Были и другие, у кого нервы не выдержали. Двое девушек из роты Веры Баракиной сбежали из школы. Их вскоре поймали в Москве, судили как дезертиров и отправили в штрафную роту. Больше Вера о них не слышала. Другая девушка ночью, стоя на посту, застрелилась, сняв сапог и нажав пальцем ноги на курок винтовки. «Это ж надо ухитриться, ногой нажать!» — шушукались остальные. Все были уверены, что девчонка это сделала от страха: не выдержала одинокого ночного дежурства в темноте. Им всем страшно было дежурить, но многие, считая, что комсомолкам и будущим солдатам не пристало бояться, стыдились делиться этим, и та девушка не была исключением. Охрану этого склада с боеприпасами Юля Жукова считала в школе самой трудной обязанностью. Ночью стоять там (стояли по одному) было жутко. Складской сарай стоял на отшибе от здания школы, на пустыре. Вокруг был кустарник, рядом — глубокий овраг, тоже заросший кустами. Ночью, когда шелестели кусты, казалось, что кто-то крадется. Через много лет Юлия Жукова напишет: «Станет невмоготу, резко обернешься, винтовку навскидку: „Стой! Кто идет?“»[116] Но страх не отпускал и тогда, когда она убеждалась, что никого нет. «Прижмешься, бывало, спиной к стене, стоишь, вглядываешься в темноту, ждешь. Потом отрываешься от стены, идешь вокруг склада, а по спине холодок ползет, опять кажется, что за тобой кто-то идет. Ведь шла война».

«Привет с фронта. Здравствуйте, дорогая мамочка!

Сегодня получила от Вас письмо, на которое спешу ответить. Возможность у меня теперь будет писать чаще письма.

Новостей у меня особенных нет. Сейчас нахожусь у моря, очень хорошо. Жизнь наша разнообразная, на месте не стоим, все время двигаемся. Хорошо, что еще пока нет дождей. Хотя осень, но очень жарко… Все девчонки пока живы и здоровы. Мое здоровье тоже ничего. Привет всем. Ваша Женя»[117].

Мать Жени, как и Катина, была неграмотная, и письмо ей прочитала Женина младшая сестра[118].

Это письмо в Кропоткин Женя Макеева написала 9 октября. Она и ее товарищи всего пару месяцев провели на фронте, но письма писать научились: понимали, как дать знать родным, где находишься и что происходит с твоей частью. Прочитав «у моря», родные, вероятно, догадались, что Женина часть вышла к Черному морю. «На месте не стоим» означало, что они в наступлении. Часто бойцы писали в письмах, что на фронте «жарко» или «горячо», намекая на тяжелые бои. А может быть, Женя и правда писала о погоде. Самое главное в письме было то, что и она, и «все девчонки» были в порядке.

До Тамани они дошли без боев, во втором эшелоне. Катя Передера по дороге заболела малярией, но, пока ее не забрали в госпиталь, шла со всеми, время от времени засыпая на ходу, отключаясь. Подлечившись, догнала своих[119].

На Тамани остановились: шла подготовка к форсированию Керченского пролива. Девушки, хоть ничего не было постоянного в их жизни, не стали терять времени даром и навели красоту в землянках, выкопанных в овраге, украсили временные жилища тем, что под руку попалось: какими-то желтыми маленькими цветочками да перекати-полем[120]. Достаточно было крохотной передышки, затишья в военных буднях, как жизнь, молодость вступала в свои права.

5 ноября снайперскому взводу выдали по 300 патронов на человека и сухой паек на пять дней. Куда они отправятся, разумеется, не говорили, однако все было ясно. Немцы отступили за Керченский пролив, настала пора их догонять[121]. Путь к Крымскому полуострову, который Гитлер, к ужасу своих румынских союзников, не желавших отправлять на бойню свои войска, решил во что бы то ни стало удержать, лежал через пролив и был полон опасностей. Попытка взять Крым в ноябре 1943-го окончилась неудачей и сопровождалась огромными потерями.

Шестого они прошли с тяжелым грузом тридцать километров пешком до берега пролива. Мимо проезжали грузовики с надписями на бортах «Вперед, на Крым!». С косы Чушка била артиллерия, поддерживая крымский десант: его переправа шла уже несколько дней[122].

Керченско-Эльтигенская десантная операция — крупнейшая десантная операция Великой Отечественной — шла уже с 31 октября. Морякам пришлось нелегко: в узком и мелководном Керченском проливе невозможно было использовать большие корабли, так что людей перевозили на катерах, и это было «все равно что драться телегами против танков»[123] — так докладывал об этом командующий флотом вице-адмирал Л. А. Владимирский, ведь вооружение советских катеров было гораздо слабее, чем немецких. Да что там катера! Как вспоминал нарком военно-морского флота Н.Г. Кузнецов, «нам пришлось привлекать часто совсем не приспособленные для таких операций гражданские суда вплоть до шлюпок»[124].

В первые дни переправляли с большими потерями, под огнем, по нескольку тысяч человек к поселку Эльтиген южнее Керчи. Подкреплений этому десанту прислать не смогли: через два дня разыгрался шторм, а когда он закончился, немцы блокировали подступы к Эльтигену с моря. Основной десант высадили 3 ноября в Керчи. «Как там наши морячки?» — волновались девушки из полка ночных бомбардировщиков о сражающихся в одиночку на Эльтигене, который вскоре окрестили Огненной Землей, ребятах из морской пехоты. Летчицы подружились с морскими пехотинцами в октябре, пока часть «морячков» стояла рядом с их аэродромом в Пересыпи[125].

Для девушек, летавших бомбить немцев на противоположном берегу Керченского пролива, тот берег был рядом — за час летали туда и обратно. Зато как далек он был для десантников! Целыми днями они сколачивали плоты, смолили лодки и тренировались, бросаясь в одежде и с оружием в ледяную воду. Когда из-за непогоды девушки не могли летать (а таких дней осенью в Крыму много), «морячков» приглашали погреться и обсушиться в теплом доме. Аня Бондарева не на шутку влюбилась — то ли во всех морских пехотинцев сразу, то ли в кого-то одного. Да и остальным девушкам смелые ребята нравились. Когда как-то с утра командир полка Бершанская объявила полку, что переправившихся на Эльтиген морских пехотинцев они будут поддерживать с воздуха, девушки были рады[126].

«Противник расширяет плацдарм под Керчью», — упоминал 6 ноября дневник боевых действий 5-го армейского корпуса вермахта[127]. В числе переправившихся в тот день частей был и стрелковый полк с приданным ему женским взводом снайперов. На катере они плыли бесконечно долго, четыре часа или пять, и очень страшно. Вокруг посудины, на которой было около пятидесяти человек, рвались снаряды, обстрел не прекращался[128]. Из 570-го стрелкового полка, к которому были прикреплены снайперы, многие не достигли противоположного берега, утонув на подбитых немецкой артиллерией судах, кто-то добирался вплавь.

Сразу после высадки ранило Алю Моисеенко, и она осталась на берегу ждать эвакуации — обратно, еще раз через страшный пролив[129]. Остальным приказали построиться в цепь и наступать[130]. Шли бои за рабочий поселок Колонка. На следующий день утром пришлось снова отступить к берегу: немцы привели свежие силы[131]. Говорили, что у них воюет много крымских татар[132].