем. Вроде увольнения не дали, пришлось убежать в самоход, вот тебе цветы, милая, но прости, надо бежать, буду вечером. В таких случаях как у разведчиков и саперов – достаточно одной ошибки и прощай, малинник.

Какой бы мудрёной ни была конспирология курсантской жизни, провалы, к сожалению, бывали. Поэтому с самого начала сознательные курсанты просчитывали варианты провалов и заранее принимали меры по минимизации их последствий.

Сижу я как-то в «аквариуме» помощником дежурного по Факультету. К окошку подходит симпатичная девушка: «Пожалуйста, помогите! Мне срочно нужно найти одного курсанта!»

В глазах у неё мольба, поэтому решаю помочь:

– Как зовут, какой курс?

– Я точно не знаю, он, наверное, курсе на третьем-четвертом. По-моему на факультете гинекологии… Он прибалт, зовут его Максим Глютеус!

…Musculus gluteus maximus – большая ягодичная мышца. Без комментариев.

Мы объяснительные «вонючками» называли. Шеф наш, майор Коклюшин, заставлял «вонючки» писать по любому поводу. Этих пасквилей, писанных нами на нас же самих, много накопилось. Уже на шестом курсе мне мельком в его сейф удалось заглянуть – надкушенное яблоко, початая бутылка коньяку и «вонючек», как трудов у Пирогова! Всё с первого курса повзводно подшито и по годам разложено. Никогда и никому чужую объяснительную читать не доводилось, кроме одного случая, когда сам Автоковбой парочку «вонючек» перед строем зачитал.

В выходные меня на курсе не было, пришёл только к построению в понедельник. Поэтому не знал, что у нас творилось. Построение самое обычное, вроде залётов нет. Уже все расслабились, ждут «разойдись» с секунды на секунду. Тут шеф вдруг приказывает: «Курсант Сивохин, выйти из строя!» Сив бах-бах по полу, выходит, как примерный. Шеф опять: «Курсант Миляев, выйти из строя!» Коля бах-бах, поворот через левое плечо. Все притихли, похоже, разбором полётов пахнет. Достаёт Автоковбой две бумажки и начинает громко читать:

Объяснительная записка

Я, курсант Сивохин, поехал на подлёдную рыбалку в Шувалово на Озерки. Был мороз, и я крайне опасно переохладился. В «Птичнике» купил бутылку сухого вина, чтобы согреться. Приехав в расположение Академии, рыбу решил отнести одной малознакомой женщине. Чтобы срезать путь, пошёл в парк Академии через забор. Пьян не был, матом не ругался, сопротивления патрулю не оказывал. Вину свою осознаю, обещаю исправиться. Дата. Подпись.

Объяснительная записка

Я, курсант Миляев, придя с занятий, почувствовал крайнее раздражение, переходящее в гнев. Чтобы купировать нервное состояние принял одну таблетку седуксена, а чтобы заснуть – одну таблетку фенобарбитала. Перед сном решил поесть. Мне из дома прислали трёхлитровую банку виноградного сока, который прокис. Будучи очень голоден, был вынужден выпить его полностью. Вероятно, произошла тройная взаимная потенциация фармакологического эффекта смеси бензодиазепина с барбитуратом (в минимальных терапевтических дозах) следовым количеством алкоголя. Необходимость развеять неприятный эффект вынудила меня совершить оздоровительную пробежку в парке Академии, куда пошёл через забор, чтобы срезать путь. Пьян не был, матом не ругался, сопротивления патрулю не оказывал. Вину свою осознаю, обещаю исправиться. Дата. Подпись.

Всё. Хохот и пять суток авторам.

Отсидели Коля с Сивом по пять суток на «губе», на гарнизонной гауптвахте, но оптимизма там не растеряли. Решили мы их благополучное возвращение отметить где-нибудь на стороне, от греха подальше. Не только я, а еще и Ксюжена с Ингой. Удивительно, но после трипачного залёта Сив по-прежнему дружил с Ксюженой, а Инга была её лучшей подругой и Колиной подружкой по совместительству. Она была спортсменкой с Герцена, с педагогического, готовилась стать учителем физкультуры. Хотя девушки и были из разных ВУЗов, но в складчину снимали однокомнатную квартирку где-то на Охте, на Проспекте Металлистов. Вот мы всей толпой дождались трамвая и поехали к ним в гости. Мы в «гражданке» были, а Инга с палочкой. Она там у себя в институте на батуте прыгала, да что-то не так прыгнула, вот и пришлось ей временно с тростью ходить.

На следующей остановке заходит в трамвай старая баба, такая крепенькая бабца. И видно, злющая. Этакая эксплозивная паранойялочка. Из тех, что всегда правы, любят скандалы, возражений не терпят и права качают. Злоба из нее так и прёт, на всех, кто ближе трех метров стоит, с неприкрытой ненавистью смотрит. Только зашла – уже склока, народ в проходе пройти мешает. Прошла – опять скандал, сесть старой негде. Согнала мужичка, едва себя моложе. Только села – опять война, соседка не так сумку поставила. А сама удобно сидит, прямо возле двери, своими кошелками людям мешает, но это ее не волнует.

Смотрел Коля на нее, смотрел и говорит: «Спорим, мне эта старая гнида сейчас место уступит!» Мы ему – не верится. А трамвай к остановке подходит. Коля берет у Инги тросточку и шасть в заднюю дверь. Вокруг трамвая обежал и в ту дверь, где бабка сидит, лезет. Да как лезет! Как паралитик. Закосил под убогого. О трость опирается, глаза подкатил, морду кривит, изо рта слюни капают. И мычит громко так, и еле поймешь, что: «Бааыыыбууушка, дыыыааайте сыыыэээсть!»

Бабка пулей на ноги: «Садись, садись сынок! Ух ты, Господи, сиди, сиди, сыночек». А Коля: «Ууааам спыыыаааасыыыыбо!»

Мы не выдержали и стали громко смеяться. Тут бабка на весь трамвай как начала нас поносить за то, что мы над больным человеком смеемся. Дальше ехать стало стрёмно, и решили мы на ближайшей остановке сойти. А у девушки по правде нога болела. Ей без трости очень трудно выходить. И вот только двери открылись, как Коля на глазах у всего вагона перевоплощается – в мгновение ока вскакивает с кресла, подхватывает Ингу на руки и выносит ее из трамвая.

Вообще-то Коля шалопаем не был. Он был парень серьёзный, в перерывах между хохмами науку двигал. Избрали его во ВНОСе секретарить. И в его секретарские обязанности входило проведение межвузовских конференций. Почти как у настоящих ученых, только среди курсантов-студентов. Хотя эта должность была не особенно серьёзной, но даже кое-какую дополнительную денежку за нее платили, а поэтому работал Коля отнюдь не понарошку. Хотя работы было немного – сходить в деканаты разных ВУЗов, переговорить с ответственными за СНО (студенческое научное общество) насчет того, чтобы их студенты к нам, а мы к ним. Докладики почитать да умом порисоваться. И Колина роль сводилась к передаче списков. Много времени это не занимало.

В конце марта отправился Коля в ЛГУ. И я к нему на хвост упал, тоже посолидничать захотелось. Решили мы их биохимиков-иммунологов к нам в Академию пригласить. А в ЛГУ старостой СНО был в то время Всеволод Шадрин – пакостная личность с сильным комсомольским уклоном. Он нас облажал – типа, они Университет, чистая наука, ещё они к военным свои труды читать не ходили. Мол, у них уровень не тот. И, рисуясь университетским блеском и собственной значимостью, пригласил он нас на Первое апpеля посетить их ЛГУ-шный праздник «День Дурака». Дал нам по пропуску-пригласительному в их высотное общежитие в Студгородке.