— Ты не говорила, что умеешь так делать, — шепнул он.

— Вы спрашивали про теургию, господин. Это — не теургия.

Йон едва не выругался в голос. Да, здесь она была права, и как заправский служитель юстиции умело вывернулась из ловушки. Что ж, крыть нечем.

— После того, как вернёмся в Дейру, я тобой займусь всерьёз, — пообещал он. — Ложись спать. Завтра у нас будет тяжёлый день.

Хильда покорно отправилась в свою кровать, а вот Йон ещё долго не мог заснуть. Слишком многое не давало ему покоя. Дурацкая авантюра, начавшаяся с безобидного «пойди договорись с некромантами», вылилась в настоящий маскарад под боком у врага, а Йон никогда не считал себя хорошим актёром. Там, в Ветеринге, его никто не знал, он был всего лишь северянином, от которого не ждали многого. Здесь же подозрительность царила во всём. Уж кто-кто, а Эдмунд должен был знать, как искренне принимают новую веру его прихожане.

Скорее всего, он и следил за новым знакомым шерифа. Может, это было обычное дело, а может, он и правда что-то заподозрил. Вряд ли Йон прокололся на мелочи — за проведённые на юге годы он научился прикидываться добрым октафидентом так, что ни один священник не отличил бы. Дело было в чём-то другом.

В конце концов он поднялся и, как добрый октафидент, пошёл в часовню — не забыв, разумеется, уточнить у всех встречных, где она находится. Но это оказалось излишним, потому как в часовне нашёлся Эдмунд, тоже вздумавший помолиться на ночь глядя.

Священник удостоил его коротким взглядом и, улыбнувшись, снова отвернулся. Он стоял перед статуей Ротруды, архонта справедливости. Её часто просили о том, чтобы возмездие настигло виновных, ускользнувших от земного правосудия — уж не совпадение ли это? Но размышлять об этом быстро надоело Йону, и он отошёл к статуе Сефрана, хранителя знаний.

Пожилой человек в плаще равнодушно смотрел на него слепыми мраморными глазами. Мастерство скульптора не вызывало сомнения: Сефран выглядел совершенно живым и, казалось, действительно когда-то был человеком, таким же книжником, каким себя считал и сам Йон. В церкви Ветерингского университета тоже стояли такие статуи, но там Сефран был задумчивым и слишком благообразным, этакий наставник для детишек. Здесь же перед Йоном стоял бесстрастный исследователь, для которого нет ни зла, ни добра, а есть лишь знание.

Как и все архонты, когда-то Сефран был человеком, и оставил после себя подробную летопись событий Исхода — она считалась одной из основных частей Священной Книги. Правда, Йон сомневался, что летопись попала туда в неизменном виде: слишком уж однобоким выглядел рассказ о катастрофе, постигшей тогдашний мир. Виноваты грешники… Создатель ушёл, разочаровавшись в своих творениях… и всякое такое. Ходили слухи, что есть и другие его работы, но их никто в глаза не видел. А жаль, было бы интересно узнать, как всё происходило на самом деле.

Что ж, как бы то ни было, всё это не изменит главного: он не зря пришёл сюда в это позднее время. Для верности Йон прошептал себе под нос одну из немногих молитв, которые знал наизусть — он не сомневался, что чуткий слух священника уловил все слова, к тому же сам Эдмунд хранил молчание. Тем лучше. Меньше будет сомнений.

***

Он был уверен, что не заснёт, когда вдруг открыл глаза и понял, что уже утро. Да не просто утро, а рассвет — за узким окном стояли поздние зимние сумерки, а снег на крышах домов серебрился в лучах восходящего солнца.

На часах было восемь утра. До аудиенции ещё целых четыре часа — весьма много, если подумать. Это был, кажется, первый раз с самого прибытия в Дейру, когда у Йона действительно выдалось время залезть в свои записи и хоть немного поработать над задачами, поставленными ещё в Ветеринге. Теургия жидкостей, фазовые преобразования воды — всем этим он занялся год назад, ничего не сказав ни одному преподавателю, да они, наверное, даже не поняли бы, зачем это надо. В краю, где никогда не видели снега, такое было совсем неудивительно.

Но здесь, в Хельвеге, Йон должен был по-настоящему понимать суть снега, чтобы научиться управлять им. Не просто использовать телекинез, растапливать снежинки и заставлять их смерзаться, превращаясь в ледяную тюрьму, а преобразовывать, подчиняя своей воле. Как Хильда со своим ледяным кинжалом — ведь, казалось бы, простейшее заклинание, но оно совершенно в своей простоте. Полное достижение цели при минимальных затратах.

С этими мыслями Йон открыл первую тетрадь и понял, что всё забыл.

Впрочем, именно для этого велись записи. Память возвращалась неохотно, но привычка скрупулёзно отмечать даже мельчайшие детали работала теперь на теурга: к приходу Эдмунда он восстановил всё необходимое, и появление священника воспринял как необходимое зло. Будь его воля, Йон сидел бы так до самой ночи.

— Идём, — коротко сказал Эдмунд, и пришлось подчиниться.

К удивлению Йона, их было всего трое — остальные на аудиенцию не пошли. Хильда тоже осталась в комнате, но её Вампир и так не взял бы: мало ли кому взбредёт в голову копаться в его вещах? Соглядатай всё равно ничего не нашёл бы, только и без того Йон испытывал отвращение от одной мысли, что какой-то тэн прикоснётся к его бумагам. А может, и умыкнёт что-нибудь — разговоры о дворянской чести остались там, на юге. Северяне были куда проще. И вилланы, и короли.

Приёмная Тостига Торкельсона не годилась ни в какое сравнение с приёмной короля Элассе или правителя Ветеринга — хотя бы потому, что была раз в пять меньше. Любимый южными правителями официоз тоже остался там, на юге — здесь король был всего лишь «первым среди равных», хотя бы на словах. На деле же влияния Тостига хватало, чтобы держать в руках все нити власти — во всяком случае, на землях, шерифы которых молились восьми архонтам, потому как у Гарольда имелось своё мнение насчёт того, кто должен сидеть на троне.

Йон прежде никогда не видел короля, но тот был достаточно похож на братьев — такой же высокий, светловолосый, с породистым лицом, черты которого неуловимо напоминало лицо самого теурга. Из-за доставшихся Вампиру от матери особенностей, присущих расе Проклятых, на это сложно было обратить внимание, но сейчас… сейчас это могло обернуться против Йона, особенно если вспомнить о подозрительности Эдмунда. К счастью, тот смотрел только на короля и на безмолвного телохранителя за его спиной.

— Приветствую, господа, — заговорил Тостиг. — Садитесь, прошу вас. Апартаменты у нас скромные, хе, хе, но лучше уж я потрачу деньги на хорошее оружие, чем буду бросать снег в глаза. Мы не южане, так ведь?

Он был одет в неброский серый свитер и штаны, какие носили охотники — охотники из простого народа, разумеется. Да и в комнате из роскоши имелся только камин с бронзовой решёткой, явно поставленной только недавно. Во всём остальном королевскую приёмную можно было спутать с гостиной простого йомена.

— Я получил твоё письмо, Эльфгар, — продолжил король. — Вести в нём неприятные, спору нет, но ты правда думаешь, что одна ведьма может сопротивляться целой армии? Я хочу услышать это прямо.

— Не совсем, — выдержав короткую паузу, ответил шериф. С королём он говорил скорее как со старым знакомым, чем как с правителем. — Мы все видели её. Мэтр Винтерсон в её доме и видел магию, которой он пропитан. Я не думаю, что Альма сможет в одиночку противостоять армии, но она глава ковена. За её спиной стоят другие ведьмы, кроме того, она может обучить ещё. И если они сумеют подчинить себе стаю осквернённых волков…

— Ладно, я понял, — махнул рукой Тостиг. — Что ж, тогда получается, что нам надо поторопиться.

— Получается, так, — подтвердил Эльфгар. — Ждать до весны — потерять время.

— Совершенно верно, друг мой. После Йоля и начнём… ночи пойдут на убыль, станет легче. Ну а вы, мэтр Винтерсон? Что можете сказать о ведьме?

— Я… — Йон запнулся. — Я не сказал бы, что хорошо разбираюсь в гоэтии, но…

— Бросьте прибедняться! У нас тут даже в Ранкорне теургов на пальцах пересчитать можно, и ваших преподавателей из Академии тоже нет. Как говорится, в стране слепых и кривой — король, хе, хе.