Поселки Колонка и Аджимушкай удалось взять 14 ноября «после упорных боев»[133], но дальше советские войска продвинулись лишь в апреле. Силы иссякли, расширить захваченный плацдарм не удалось. Войска на Керченском полуострове перешли к обороне. Как напишут потом историки, советское командование неправильно оценило обстановку и силы противника и результат достигнут не был, несмотря на огромные потери[134]. Среди погибших в этом неудачном наступлении была еще одна девушка из Кропоткина, снайпер Таня Костырина, погибшая в боях за Аджимушкай 22 ноября. Ни Катя Передера, ни Женя не знали ее ни по Кропоткину, ни по снайперским курсам: Таня убежала в Краснодар с подругами еще до прихода немцев в 1942 году, неизвестно в каком качестве попала на фронт и окончила фронтовые снайперские курсы. Была дважды ранена и оба раза возвращалась в свою часть[135]. В 1944 году Тане посмертно присвоили звание Героя Советского Союза, на ее могиле в поселке Аджимушкай пионеры из года в год сажали красные маки.
Мать Кати Передеры, которая выросла в глубоко верующей семье, молилась за дочерей Катю и Нину, чтоб пришли с войны живые. Вокруг получали похоронки соседи и сослуживцы. После войны вся страна услышит о кубанской матери Епистинии Степановой, которая отдала Родине всех, девятерых, своих сыновей — Александра, Николая, Василия, Филиппа, Федора, Ивана, Илью, Павла и Александра-младшего. Старший погиб в Гражданскую войну, семеро — в Великую Отечественную, а еще один, последний, вернувшись с войны инвалидом, умер от ран[136].
После перехода к обороне полк с приданным ему взводом снайперов сняли с передовой и отвели на отдых в Аджимушкайские каменоломни — когда отдых закончился и началась боевая работа, жили все равно в этих катакомбах. Бои над Керчью продолжала авиация, и днем и ночью. Ночные бомбардировщики девушки-снайперы окрестили «маринкины»[137]: они отлично знали, что как раз здесь работает созданный легендарной Мариной Расковой женский бомбардировочный полк. «Маринкины» в ноябре действительно много летали и в Керчь, и в Эльтиген. 1 декабря 1943 года дневник боевых действий 5-го армейского корпуса вермахта отмечал: «На земле более-менее спокойно. В воздухе сильные бои. Особенно в Эльтигене, Камыш-Буруне. Самолеты сбрасывают грузы десантникам»[138].
На это задание — сбрасывать десантникам, отрезанным на Эльтигене, боеприпасы и продовольствие — взяли только «стариков» — опытных летчиков и штурманов: сбрасывать грузы приходилось с совсем малой высоты — менее пятидесяти метров. Комиссар Рачкевич выступила перед построившимся полком, объяснив ситуацию на Эльтигене и спросив, кто вызовется добровольцем на задание. Но ни объяснять ситуацию, ни приглашать добровольцев не было нужды: ведь на Эльтигене, отрезанные и от основного десанта в Керчи, и от моря, гибли их «морячки»[139].
Ольга Голубева все время вспоминала слова немолодого лейтенанта, которого все звали Андреич: «Дожить бы до Нового года… И чтобы с елкой!» И ей так хотелось, чтобы эти ребята выжили и отметили вместе с ними Новый год, и чтобы с елкой. Привезли мешки — каждый защищен дубовыми досками и железными поясами. Какие же это вообще-то мешки?
Разве что условно можно их так назвать. «Метрового диаметра кишка из толстого брезента набита всякой всячиной, обвязана, как копченая колбаса, бечевкой. Посреди петля, на которую подвешивают ее к крючку бомбодержателя»[140]. таким громоздким грузом, очень тяжелым для По-2 с его слабеньким моторчиком, Ольга Голубева вылетела с летчицей Ниной Ульяненко на противоположный, огненный берег пролива. Надевая морской спасательный пояс, который должен был надуться в воде, Ольга подавляла в себе беспокойство, вспоминая совет погибшей под Новороссийском Дуси Носаль, первого Героя Советского Союза в полку: «Тревоги оставляй на земле!» В низкой дождевой облачности Нина и Ольга долетели до противоположного берега. Ветер отнес их к северу, так что пришлось поворачивать и искать Эльтиген. Вскоре его стало видно: пожары, беспрестанные вспышки взрывов. Мешок удалось сбросить со второго захода прямо к белому зданию школы.
С каждым полетом Ольга чувствовала себя увереннее и скоро уже кричала морякам, снижаясь: «Эй-ей! Держитесь!» или «Лови воблу, полундра!»[141]. Аня Бондарева бросала еще и письма, объясняясь своим «морячкам» в любви. Не получив подкреплений, эльтигенский десант 6 декабря прорвался к горе Митридат. Тяжелораненые, которые не могли идти со всеми, попросили, чтобы им дали оружие и боеприпасы, чтобы поддержать прорывающихся товарищей[142].
Камни, камни — холодные, острые камни. Куда ни шагнешь, повсюду камни и темнота, сплошная, черная темнота. Подземелья справа и слева, впереди и сзади, им нет конца. Над головой — 25 метров камня. Огромная каменная масса давит на тебя и теснит, хотя места здесь столько, что кое-где могут проехать и грузовики, и танки — если только свод или стены пещер не обрушены бомбежкой.
Чем осветить эти громадные подземелья? С освещением неважно. Здесь размещено очень много воинских частей, и свет все добывают как могут: умельцы делают лампы из противотанковых снарядов, в которые наливают бензин и вставляют фитиль из тряпки, или жгут лучину. Но, может быть, и к лучшему, что многие подземные коридоры и залы так и остаются во тьме: лампа осветила бы там жуткие картины.
Чем дальше, тем тяжелее воздух. Пахнет сыростью и гнилью, на земле валяются тряпки, клочья бумаги и кости. Много незахороненных человеческих останков. Красная армия вернулась сюда лишь пару недель назад. Стены исписаны словами, лозунгами, фамилиями. Почти все, кто написал это, мертвы. Лишь некоторые из них попали в плен к немцам[143].
Вот отсек, полный тел погибших солдат. Они лежат в шинелях, рядом винтовки. Кто-то лежит в середине подземной галереи, другие — вдоль каменных стен, кто-то полусидит, прислонившись к стене, — жуткое зрелище. Очевидец, хоть он и принимал участие в пяти десантных операциях, вспоминал, что ничего страшнее этого зрелища на войне не видел. «Потрясенные, мы стояли и молчали. И тогда в этой поистине гробовой тишине Сельвинский[144] сказал: „Ну, вы как хотите, а я дальше идти не могу“»[145].
Подземный госпиталь тоже невозможно было забыть: за столом сидел труп человека в белом халате, как будто доктор даже мертвый продолжал свою работу. Повсюду — каменные могилы тех, кто умер в первые дни осады, когда у товарищей еще были силы, чтобы их похоронить.
Эти страшные картины не нуждались в словесных объяснениях. Да и не осталось никого, кто мог бы рассказать подробно о том, что произошло здесь после того, как основные советские войска эвакуировались через Керченский пролив в мае 1942 года. Многие части, имевшие приказ обороняться до последнего, эвакуированы не были. Горстка выживших, которые расскажут об этой трагедии позже, еще много лет проведут в кругах ада: сначала в немецких концлагерях, потом многие в ГУЛАГе — за то, что сдались в плен.
В конце ноября 1943-го в Аджимушкае было холодно и сыро. Со стороны Азовского моря дули сильные ветры. Глинистая земля раскисла от дождей. Катакомбы, куда отвели на отдых взвод девушек-снайперов, были желанным убежищем: тепло, сухо и очень, очень тихо. Съехав туда сверху по обледенелому склону на попе, как с детской горки, девушки попали в совершенно новый мир. Вокруг «жгли костры, пахло… древесной смолой и горелым маслом»[146]. Стрельбы и гула артиллерии почти не было слышно.
