— Неплохо, — признал царь, прослушав несколько отрывков. — Описания обладают определенным литературным изяществом; но надо бы переработать эти отчеты в правдивую историю о нашем походе.
— Нельзя сказать, что я этим не занимаюсь, — ответил Евмен, — но пока что ограничиваюсь регистрацией фактов, соразмеряясь с имеющимся у меня временем. Для истории есть Каллисфен.
— Верно.
— Да и не он один. Ты знаешь, даже Птолемей пишет отчеты об этой экспедиции. Он не давал тебе читать?
— Пока что нет, но было бы интересно взглянуть.
— И еще продвигается труд Неарха, твоего адмирала.
— Похоже, все пишут про этот поход. Интересно, на кого можно положиться больше всех. И все-таки я по-прежнему завидую Ахиллу, у которого был Гомер, чтобы воспеть его подвиги.
— То было иное время, друг мой. Зато Неарх проводят большую работу по установлению отношений с разными общинами, живущими в этих краях. У него здесь много знакомств, и его очень уважают. Кстати, недавно он изложил мне свою точку зрения на наш поход. Он говорил как моряк.
— И что он сказал?
— Он убежден, что тебе нельзя оставаться без флота и нужно собрать другой. Очень опасно, что на море полностью господствует Мемнон.
— А ты сам что думаешь? Ведь это вопрос денег, если не ошибаюсь.
— Возможно, теперь, с теми деньгами, что добыли в Сардах и Галикарнасе, мы можем позволить себе траты.
— Тогда позаботься об этом. Договорись с Неархом, согласуй вопрос с афинянами. Пусть захваченные нами верфи и порты вновь заработают. Теперь можно и рискнуть.
— Я встречусь с Неархом на его судне, и мы прикинем, что и как. Я понятия не имею, сколько стоит один боевой корабль и сколько нам их понадобится, чтобы затруднить жизнь Мемнону. Мне также надо знать, какие у тебя планы на ближайшую зиму.
Александр выглянул в окно и посмотрел на вершины гор, уже покрытые снежными шапками.
— Мы пойдем дальше, пока не найдем дорогу, ведущую в глубь материка. Нужно как можно скорее встретиться с Парменионом и объединить наши силы. Меня это очень заботит, Евмен. Если один из наших двух контингентов будет уничтожен, у второго не останется никакой надежды.
Секретарь кивнул, собрал свои таблички и ушел. А Александр сел за рабочий стол, взял лист папируса, обмакнул тростинку в чернильницу и начал писать:
Александр Клеопатре, нежнейшей сестре; здравствуй!
Моя любимейшая, не печалься о том, что твой муж отправляется в поход. Есть люди, рожденные для выдающейся судьбы, и он один из таких. Мы с ним заключили договор, и Александр покидает свои края, свой дом и жену, чтобы исполнить его. Я не верю, что ты предпочла бы быть женой пустого, никчемного человека, не имеющего стремлений. Жизнь с таким мужем была бы тебе ненавистна. Ты, как и я, дитя Олимпиады и Филиппа, и я знаю, что ты можешь это понять. После разлуки радость будет еще больше, и я уверен, что скоро твой муж пришлет за тобой корабль, чтобы ты увидела солнце, заходящее в божественные и таинственные воды крайнего Океана, который не может пересечь ни один корабль.
Аристотель говорит, что греки со своими городами собрались у нашего моря, как лягушки на берегу пруда, и он прав. Но мы рождены, чтобы узнать иные земли и иные моря, чтобы нарушить границы, на которые никто еще не смел посягать. И мы не остановимся, пока не увидим последнего предела, положенного богами человеческому роду.
Этого, однако, мало, чтобы смягчить мои страдания от разлуки с тобой, и сейчас я бы отдал что угодно, чтобы сидеть у твоих ног и, прислонив голову к твоим коленям, слушать твое нежное пение.
Помни наш договор и вспоминай меня каждый раз, видя, как солнце садится за горы, каждый раз, когда ветер доносит до тебя далекие голоса.
ГЛАВА 35
Дней через десять пребывания в городе царю объявили, что к нему явился некий Евмолп из города Солы.
— Ты знаешь, кто это? — спросил Александр Евмена.
— Еще бы! Это твой лучший осведомитель к востоку от Таврского хребта.
— Если это мой лучший осведомитель, почему же я его не знаю?
— Потому что он всегда общался с твоим отцом… и со мной.
— Надеюсь, тебя не расстроит, если сейчас я пообщаюсь с ним лично, — с иронией проговорил Александр.
— Конечно, конечно, — поспешил заверить его Евмен. — Я лишь старался оградить тебя от скучных обязанностей. В общем-то, если ты предпочитаешь, чтобы я удалился…
— Не говори глупостей и впусти его.
Евмолп не сильно изменился с того последнего раза, когда секретарь видел его в Пелле, но все так же страдал от холода. Так как морская навигация прекратилась, ему пришлось верхом на муле пересечь покрытые снегом горы. Перитас зарычал, едва увидел его лисью шапку.
— Какой милый песик, — с тревожным видом сказал Евмолп. — Он не кусается?
— Нет, если ты снимешь с головы эту лису, — ответил Евмен.
Осведомитель положил шапку на табурет, и Перитас немедленно растерзал ее, а потом в течение всей беседы давился мехом.
— Какие новости ты мне принес? — спросил Александр.
Сперва Евмолп произнес серию подобающих любезностей и комплиментов блистательному молодому царю и лишь потом перешел к главному:
— Государь, твои подвиги посеяли панику при дворе в Сузах. Маги говорят, что ты воплощение Аримана.
— Это их бог зла, — объяснил Евмен с некоторым беспокойством. — Немного похож на нашего Аида, владыку подземного царства.
— Видишь ли, этого их бога всегда изображают в виде льва, а ты носишь шлем в виде львиной головы, и это сходство производит большое впечатление.
— А что еще?
— Великий Царь очень доверяет Мемнону: кажется, он послал ему две тысячи талантов.
— Огромная сумма.
— Еще бы!
— И ты знаешь, на что она должна быть потрачена?
— На вербовку новых войск, на подкуп и финансирование возможных союзников. Но я слышал и о других деньгах, еще двух тысячах талантов, которые, кажется, направляются по суше в глубь Анатолии.
— А на что предназначаются они? Евмолп покачал головой:
— Понятия не имею. Нет ли в той области какого-нибудь твоего полководца? Возможно, он располагает более точными сведениями…
В голове Александра промелькнула неприятная мысль: а что, если Великий Царь хочет подкупить Пармениона?
Но он тут же отогнал это подозрение, показавшееся недостойным.
— Значит, Мемнон пользуется безусловной поддержкой Великого Царя?
— Абсолютной. Тем не менее, немало вельмож при дворе питают страшную зависть к этому чужаку, этому греку, которому монарх доверил верховное командование своими войсками и которого наделил властью даже над правителями-персами. Мемнон — самый могущественный человек в государстве после царя Дария. Однако если ты спросишь меня, не предвидится ли случайно какого-нибудь заговора против него или нельзя ли таковой устроить…
— Я не спрашиваю у тебя ничего подобного, — оборвал его Александр.
— Прости. Я не хотел тебя оскорбить. Ах да, есть и другие известия.
— Говори.
— Ко двору прибыла жена Мемнона, Барсина, женщина поразительной красоты.
Александр едва заметно вздрогнул, что не укрылось от опытного глаза Евмолпа.
— Ты с ней знаком?
Царь не ответил. Секретарь сделал Евмолпу знак не настаивать, и тот продолжил с того места, где прервался.
— Я говорил, что это женщина поразительной красоты: ноги газели, грудь богини, глаза, как ночь. Не смею вообразить, какая пиерская роза цветет меж ее бедер…
Евмен снова сделал знак пропустить остальное.
— И она привезла с собой сыновей, двух красивых мальчиков: один, с греческим именем, похож на мать, а другой, с персидским, — на отца. Разве не удивительно? Кое-кто при дворе подумывает, не решил ли Великий Царь оставить их у себя в заложниках, не вполне доверяя Мемнону.
— А по-твоему, это так? — спросил Александр.
— Мне говорить то, что я думаю на самом деле?
— Глупый вопрос, — заметил Евмен.
