Тайный советник посмотрел на него негодующе и удивленно. Но в голосе студента звучала такая уверенность, такая могучая сила веры, что он стал вдруг серьезен. Против своей воли.
– Объясни мне точно. Франк, что ты хочешь, – сказал он, – я, право, не понимаю тебя. Племянник покачал головою: «Не теперь, дядюшка. Я провожу тебя домой, если позволишь». Он быстро повернулся и подошел к Минхен, разносившей кофе, взял чашку и быстро опорожнил.
…Сефхен, другая горничная, убежала от своего утешителя. А доктор Монен метался повсюду, быстро, проворно и деловито, точно коровий хвост в летнее время, когда много мух. У него чесались руки что-нибудь сделать, он взял Альрауне и начал тереть большою салфеткою, стараясь отчистить от пыли. Альрауне грязнил одну салфетку за другою, но не становился чище. Тогда неутомимый человек поднял его и ловким движением бросил в большую миску с крюшоном.
– Пей же, Альрауне! – воскликнул он. – В доме плохо с тобою обращались. Тебе, наверное, хочется пить. Он влез на стул и начал бесконечную торжественную речь в честь обеих конфирманток: «Пусть они навсегда останутся такими же девочками в белых невинных платьицах, – закончил он свою речь, – желаю им этого от всего сердца!»
Он лгал; он совсем не хотел этого. Этого не хотел, впрочем, никто, и меньше всех сами девушки. Но они все же засмеялись вместе с другими, подошли к нему, сделали реверанс и поблагодарили.
Шредер стал возле советника юстиции и ругался, что близится срок, когда будет введено новое гражданское уложение. Еще десять лет – конец кодексу Наполеона. В Рейнланде будет господствовать то же право, что и там, в Пруссии. Какая нелепость! Трудно себе представить!
– Да, – вздохнул советник юстиции, – а сколько работы! Сколькому придется вновь научиться. Как будто и так нечего делать. – Он столь же мало стал бы заниматься изучением гражданского уложения, сколько изучал рейнское право. Слава Богу, экзамены свои он уже сдал.
Княгиня простилась и взяла с собою в экипаж фрау Марион. Ольга осталась опять у подруги. Другие тоже разошлись, один за другим.
– Подожди немного, – ответил тайный советник, – нет еще моего экипажа. Он сейчас, наверное, приедет. Франк Браун смотрел в окно. По лестнице проворно как белка, несмотря на свои сорок лет, промчалась маленькая фрау Доллиенгер. Споткнулась обо что-то, упала, снова вскочила на ноги, побежала к огромному дубу и обвила ствол руками и ногами. И тупо, пьяная от вина и жадной страсти, она стала целовать дерево горячими воспаленными губами. Станислав Шахт подбежал к ней и оторвал от ствола, точно жука, который крепко впился в него ножками. Он сделал это не грубо, но с силою, – все еще трезвый, несмотря на огромное количество выпитого вина. Она кричала, отбивалась руками и ногами, ей не хотелось отрываться от гладкого дерева. Но он поднял ее и понес. Она узнала его, сорвала с него шляпу и начала целовать прямо в лысину, – громко крича, задыхаясь…
Профессор поднялся и подошел к советнику юстиции.
– У меня к вам просьба, – сказал он. – Не подарите ли мне этого человечка?
Фрау Гонтрам упредила мужа: «Конечно, господин тайный советник, возьмите! Он, наверное, годится скорее холостому». Она опустила руку в чашу вина и вынула человечка. Но задела им край чаши: в комнате раздался резкий дребезжащий звук. Роскошная старинная чаша разлетелась в мелкие дребезги, разлив сладкое содержимое по столу и по полу.
– Господи Боже мой! – воскликнула она, – хорошо, что эта противная штука уходит наконец из дому!
ГЛАВА 3, Которая повествует, как Франк Браун уговорил тайного советника создать Альрауне.
Они сидели в экипаже, профессор тен-Бринкен и его племянник, не говоря ни слова. Франк Браун откинулся и смотрел куда-то вперед, глубоко погруженный в свои мысли. Тайный советник молчал и испытующе наблюдал за ним. Поездка продолжалась менее получаса. Они проехали по шоссе, повернули направо и затряслись по изрытой мостовой. Там, посреди деревни, возвышалась большая усадьба тен-Бринкена, огромный четырехугольный участок, сад и парк, а ближе к улице ряд маленьких, некрасивых построек. Они свернули за угол мимо покровителя деревни-святого Непомука. Его изображение, украшенное цветами и двумя лампадами, стояло в угловой нише господского дома. Лошади остановились. Лакей отворил ворота и открыл дверцы коляски.
– Принеси нам вина, Алоиз, – сказал тайный советник. – Мы пойдем в библиотеку. – Он обернулся к племяннику: – Ты у меня переночуешь? Или кучеру подождать?
Студент покачал головою:
– Ни то ни другое. Я вернусь в город пешком.
Они пересекли двор и вошли в длинный дом с левой стороны. Это была, в сущности, одна громадная зала и рядом с нею крохотная передняя. Вокруг по стенам стояли длинные бесконечные полки, тесно уставленные тысячами книг. На полу стоял низкий стеклянный ящик, наполненный римскими раскопками. Много гробов и могил было опустошено и разграблено. Пол покрывал большой ковер. Стояли два письменных стола, несколько кресел и диванов. Они вошли. Тайный советник бросил деревянного человечка на диван. Они зажгли свечку, сдвинули два кресла и сели. Лакей откупорил пыльную бутылку.
– Можешь идти, – сказал профессор, – но не ложись пока спать. Барин скоро уйдет, ты закроешь за ним ворота.
– Ну? – обратился он к племяннику.
Франк Браун выпил вина, потом взял деревянного человечка и начал играть с ним. Тот был еще влажен и, по-видимому, слегка гнулся.
– Он гнется, – пробормотал Франк. – Вот глаза – два глаза. А вот нос. Ясно видны очертания рта. Посмотри-ка, дядюшка, видишь, как он улыбается? Руки будто скрючены, а ножки срослись до колен. Странная штука! – Он поднял его и начал вертеть во все стороны. – Осмотрись здесь, Альрауне! – воскликнул он. – Здесь твоя новая родина. Здесь ты больше подходишь – к господину Якобу тен-Бринкен, – гораздо больше, чем к дому Гонтрамов.
– Ты старый, – продолжал он, – тебе четыреста, может быть, шестьсот или еще больше лет. Твоего отца повесили, он был, наверное, убийцей или вором или просто сочинил сатиру на какого-нибудь важного господина в панцире или в рясе. Безразлично, в сущности, что он сделал, – он был преступником в свое время, и они распяли его. Тогда он изверг свою последнюю жизнь и зачал тебя, тебя, странное существо. А мать-земля приняла это прощание преступника в свое плодотворное чрево, таинственно забеременела тобою и родила. Она, исполинская, всемогущая, – родила тебя, жалкого, уродливого человечка! – и они тебя вырыли в полночь у креста, дрожа от страха, произнося таинственные неистовые заклинания. А ты, заметив впервые свет луны, увидел своего отца, который висел над тобою: сломанные кости его и гниющее тело. А они взяли тебя, те самые, которые казнили его, твоего отца. Взяли тебя, принесли домой: ты должен был дать им богатство! Яркое золото и молодую любовь! Они знали прекрасно: ты принесешь с собою несчастия, болезни, бедствия и, в конце концов, жалкую смерть. Знали это прекрасно, а все-таки вырыли тебя и взяли с собою, они соглашались на все за любовь и за золото.
Тайный советник заметил: «У тебя богатое воображение, мой дорогой. Ты фантазер!»
– Да, – ответил студент, – пожалуй, что так. Но ведь и ты фантазер.
– Я? – засмеялся профессор. – Кажется, моя жизнь протекла довольно реально.
Но племянник покачал головою: «Нет, дядюшка, не совсем-то реально. Только ты называешь реальным то, что другие называют фантазией. Подумай обо всех твоих опытах. Для тебя они нечто большее, чем простая игра, они те пути, которые когда-нибудь приведут тебя к намеченной цели. Нормальный человек никогда бы не дошел до твоих мыслей: только фантазер может быть способен на это. Только горячая голова, только человек, в жилах которого течет кровь, горячая, как кровь всех тен-Бринкенов, только такой человек может отважиться сделать то, что ты теперь должен совершить».