Я послал Теофрасту средство, чтобы он вручил его врачу на Лесбосе, но погода плохая, и корабль вряд ли отправится в ближайшие дни. Уверенности нет ни в чем, как и в результате.
Далее следовал открытый текст:
Аристотель своему племяннику: здравствуй! Мне встретился один человек, знавший Павсания, убийцу царя Филиппа, и теперь я вряд ли могу поверить в историю, которую рассказывали о нем и его отношениях с монархом, поскольку мало что в ней представляется правдоподобным. Я разыскал одного из оставшихся в живых участников событий и встретился с ним на постоялом дворе в Берое. Этот человек держался очень настороженно и все отрицал, как я ни пытался его успокоить. Я ничего не мог поделать. Единственное, что мне удалось (путем подкупа одной рабыни), — это выяснить, кто же он такой на самом деле. Теперь я знаю, что у него есть молодая дочь, в которой он души не чает и которую прячет среди девственниц храма Артемиды у границы с Фракией.
Я должен уехать в Афины, но продолжу свои изыскания и буду держать тебя в курсе. Береги здоровье.
Каллисфен положил документы в маленький окованный сундучок и лег спать, чтобы на рассвете быть готовым к отбытию.
Еще затемно его разбудили Евмен и Птолемей.
— Слышал новость? — спросил Евмен.
— Какую? — продирая глаза, спросил Каллисфен.
— Похоже, Мемнон умер. От внезапной болезни.
— И неизлечимой, — добавил Птолемей. Каллисфен сел на край кровати и подлил масла в гаснущую лампу.
— Умер? Когда?
— Известие принес один из новичков. Прикинув время на путь к нам, можно сказать, что это могло случиться полмесяца — месяц назад. Все вышло так, как мы и рассчитывали.
Каллисфен вспомнил дату на письме своего дяди и, тоже быстро прикинув в уме, сделал определенный вывод. Конечно, невозможно утверждать наверняка, что смерть наступила неслучайно, но и исключать этого тоже нельзя.
— Тем лучше, — только и ответил он, а потом оделся, позвал рабыню и велел ей: — Приготовь чего-нибудь горячего царскому секретарю и военачальнику Птолемею.
ГЛАВА 46
— Бараньи мозги, — объявил повар-перс, ставя на стол перед Евмолпом из Сол блюдо с румяными лепешками. Под черными, как вороново крыло, усами он в приветливой улыбке открыл все свои тридцать два белоснежных зуба.
Развалившийся на ложе напротив правитель Сирии сатрап Ариобарзан улыбнулся еще приветливее:
— Не это ли твое любимое блюдо?
— О да, конечно, свет ариев и непобедимый полководец. Да уготовит тебе будущее честь надеть жесткую тиару, если когда-нибудь — да не будет на то воля Ахура-Мазды! — Великий Царь поднимется на башню молчания, чтобы присоединиться к своим славным предкам.
— Великий Царь наслаждается превосходным здоровьем, — возразил Ариобарзан. — Но прошу тебя, угощайся. Как тебе эти бараньи мозги?
— Ммм!.. — промычал Евмолп, вытаращив глаза, чтобы изобразить невыразимое наслаждение.
— Ведь это же и слова твоего пароля, когда ты посылаешь сообщения нашим врагам, не так ли? — спросил Ариобарзан все с такой же ослепительной, ничуть не потускневшей улыбкой.
Евмолп закашлялся от полезшего обратно куска.
— Глоток воды? — заботливо предложил повар, наливая из серебряного кувшина, но Евмолп, побагровев, сделал рукой знак: нет, не надо.
Придя в себя, он принял свой обычный невозмутимый вид и посмотрел на сатрапа с самой заискивающей улыбкой:
— Я не понял этой милой шутки.
— Это вовсе не шутка, — любезно объяснил сатрап, оторвав от жареного на вертеле дрозда крыло и обгрызая его передними зубами. — Это чистая правда.
Евмолп совладал с паникой, взял лепешку и, всем видом показывая, как смакует ее, смиренно произнес:
— Помилуй, мой блестящий радушный хозяин, ведь ты не можешь всерьез придавать значение пустым слухам, которые, несомненно, не лишены остроумия, но бросают тень на репутацию порядочного человека…
Ариобарзан учтивым жестом остановил его, вытер руки о передник повара, потом опустил ноги на пол и, подойдя к окну, сделал Евмолпу знак приблизиться.
— Прошу тебя, мой добрый друг.
Евмолпу ничего не оставалось, как подойти и посмотреть вниз. Несколько проглоченных кусков быстро превратились в отраву, и лицо его побледнело, как зола. Его гонец, голый, был привязан к столбу, а с его тела свисали длинные полосы кожи, обнажая кровоточащие мышцы и сухожилия. Кое-где мясо было содрано до костей, а на шею, как ожерелье, были повешены его яички. Несчастный не подавал признаков жизни.
— Он все нам рассказал, — невозмутимо объяснил Ариобарзан.
Поодаль гирканский раб острейшим ножом стругал акациевый кол. Закончив работу, он принялся шлифовать заточенную часть куском пемзы, так что гладкая поверхность засверкала.
Ариобарзан посмотрел на кол, а потом заглянул Евмолпу в глаза и сделал руками весьма красноречивый жест.
Бедняга сглотнул, судорожно мотнув головой.
Сатрап улыбнулся:
— Я знал, что мы договоримся, старина.
— Чем… чем я могу быть полезен? — пробормотал осведомитель, не в силах оторвать глаз от острого конца кола, и его прямая кишка инстинктивно сжалась в безотчетной попытке воспротивиться страшному вторжению.
Ариобарзан вернулся к столу и улегся на ложе, предложив Евмолпу последовать его примеру. Несчастный вздохнул в надежде, что худшее осталось позади.
— Какого ответа ждет тот маленький яун? — спросил сатрап, называя этой презрительной кличкой захватчика, уже овладевшего всей Анатолией.
— Царь Александр… то есть маленький яун, — поправился Евмолп, — хотел узнать, где Великий Царь будет ожидать его со своим войском, чтобы дать бой.
— Прекрасно! Тогда пошли своего гонца — не этого, который, боюсь, уже отслужил свое, — и пусть он скажет маленькому яуну, что Великий Царь будет ждать его у подножия Сирийских ворот с половиной своего войска, оставив вторую половину охранять Тапсакский брод. Это подтолкнет его к нападению.
— О да, несомненно, — поспешно закивал осведомитель. — Этот глупый и самонадеянный юнец, который, прошу тебя поверить, всегда был мне противен, бросится вперед сломя голову, уверенный в победе, и втиснется в узкий проход между горой Аман и морем, а в это время вы…
— А мы — ничего, — оборвал его Ариобарзан. — Сделай, что велено, сегодня же. Вызови своего человека сюда, в соседнюю комнату, чтобы мы могли тебя видеть и слышать, и немедленно отправь его к маленькому яуну. После нашей победы мы решим, что с тобой делать. Разумеется, если ты будешь решительно сотрудничать с нами, этот кол, что ты видел, можно будет использовать по-другому. Но если что-то пойдет не так… Бац! — Он просунул указательный палец правой руки в сложенные кольцом пальцы левой.
Евмолп приготовился сделать все так, как было велено, а отовсюду, из множества хорошо замаскированных дырок в расписных и разукрашенных стенах, смотрели и слушали глаза и уши.
Он все подробно разъяснил новому гонцу:
— Скажешь, что твой приятель прихворнул и потому я послал тебя. Когда спросят пароль, скажи, — он закашлялся, — «бараньи мозги».
— «Бараньи мозги», мой господин? — переспросил удивленный гонец.
— Именно, «бараньи мозги». Что-то не так?
— Нет, все прекрасно. Я сейчас же отправлюсь.
— Вот-вот, молодец, отправляйся.
Когда гонец ушел, Евмолп из Сол вышел в противоположную дверь, где его ждал Ариобарзан.
— Я могу идти? — не без тревоги спросил осведомитель.
— Можешь, — ответил сатрап. — Пока.
Выступив из Гордия, Александр направился через Большую Фригию в городок Анкиру, притулившийся меж нескольких холмов в глубине туманной впадины, и, сохранив тамошнему персидскому сатрапу его пост, оставил несколько македонских военачальников командовать местным гарнизоном.
Потом он предпринял марш на восток и дошел до берегов Галиса, большой реки, впадающей в Черное море, по которой с давних пор проходила граница между Эгейским и Анатолийским мирами и Внутренней Азией. Это был самый дальний предел, до которого когда-либо доходили греки. Войско прошло вдоль южной излучины реки, а потом — по берегу двух больших соленых озер, окруженных белой от соли равниной.
