— Твоя лошадь здесь?

— Да, если её не угнали.

— Значит, поедешь на моей, а я сяду на твою. Так лучше будет.

— Мертвечина? Надо, всегда мечтала посмотреть на джумарских химер.

— Ничего особенного. Мёртвая лошадь, немного изменённая. Но если не возражаешь, разговоры потом.

— Как я могу возражать своему спасителю? — Гита ухмыльнулась. — Всё, что пожелаешь, мой рыцарь!

— Умолкни.

Ей не оставалось ничего другого, кроме как замолчать.

***

К удивлению Йона, они вовсе не оказались первыми, кто сообщил королю о беспорядках. Собственно, Тостиг вовсе не был дураком и догадался обо всём ещё до того, как Вампир с Кенельмом покинули дворец — к тому времени, как они вернулись, он уже разослал по городу солдат. Но настроение у него было самое мрачное.

Он даже не стал подробно расспрашивать хускэрла, просто потребовал рассказать самое главное и снова отослал его в город. Вместе с ним вызвался идти и Йон — ему претила мысль отсиживаться за стенами, если в городе творится такое.

— Как пожелаешь, — только и сказал ему король.

На этот раз, однако, с ними отправилась и Хильда — Йон не без оснований считал, что её умения могут пригодиться в том, что готовила ночь. Правда, его охраняли в том числе десяток хускэрлов, но напряжение нарастало, и он уже не мог быть уверенным в том, что шпаги гвардейцев остановят взбудораженных горожан.

За первый же час они остановили четыре грабежа, а Ранкорн лишился тринадцати жителей — и Йон чувствовал себя премерзко, потому как язычники и октафиденты разделились среди зачинщиков этих четырёх грабежей поровну. Кенельм, однако, не делал между ними различий, и одинаково решительно убивал всех. Сефран своих узнает сам, как он сказал после четвёртой стычки, а его дело — обеспечить порядок.

Один раз довелось поработать и Йону, когда наперерез группе хускэрлов выскочил демон: четвероногое существо с огромной пастью и маленькими подслеповатыми глазками. В темноте больше ничего разглядеть толком было нельзя, да и некогда — обездвижив тварь привычной уже «снежной тюрьмой», Вампир дал отмашку бойцам, и через полминуты распознать в демоне хоть что-то знакомое не смог бы и сам Джованни ди Пацци.

А потом снова встретились люди, и снова клинки хускэрлов обагрились кровью. Квартал за кварталом оставался позади, утихающая метель засыпала трупы снегом, и с каждой минутой Йон понимал всё яснее: в этот Йоль город не принадлежит королю.

К середине ночи он осознал, что так продолжаться больше не может. Всё-таки он не был воином, и этот патруль вымотал его куда быстрее, чем Кенельма и других хускэрлов.

Он сбился со счёту, сколько раз их группа встречала грабежи и убийства. Это уже не было поимённым арестом высокопоставленных язычников, как собирался сделать Тостиг — теперь язычники и октафиденты из числа простых кэрлов с упоением убивали друг друга. Гвардейцев в основном сторонились, при первом же взгляде понимая, насколько неравны силы, но те сами не желали стоять в стороне и без промедления выхватывали шпаги.

Снег дымился от крови, а в воздухе стоял едкий запах пороха. Тут и там грохотали выстрелы — кто-то среди язычников сумел организовать в этом хаосе отряды сопротивления, и те нападали на стражников по всему городу. Их убивали безо всякой жалости, а потом обыскивали тела, чтобы забрать порох и пули — в этой бойне обычный запас истратился уже несколько раз. Для северян подобное не было чем-то из ряда вон выходящим, зато южные дворяне на их месте морщили бы носы, а то и вовсе отказались бы заниматься столь грязным делом. Правда, для грязных дел у них имелись слуги. Хускэрлы обходились сами.

И в какой-то момент Йон просто не выдержал. Сдался. Прямо сказал Кенельму, что ещё немного, и он просто свалится, и хускэрл, на удивление, не стал смеяться. Он просто сказал:

— Наконец-то. Я думал, ты упадёшь раньше.

Вскоре они повернули ко дворцу. И Йон был бы совершенно счастлив, если бы не обнаружил в своей комнате незваных гостей.

Вернись он на полчаса позже, и, наверное, его не спасло бы уже ничто. Тогда к его приходу успели бы подготовиться, устроили бы засаду, и глупо было думать, что Вампир сумеет справиться с десятком умелых бойцов — даже если владеет магией. Теургия, увы, не всесильна, а теурги тем более.

Но усталость дала ему фору.

Когда Йон открыл дверь в свою комнату — незапертую дверь, хотя он точно помнил, что закрыл её на ключ — он догадался обо всём ещё до того, как переступил порог и встретился взглядом с Эдмундом. В конце концов, он давно ждал подобного. Но священник ошибся: вместо того, чтобы обвинить Йона официально и вломиться к нему с официальными же полномочиями, он сперва предпочёл разобраться по-тихому, взяв с собой лишь одного тэна — копаться в вещах Йона самолично он побрезговал. И вот тогда у теурга уже имелись некоторые шансы.

— Доброй ночи, отче, — с плохо скрытой неприязнью произнёс он, остановившись на пороге комнаты. Позади шаркнула ногой Хильда. — Не припомню, чтобы приглашал вас к себе.

— Такая неприязнь к гостям становится понятна, если знать, какими тёмными делами вы занимаетесь, — невозмутимо ответил Эдмунд и помахал зажатой в руке фляжкой.

Фляжкой, которая принадлежала Хильде.

— Вот, значит, как, — медленно проговорил Йон, пытаясь сохранить спокойствие на лице. Проклятье! Он был готов к чему угодно, но только не к этому. В его вещах не было ничего подозрительного, ничего такого, что могло бы указывать на на фальшь в образе доброго октафидента — за пять лет он успел сродниться с этой маской, а по приезду в Хельвег попросту не успел от неё избавиться. Бросить тень могли только личные записи, посвящённые теургии, но именно поэтому для них Йон пользовался шифром с кодовым словом.

Откуда он мог знать, что крамола найдётся в вещах тир? Впрочем, мог бы и догадаться после давешней стычки, тут же укорил себя он. Идиот.

— Да, мейстер Винтерсон, — сказал Эдмунд. Тэн встал за его плечом, положив ладонь на рукоять шпаги. — Признаться, я давно замечал неладное в вашей душе, но и подумать не мог, что вы касаетесь настолько тёмного колдовства.

— А вы настолько хорошо разбираетесь в тёмном колдовстве, чтобы это утверждать? — Йон не сдежал иронии в голосе.

— Совершенно верно. Возможно, вы не знаете, но я учился на юге, и учился именно противостоянию колдовству. Увы, мои навыки теурга не так сильны, — он развёл руками, — но в теории я достаточно подкован. Впрочем, у нас будет ещё время поговорить. Много времени. Будете сопротивляться и проливать кровь, или всё-таки облегчите душевный груз перед ликом Сефрана?

— Вы ставите меня в неудобное положение…

Он не закончил, потому как Хильде надоел этот вежливый диалог.

Девушка не стала вступать в перепалку и вообще разговаривать с Эдмундом. Оттолкнув хозяина, она метнулась к священнику с ножом в руке, и только хорошая реакция спасла того от немедленной смерти — серебристый росчерк лезвия рассёк ему камзол, а затем на пути Хильды встал тэн-охранник и тут уже упал, получив клинком в кадык. Эдмунд затравлено оглянулся, но бежать было некуда — у единственного выхода из комнаты стоял Йон.

— Да покарает вас Ротруда! — он выхватил шпагу.

— Ей на тебя плевать, восьмёрник, — бесстрастно сказала Хильда, крутанув кинжал в руке. — А вот это зря, — добавила она, когда Эдмунд швырнул фляжку на пол.

Узость комнаты не позволяла Йону помочь своей тир, зато он мог закрыть дверь, что тут же и сделал. Толстые стены должны были приглушить крики священника, впрочем, тот даже и не пытался кричать. Вместо этого он атаковал.

Хильда уклонилась от выпада с грацией джумарской танцовщицы, пропустив острие вдоль тела и резко сократив дистанцию, входя в клинч. Йону на её месте это стоило бы выпущенных кишок или куска стали в животе, но девушка двигалась достаточно быстро и, похоже, ничуть не боялась отточенного лезвия. Уже через секунду что-то хрустнуло, Эдмунд охнул от боли и, получив удар в низ живота, согнулся пополам.