— Все будет хорошо, — сказал он, но это все равно было похоже на желание. — Мы оба будем бодрствовать всю ночь. Что может случиться?

Я вздохнула, чувствуя себя одинокой, когда он отступил, и мои руки соскользнули с него. Что может случиться? Именно мой вопрос.

Деревянными пальцами я положила пожелтевший дневник на кофейный столик поверх остальных. После ночи погружения в мысли мамы Трента у меня появилось чувство, что мне понравилась бы эта женщина, если бы она все еще была жива. Трент однажды сказал мне, что мой отец был с ней в ту ночь, когда она умерла, пытаясь получить образец ДНК древних эльфов. Честно говоря, было удивительно, что я вообще понравилась Тренту.

Время приближалось к семи утра, семь — нечестивое время для того, чтобы вставать, если ты ведьма, особенно если ты совсем не спала. Как Трент делал это каждый день, было выше моего понимания.

Во всем комплексе было тихо. Зак был у бассейна, а Трент на кухне весело готовил вафли. Мои волосы были влажными после душа, который я приняла, чтобы проснуться, и я надела высококлассный повседневно-профессиональный бело-кремовый наряд, который нашла в шкафу. Эласбет, вероятно, заказала его и никогда не приходила за ним. Усталость навалилась на меня, несмотря на амулет от сна, и я рухнула в гостиной спиной к Тренту, уставившись в огромный черный телевизор.

Я не нашла ничего нового в дневниках Триск. Хотя они были увлекательным чтивом, в основном из-за странных отношений, которые у нее были с отцом Трента. Что-то вроде любовного отвращения. Она явно испытывала к нему чувства, хотя и презирала этого человека.

Я зевнула и закрыла глаза, рассчитывая, что амулет и Трент на кухне не дадут мне уснуть. Трудно было не увидеть параллелей между Кэлом и Триск, Трентом и мной, хотя не думаю, что Триск когда-либо переставала раздражаться из-за того, что Кэл так и не превратился в мужчину, которым, по ее мнению, он мог бы быть.

И была ли это его вина или ее? Я задумалась, мои закрытые глаза дернулись, когда воспоминание о том, как Трент ударил меня головой о надгробие и душил, всплыло из ниоткуда. Мы едва сбежали из безвременья, и Трент узнал не только о том, что я демон, но и о том, что его отец виноват в том, что я выжила. Убив меня, ты не только положил бы конец возрождению демонов, но, вероятно, начал бы еще одну войну. Он бы тоже это сделал, несмотря на то, что я только что спасла ему жизнь и дала образец ДНК, который позволил бы его виду снова процветать.

Он пытался убить меня за то, кем я была, а не за то, что я сделала.

Вспышка старого страха пронзила меня, и я подавила ее. Но она продолжала возвращаться, все сильнее и сильнее покрывая мои бессвязные полусонные мысли. Трент пытался убить меня, я пожертвовала своей свободой, чтобы спасти его, и он пытался лишить меня жизни из-за того, что я была тем, кем была. Он был не просто ослом, он был отвратителен.

Внезапно его запах на покрывале на мне стал отвратительным, и я сбросила его с себя. Я стояла и смотрела на него на кухне, на его фартуке была мука, когда он провел пальцем по внутренней стороне миски, чтобы попробовать тесто. Эльф пытался убить меня, а я переспала с ним?

Скривив губы, я заметила свое отражение в черном телевизоре. Моя аура вспыхнула, и я удивилась, как я могла это видеть. Это была даже не моя аура, испорченная темной чернотой чего-то другого, кроме копоти, — как будто ей чего-то не хватало.

Звук прихлебывающего кофе Трента пронзил меня, такой же знакомый, как и его голос, и вместе с ним моя аура вспыхнула странным фиолетовым и оранжевым. Я никогда не видела ничего подобного, и когда я вздрогнула, волна ненависти накрыла меня. Я бы сказала, что была одержима, но в моем сознании не было никого, кроме меня. Он охотился на меня, как на животное, посадил в клетку, позволил Джону мучить меня, бросил в крысиной драке, чтобы убивать для него, пытался шантажировать меня, чтобы я стала его манципиумом — виртуальным рабом.

Мое дыхание дрожало в груди, и я уставилась на свое отражение, золото моей ауры было затоплено фиолетовым и оранжевым. Жизнь Каламака, разбросанная вокруг меня, казалась удушающей: его комнаты, его диван, его одеяло, его жизнь.

«Он должен умереть», подумала я, когда серебряные искорки начали пробиваться сквозь чужеродную дымку, поднимающуюся с моей кожи, искорки требования, поиска и действия.

Решимость поднялась во мне, и когда Трент начал запускать миксер, чтобы взбить яичные белки, желание отправить его в ад стало сильнее. Мои руки дрожали, и я сжала их в кулаки. Он должен был умереть, прежде чем я снова почувствую себя целой. Он украл мою гордость, мою анонимность и мое будущее. Мне пришлось забрать это обратно. Если бы я взяла все, чем он был, я бы снова обрела покой.

Я сделала шаг к нему, потом еще один, потом еще, пока не вошла в кухню. Он склонил голову над миской, и миксер работал очень громко. Бадди лежал у его ног, и, увидев меня, пес поднял голову, его губы растянулись в безмолвной угрозе.

Это будет легко. Мысль пронеслась сквозь меня, и я потянула линию, наслаждаясь ею, когда она текла и омывала мои конечности, покалывая, поднимаясь с обещанием удовлетворения. Он пытался задушить меня из-за того, что я могла сделать. Я должна была задушить его за то, что он сделал. Чувствовать, как его борьба ослабевает и прекращается, будет интимно и полезно. Его волосы на моей щеке будут мягкими и прохладными. Он не сможет остановить меня. Меня учили этому.

Но когда я потянулась к нему, все еще не осознавая уверенности в его безопасности, я решила, что удушение было слишком хорошо для него. Он был эльфом. Он должен умереть от проклятия, предназначенного для эльфа — от такого, которое причиняло бы ему мучительную боль, убивало медленно и заставило его полностью осознать всю глубину своей глупости. Улыбаясь, я потянулась в коллектив, чтобы украсть одно. Он причинил мне боль, и во мне не было прощения. Вообще никакого.

«Арсенал», подумала я, но когда достигла сознания внутри, то была отвергнута, выброшена с резким треском высвобожденной энергии лей-линий.

Я резко проснулась с воплем боли, пошатываясь, когда сила коллектива ослабла.

Меня охватила почти паника. Я сжала руки и спрятала их, учащенно дыша, когда поняла, что стою на кухне. Бадди дико лаял на меня, и я заколебалась, вспомнив, как встала с дивана и вошла сюда. «Святое дерьмо на тосте, только не снова!» — подумала я, когда рев миксера продолжился, мои пальцы покалывало, когда я отпустила линию.

Я была зла на Трента, так зла, что хотела убить его за то, что я простила ему давным-давно. Если бы меня не разбудил толчок из Арсенала, я бы так и сделала.

«Баку», подумала я, поворачиваясь, чтобы посмотреть на диван. Черт, я заснула. Оно ждало меня.

Но Бадди все еще лаял, и, наконец, услышав его, Трент выключил миксер, удивленно глядя на меня.

— Ты в порядке? — сказал он, успокаивая собаку. — Ты выглядишь бледной.

— Эм. Устала, — солгала я, глядя на свои руки, прежде чем снова спрятать их. Черт возьми, я больше никогда не засну. — Я, э, просто хотела сказать тебе, что собираюсь спуститься, чтобы проверить, как там Зак.

— Хорошо, — весело сказал он, не обращая внимания на то, что если бы не автоматические предохранители на Арсенале, он был бы мертв. Боже мой. Я могла убить его. — Я почти закончил. Ты хочешь вытащить его из бассейна?

— Конечно. — Я отвернулась, сердце бешено колотилось. Я не могла ему сказать. Ненависть была настоящей. Она была моей. Но этого больше не было, и мне было стыдно за это. Я ощущала потрясение и стыд.

Опустив глаза, я направилась к лестнице на нижний этаж. Бадди выскользнул из-за Трента, чтобы последовать за мной, выглядя испуганным и застенчивым и вилял хвостом, будто прося прощения за то, что лаял на меня. «Я больше не в безопасности», подумала я, спускаясь по лестнице.

Я давно простила Трента за все, что он сделал со мной, поняв «почему» лучше, чем он когда-либо знал. Я любила его, доверяла ему, но это было так, будто всего этого понимания и прощения никогда не существовало. Баку лишил меня всего, что делало меня тем, кем я была.