Он сел на коня и удалился, а грек, подождав некоторое время, снова поднялся на стену и исчез в рядах ветеранов.

Александр велел своему войску отойти назад на требуемое расстояние, а сам вернулся в лагерь и уединился в своем шатре, ожидая заката. Весь день он не прикасался к еде и не пил вина. Он ощущал это поражение своей личной неудачей. Грозная способность Мемнона отвечать ударом на удар, да еще с такой сокрушительной силой, жестоко унижала его. Впервые в жизни Александр испытал деморализующее чувство собственного бессилия и глубокого одиночества.

Триумфы, сопровождавшие его жизненный путь до этого момента, казались теперь далекими и почти забылись, а родосец Мемнон представлялся валуном, преградившим ему дорогу, препятствием, которое с течением времени казалось все более неодолимым.

Александр велел страже никого не впускать, и даже Лептина не приближалась к нему. Она давно научилась читать его взгляд, различать в глубине его глаз свет и тени, как на ненастном небе.

Но когда до заката оставалось уже совсем немного и Александр готовился к встрече со своим врагом, до него донеслась какая-то ругань, а потом в шатер ворвался Пердикка, отбиваясь от стражей.

Александр сделал знак, и солдаты оставили их одних.

— Я заслуживаю смерти! — воскликнул обезумевший Пердикка. — По моей вине погибло столько храбрых солдат, я опозорил войско и вынудил тебя на унизительные переговоры. Убей меня! — крикнул он, протягивая Александру меч.

У него был потерянный вид, красные глаза впали. После осады Фив Александр никогда не видел его в таком состоянии. Царь, не моргая, пристально посмотрел на него, потом указал на скамью:

— Сядь.

Дрожащими руками Пердикка совал ему меч.

— Тебе сказано: сядь, — снова велел Александр, на этот раз громче и тверже.

Друг осел на скамью, и меч выпал из его руки.

— Зачем ты устроил этот штурм? — спросил царь.

— Я напился, все мы напились… Дело казалось мне вполне возможным, даже безопасным.

— Потому что ты был пьян. Любой человек в здравом рассудке должен понимать, что это самоубийство — ночью и в таком месте.

— На бастионе никого не было. Полная тишина. Ни одного часового.

— И ты попался. Мемнон — самый грозный противник, который может встретиться на нашем пути. Ты понял? Ты понял? — воскликнул царь.

Пердикка кивнул.

— Мемнон не только доблестный боец. Это человек необычайной хитрости и ума, он наблюдает за нами днем и ночью, выжидает малейшей нашей оплошности, неверного шага, опрометчивого поступка. А потом наносит убийственный удар. Здесь мы не на поле боя, где можно проявить превосходство нашей конницы или развернуть во всю силу нашу фалангу. Перед нами богатый и могущественный город, хорошо вымуштрованное войско, имеющее позиционное преимущество. На протяжении всей осады оно не испытывает трудностей со снабжением. Наша единственная возможность — пробить в стене проход, достаточно широкий, чтобы опрокинуть оборону ветеранов Мемнона. А это можно сделать только днем, при солнечном свете. Наша сила против их силы, наш ум против их ума, наша осторожность против их осторожности. Ничего другого. Знаешь, что мы сделаем теперь? Мы удалим из бреши обломки, уберем камни, чтобы совершенно освободить территорию, а потом подкатим машины к круглому бастиону и разобьем его. Если они построят новый, мы разобьем и тот, пока не столкнем их в море. Понял, Пердикка? А до тех пор выполняй мои приказы, и только. Потеря твоих солдат — уже достаточное наказание. Я доставлю тебе их тела. И ты со своим отрядом окажешь им погребальные почести, успокоишь жертвами их оскорбленные души. Придет день, когда ты выплатишь им свой долг. А теперь я приказываю тебе жить.

Александр поднял меч и протянул другу.

Пердикка молча вложил клинок в ножны и встал, чтобы уйти. Глаза его были полны слез.

Лицо стоявшего перед ним человека скрывал коринфский шлем, сам он был в панцире из бронзовых пластин, украшенных серебром, а на цепочке портупеи висел меч. Синий льняной плащ у него на плечах, как парус, раздувало вечерним ветром.

Александр же пришел с непокрытой головой и пешком, ведя Букефала в поводу.

— Я Александр, царь македонян, — сказал он. — Я пришел договориться о выкупе за тела моих павших солдат.

Взгляд человека сверкнул из-под шлема, и Александр на мгновение узнал вспышку тех глаз, что Апеллесу удалось передать на портрете. Его голос прозвучал металлом:

— Я командующий Мемнон.

— Что ты просишь за возвращение мне тел моих воинов?

— Всего лишь ответа на один вопрос.

Александр изумленно посмотрел на него.

— Какой вопрос?

Мемнон на мгновение заколебался, и Александр почувствовал, что сейчас он спросит о Барсине, поскольку такой человек повсюду имел осведомителей и, услышав о происшедшем, почти наверняка мучился сомнениями.

Но вопрос оказался вовсе не об этом.

— Зачем ты принес войну на эту землю?

— Персы первыми вторглись в Грецию; я пришел отомстить за разрушение наших храмов и городов, за наших юношей, павших при Марафоне, Фермопилах и Платее.

— Ты лжешь, — сказал Мемнон. — Тебе нет дела до греков, и им нет дела до тебя. Скажи мне правду. Я никому не расскажу.

Усилившийся ветер окружил двоих воинов тучей красной пыли.

— Я пришел построить величайшее царство, какое только видели на земле. И ничто меня не остановит, пока я не дойду до волн последнего Океана.

— Этого я и боялся, — кивнул Мемнон.

— А ты? Ты не царь, ты даже не перс. Зачем же такое упорство?

— Затем, что я ненавижу войну. Я ненавижу молодых безрассудных безумцев, которые, подобно тебе, желают славы и заливают мир кровью. Я заставлю тебя жрать пыль, Александр. Я вынужу тебя вернуться в Македонию, и ты умрешь от кинжала, как твой отец.

Царь не поддался на провокацию.

— Пока существуют границы и барьеры, различные языки и обычаи, разные божества и веры, мира не будет. Тебе следует присоединиться ко мне.

— Это невозможно. У меня одно слово и одно убеждение.

— Тогда победит сильнейший.

— Не говори так: судьба слепа.

— Ты вернешь мне тела моих солдат?

— Можешь забрать их.

— Сколько времени ты даешь на перемирие?

— До истечения первой стражи.

— Мне хватит. Благодарю тебя.

Вражеский командующий наклонил голову.

— Прощай, командующий Мемнон.

— Прощай, царь Александр.

Мемнон повернулся к нему спиной и пошел к стене. Дверь открылась, и синий плащ исчез в темноте проема. Вскоре тяжелая железная дверь с протяжным скрипом затворилась за ним.

Александр вернулся в лагерь и отправил Пердикку собирать погибших.

Носильщики приносили их по одному и передавали жрецам и их служкам, чтобы те привели тела в порядок и приготовили к погребению.

Было возведено пятнадцать больших костров, и на каждый возложили по двадцать тел, облаченных в доспехи, вымытых, причесанных и умащенных благовониями.

Отряды Пердикки стояли в почетном карауле, вслед за своим командиром громко выкрикивая имена павших. Потом пепел собрали в урны, куда также сложили раскаленные на костре и ритуально согнутые мечи погибших. Урны запечатали и к каждой приложили свиток с именем, родом и местом рождения умершего.

На следующий день их погрузили на корабль и отправили в Македонию, на вечный покой в земле предков.

Между тем под прикрытием баллист саперы начали удалять из бреши обломки стены, чтобы выдвинуть машины к новому бастиону. Александр с высоты холма наблюдал за работой и видел, что в это же время внутри города по приказу Мемнона возводится гигантская деревянная башня.

К царю подошел Евмен. Он, как обычно, был в воинских доспехах, хотя до сих пор ни разу не принимал участия ни в каких боевых действиях.

— Когда они построят эту башню, будет трудно подойти к бастиону.

— Да, — признал Александр. — Мемнон поставит наверху баллисты и катапульты и будет стрелять вниз с близкого расстояния.