Фрейлейн Беккер заявила тайному советнику: «Боюсь, ваше превосходительство, что вы не увидите много радости от своей дочки».

Но тайный советник ответил: «Я с вами не согласен. До сих пор я был ею очень доволен».

Два последних года Альрауне не приезжала домой на каникулы. Он позволял ей поехать вместе с подругами: один раз в Шотландию с Мод Макферсон, потом с Бланш к ее родителям в Париж, наконец с обеими Роденберг в Мюнстерланд. Точных сведений о поездках Альрауне он не имел, – но рисовал себе, что она, по всей вероятности, там делает. Он с удовольствием думал: это существо, созданное мною, распространяет далеко свое влияние. В газете он прочел, что в то лето, когда Альрауне была в Больтенгагене, лошади из конюшни старого графа Роденберга брали один приз за другим. Далее он узнал, что мадемуазель де Винтелен получила довольно неожиданное наследство, которое дало ей возможность закрыть пансион: новых учениц она больше не принимала и решила только довести до конца образование тех, кто уже есть. И то, и другое он приписал присутствию Альрауне и был почти убежден, что она принесла богатство и в другие дома, где жила: и в монастырь в Нанси, и Макферсонам в Эдинбурге, и дому де Бонвиль на бульваре Гаусман в Париже: так трижды исправила она свои небольшие злодейства. Он считал, что все эти люди должны быть благодарны его ребенку; у него было чувство, словно созданное им существо щедро сыплет розы на жизненном пути тех людей, которым посчастливилось встретиться с нею. Он засмеялся, когда ему пришло в голову, что розы не без острых шипов, могущих причинить тяжелые раны.

Он как-то спросил фрейлейн Беккер: «Скажите, как дела вашей матушки?»

– Мерси, ваше превосходительство, – ответила та, – она не может пожаловаться. За последние годы дело очень поднялось.

Тайный советник только заметил: «Вот видите!» – и отдал распоряжение, чтобы с этого дня сыр покупался исключительно у фрау Беккер на Мюнстерштрассе, – и рокфор, и старый голландский.

Когда Альрауне снова вернулась в дом на Рейне, посвященный святому Непомуку, тайному советнику тен-Бринкену пошел семьдесят шестой год. Но об этом знал только календарь: сам он оставался крепок, бодр и никогда ничем не болел. Ему было тепло и уютно в старой деревне, которую готов схватить все более растущий и протягивающий свои щупальца город: словно упрямый паук в крепкой паутине власти, простиравшейся во все концы света. Тайный советник испытывал что-то – будто желанную игрушку для капризов своих, а вместе с тем и как приманку, которая завлечет в паутину много глупых мух и бабочек.

Приехала Альрауне, и старику показалось, что она совсем не изменилась, осталась тем же ребенком. Он долго смотрел на нее, когда она сидела перед ним в библиотеке, и не находил ничего, что бы напоминало о ее отце или о матери. Молоденькая девушка была небольшого роста, изящная, грациозная, с худою грудью и слабо развитою фигурою. Она походила на мальчика

своими торопливыми, немного угловатыми движениями. У него мелькнула мысль: «Куколка». Но нет, головка ее совсем не голова куклы. На лице слегка выделялись скулы, тонкие и бледные губы укрывали ряд мелких зубов. Волосы спадали пышными локонами, однако не рыжие, как у матери, а тяжелые, темно-каштановые. «Как у фрау Гонтрам», – подумал тайный советник, и мысль эта понравилась, будто напомнила о доме, в котором задумано было создание Альрауне. Он посмотрел на нее, сидевшую перед ним молча, разглядывал критически, слов – но картину, высматривал, рылся в воспоминаниях…

Да, ее глаза! Они широко раскрывались под дерзкими, тонкими черточками бровей, отделявшими узкий лоб, они смотрели холодно и насмешливо, но в то же время мягко и мечтательно. Травянисто-зеленые, жестко-стальные, – как у племянника его, Франка Брауна.

Профессор выпятил широкую нижнюю губу -эта мысль ему не понравилась, но в то же время он пожал плечами, – почему бы и Франку, который придумал ее, не иметь в ней своей доли?

Это было дорого куплено: много миллионов принесла эта тихая девушка…

«У тебя большие глаза», – сказал он. Она кивнула головою. Он продолжал: «И красивые волосы. Такие волосы были у матери Вольфа».

Альрауне сказала: «Я их обрежу».

Тайный советник вспылил: «Ты не сделаешь этого! Слышишь?»

…Но когда она сошла к ужину, волосы были уже острижены. Она стала похожа на пажа: вокруг мальчишеской головы спадали мягкие локоны.

– Где твои волосы? – закричал он.

Она спокойно ответила: «Вот». Она принесла с собой большую коробку: там лежали блестящие, длинные пряди.

Он начал опять: «Зачем ты их обрезала? Не потому ли, что я тебе это запретил? Из упрямства?»

Альрауне улыбнулась: «Вовсе нет. Я бы и так это сделала».

– Зачем же? – не унимался профессор.

Она взяла коробку и вынула волосы, семь длинных прядей, каждая завязана тонким шнурком, а на шнурках висело по маленькой карточке. Семь имен на семи карточках: Эмма, Маргарита, Луизон, Эвелина, Анна, Мод и Андреа.

– Это твои подруги? – спросил тайный советник. – И ты, глупая девочка, обрезала волосы, чтобы послать им сувениры?! – Он рассердился. Неожиданная сентиментальность подростка ему не понравилась, он считал девушку гораздо более зрелой и трезвой.

Она широко раскрыла глаза. «Нет, – ответила она. – Они мне безразличны. Только затем…»

Она запнулась.

– Зачем?! – настаивал профессор.

– Только затем, только затем, чтобы и они обрезали себе волосы.

– Что? – спросил старик.

Альрауне расхохоталась: «Чтобы они тоже обрезали волосы. Совсем обрезали! Еще больше, чем я. Коротко. Я им напишу, чтобы они совсем остриглись, – и они это сделают».

«Ну, такими глупыми они, наверное, не будут», – заметил он. "Нет, будут! – воскликнула она.

– Они это сделают. Я сказала, что мы все острижемся, и они обещали, если я сделаю это первая. Но я позабыла и вспомнила только тогда, когда ты заговорил о моих волосах".

Тайный советник рассмеялся: «Они обещали, – мало ли, что обещаешь; но они не сделают: ты останешься в дурах». Она встала со стула и подошла вплотную к профессору.

«Нет, – хрипло прошептала она, – они сделают. Они знают превосходно, что я им вырву все волосы, если они этого не сделают. А они-они боятся меня даже когда я не с ними».

Взволнованная, слегка дрожа, стояла она перед тайным советником.

«Ты так уверена, что они это сделают?» – спросил он. И она ответила с самоуверенной гордостью: «Иначе быть не может!»

Он заразился тотчас же ее самоуверенностью и больше не удивлялся.

– Зачем тебе это нужно? – спросил он.

В одно мгновение она преобразилась. Все странное вдруг исчезло, она снова предстала перед ним капризным, упрямым ребенком.

– Да, да, – засмеялась она, и ее маленькие ручки погладил ли пышные пряди волос. – Да, да. Видишь, в чем дело: мне тяжело с волосами, у меня иногда болела голова. И кроме того – мне очень идут короткие локоны, я знаю. А они будут уродами, – как обезьяны будут они там, в первом классе мадемуазель де Винтелен. И будут выть, все эти дуры, а мадемуазель де Винтелен будет ругаться, а новая мисс и классная дама побелеют от злости.

Она захлопала в ладоши и громко, весело рассмеялась.

– Ты мне поможешь? – спросила она. – Как их упаковать?

Тайный советник ответил: «Поодиночке. Заказною бандеролью». Она кивнула: «Хорошо, хорошо».

За столом она начала рассказывать ему, как будут выглядеть девочки – без волос. Высокая, стройная Эвелина Клиффорд с гладкими белокурыми волосами и толстушка Луизон, которая носит высокую прическу. И две графини Роденберг, Анна и Андреа, – их длинные кудри вьются вокруг хорошеньких личиков.

– Все остригутся, – засмеялась она, – они станут похожи на морских котов, над ними все будут смеяться.

Они пошли в библиотеку. Тайный советник помог уложить волосы, дал ей коробки, бечевку, сургуч, почтовые марки. Закурил сигару, изжевал кончик, глядя, как она пишет письма.