Советник задержался с ответом, увидев, что по биополю Магнуса, словно яд, расползается жуткая неуверенность. Она вытекала наружу, образуя бурлящие вздутия и завихрения в эфире — первые признаки надвигающейся бури.

+Балека тут нет, мой господин,+ передал воин. +Он… он мертв.+

+Мертв? С чего ты взял? Балек жив, вот только утром я беседовал с ним в Отражающих пещерах.+

+Нет, мой господин,+ повторил легионер. Вид растерянного отца причинял ему страдание, как от удара ножом в сердце. Полная беспомощность Амона перед коварной, неуловимой болезнью примарха давила на воина сокрушительно тяжким грузом. +Не беседовали.+

Колебания расколотой души Магнуса распространялись по варпу, как кровь, пролившаяся в воду. Амон давно подозревал, что в имматериуме деградация раздробленной личности Циклопа усилится, но предполагал, что ради надежды на восстановление ее цельности стоит рискнуть.

+Да нет же, беседовал,+ возразил примарх. +Я… Это ты, Амон?+

+Верно, мой господин.+ Легионер прослезился, заметив в ауре отца страх. +Нам нужно вернуться в Обсидиановую Башню.+

+Обсидиановую Башню? Не знаю такого места,+ отрезал Магнус. +Ты говоришь загадками, Амон. Во имя Императора, объясни мне, почему Утизаар не пришел!+

Воин просто не мог открыть Циклопу правду о том, какая судьба постигла Балека Утизаара. Амон не хотел ранить отца напоминанием о том, что сам примарх своими чарами убил телепата Атенейцев, когда тот проник в его мысли. Подобная истина разрушила бы Магнуса, и хищные твари варпа безжалостно пожрали бы их обоих.

+Мы возвращаемся на Просперо,+ объявил Циклоп. +И там я разберусь, почему ты лжешь мне, Амон.+

+Мой господин, я не лгу. И на Просперо нам не вернуться.+

+Почему же?+

Легионер понял, что придется отвечать правдиво, и существа во мраке обнажили имматериальные клыки, словно заточили ножи.

+Просперо больше нет. Волки сожгли его дотла.+

Магнус словно бы взорвался горем — по всем направлениям от него понесся выброс простейшей эмоции, усиленной невообразимо могучим чувством вины и тяжким бременем знания. Эмпиреи вспыхнули, и миллионы смертных в десятках тысяч миров увидели кошмарные сны.

Эфирный огонь опалил тонкое тело Амона, и воин закричал, чувствуя, как страхи и тайны примарха выжигают клейма на его душе. Броня легионера рассыпалась пеплом, оставив его обличье из света ужасающе беззащитным. Взмыв к высшим Исчислениям, разум советника инстинктивно поднял ментальные щиты и перекрыл мучительным ощущениям доступ к вопящему сознанию.

Как только Амон подавил боль, его варп-взор пронзил завесу псионического пожара, разожженного Магнусом.

Алый Король исчез.

Легионер остался один.

И создания из тьмы набросились на него.

В Камити-Соне воцарилось нечто вроде спокойствия. Битва закончилась, шел подсчет потерь. Йасу Нагасена одиноко стоял в развалинах главной галереи камер, среди обугленных трупов заключенных. Вораксы рыскали по залу, добивая тех узников, в которых еще теплилась жизнь. Смрад горящей плоти окутывал агента плотным саваном.

Вероломные Астартес бежали, оседлав чудовищную богомашину. Никто не знал, где они скрываются: поднявшаяся ведьмовская буря не позволила сразу же погнаться за ними. Сейчас «Урсараксы» под началом Аракса прочесывали верхние уровни тюрьмы в поисках багряных колдунов.

Нагасена подошел к телу первого человека, убитого им сегодня, и, заворчав от жгучей боли в боку, опустился на колени, словно верующий в храме, готовый пасть ниц перед своим богом. Кожу над треснувшими ребрами покрывали кровоподтеки, но агент выжил, и такие травмы казались ему мелочью.

Когда прекрасный мечник с лицом примарха Фулгрима презрительно сбросил Нагасену с галереи, один из «Урсараксов» перехватил его в полете и опустил на землю.

Йасу выжил, но Сёдзики погибла.

Агент поднял ее: клинок заканчивался ровным изломом на расстоянии ладони от круглой гарды. Поднеся оружие к губам, Нагасена поцеловал блестящую сталь, повернул рукоять и всадил сломанный меч в мертвеца.

— Тебя зовут Сёдзики, что означает «честность», — произнес Йасу, кланяясь вертикально стоящему клинку. — Ты была моей добродетелью и моим бременем. Ты спасала мне душу и жизнь, и за это я благодарю тебя.

Сложив руки перед собой, Нагасена умолк и прислушался: в зале трещало пламя, догорали трупы арестантов.

— До того как обрести тебя, я был глупцом и бахвалом, человеком дурного нрава и скверных привычек. Но, когда мастер Нагамицу соединил нас, живущая в тебе праведность стала частью меня. С тех пор я не изрекал лжи и не позорил твоего имени.

Подняв голову, Йасу тихо запел на ритмичном языке родного края:

Закончив петь, Нагасена почувствовал, что утратил еще одну частицу души, и замок, на который он запер прежние пороки, рассыпался в прах. Клятва, однажды принесенная агентом на клинке Сёдзики, служила ему жизненным якорем и нравственным ориентиром в те времена, когда подобные качества ценились превыше всего.

Йасу ощутил чье-то присутствие; кто бы ни стоял за спиной Нагасены, ему хватило такта не вмешиваться в ритуал. Волоски на шее агента встали дыбом, и он понял, что к нему подошел Бёдвар Бъярки.

Оставив Сёдзики в трупе, Нагасена одним плавным движением выпрямился и развернулся на пятках. Рунный жрец осматривал картину бойни с безразличным видом человека, совершенно не впечатленного подобным кровопролитием.

— Починить не сможешь? — спросил фенрисиец, кивком указав на сломанный меч.

— А ты сможешь вернуть павшего брата к жизни? — огрызнулся Йасу.

Он тут же пожалел о своих словах. Волк обнажил клыки, и, если бы не властные полномочия Нагасены, агент немедленно поплатился бы головой за дерзкий ответ.

— Нет, — сказал Бъярки, — но оружие ведь не живое.

Йасу сцепил перед собой пальцы рук.

— Извини меня, Бёдвар, — произнес он. — Объятый печалью, я говорил необдуманно. Просто… просто мне казалось, что ты понимаешь, как важна для меня Сёдзики.

— Клинок был мастерской работы, — согласился легионер, положив огромную руку на плечо агенту. — Его с умением и любовью выковали из острейшей стали и драконьего дыхания. И я точно знаю, как ты относился к мечу. Но даже такое оружие порой удается восстановить.

— Только не Сёдзики, — возразил Нагасена.

— Может, да, может, нет, — отозвался Бъярки. — Но не путай клинок с его хозяином. Один сломался, другой выдержит.

— Надеюсь, ты прав, друг мой.

— Это ведомо лишь вюрду. — Фенрисиец отвернулся.

— Мне жаль, что Харр Балегюр погиб, — промолвил Йасу.

Воин помедлил и кивнул, не оборачиваясь.

— Пришел его час, — сказал Бёдвар, фаталистически пожав плечами. — Мы устроим Харру проводы, когда уберемся подальше отсюда.

— «Проводы»?

— Обряд прощания, вроде того, что ты провел для меча, — пояснил Бъярки. — Харр должен вернуться на Фенрис, но если нити судьбы уведут нас от Асахейма, то подойдет любая планета с океаном. Балегюр был из племени ваттъя — ловцов многоруких ваттердарков. Его нужно похоронить в волнах.

— Могу я присутствовать на проводах?

Бъярки оглянулся через плечо.

— Нет. — Зашагав прочь, он добавил: — Идем.

Агент последовал за рунным жрецом.

— Сестра Цезария связывалась с тобой? — поинтересовался Йасу.