Только пятеро парней вернулись в большую деревню Лиды Ларионовой, а ушло 120 мужиков и ребят. Лида, уходившая на войну с узелком, в штопаной-перештопаной юбке, вернулась аккуратно и богато, по деревенским меркам, одетая — в плотных чулках, в новой подогнанной гимнастерке и юбке, куртке, в брезентовых сапожках по размеру. Кое-что привезла с собой, повидала другие страны. А жизнь в деревне после войны ждала ее такая же беспросветная, как довоенная, — только почти без надежды выйти замуж. Как и до войны, обирало государство, заставляя работать за гроши и платить неподъемные налоги. Как и до войны, спасались своим хозяйством, держали какой-то скот. Как и раньше, случались голодные годы — конец сороковых был страшнее тридцатых. И даже после войны не выдали деревенским паспорта, так что даже в райцентр они не могли убежать из своей деревни.

За то, что воевала, долго еще после войны ничего ей не доплачивали. Да и вообще она быстро поняла, что не стоит лучше болтать о том, что она фронтовичка[489].

К мужчинам, кто воевал, относились с уважением, пусть и без придыхания, к женщинам — по известной причине — зачастую подозрительно или враждебно, иногда с жалостью, но уважением и не пахло. Кому мужья, кому родители или подруги намекали, что о фронтовом прошлом лучше помалкивать. Они научились этому. И позже, когда при Брежневе ветераны оказались в большом почете, когда стали проводить для них встречи, приглашать в школы, чтобы выступили, многие женщины-фронтовички все равно считали, что лучше им обойтись без всего этого.

«После войны я долго пытался забыть все эти жуткие и чудовищные картины увиденного на войне. На меня давил тягостный груз невольной вины перед моими погибшими товарищами — почему я остался жив, а они убиты»[490]… Под этими словами подписались бы многие фронтовики. Совсем молодые, они несли страшную ношу, которую не могли разделить с окружающими — те, кто не был на войне, не могли их понять. «Да и как-то дико быть среди людей, которые даже издали не видели того, что пережили мы», — вспоминал ровесник Ани Мулатовой[491].

А женщинам было проще: как тут впадешь в депрессию, если нужно детей растить, если нужно каждый день думать, чем кормить семью?

Свекор со свекровью Аню вскоре полюбили как родную дочь: она ведь была работящая, с чудесным характером, веселая. Все уходили утром на работу, а она готовила еду на керосинке, убирала, носила дрова из сарая и топила печь. Пока было тепло, спали они с мужем в дровяном сарае — тогда много было таких сараев в Марьиной Роще. А потом, нечего делать, поселились все в одной комнате: родители спали на кровати, молодые — к дивану приставляли стулья и сверху клали перину. В 1946-м родился сын Валерик, в 1947 году Анатолий закончил военную академию и получил назначение в Белоруссию. Там им вначале пришлось очень тяжело — голод, нищета, зарплата, на которую не купишь даже картошки на черном рынке. Спасали посылки от родителей из Москвы — сухари, сушки… Демобилизовался Анатолий при Хрущеве, который погнал из армии фронтовиков, и приехали они снова в ту 15-метровую комнату к родителям. Аня работала в школе администратором. Хотела учителем стать, но не вышло. Мечтала хотя бы закончить десятый класс в вечерней школе.

Лет через десять после войны ей удалось пойти учиться, но муж стал скандалить, что дома из-за этого порядка нет, и пришлось бросить. Муж, как и мужья многих ее фронтовых подруг, уже сильно пил в это время[492].

Катя Передера. 1944 г. (Из личного архива Е.Ф. Тереховой (Передеры)).

Женя Макеева. 1944 г. (Из личного архива Е.Ф. Тереховой (Передеры)).

Снайперы Роза Шанина, Саша Екимова и Лида Вдовина. 3-й Белорусский фронт, 1944 г. (Из коллекции РГАКФД).

Снайпер Роза Шанина. 3-й Белорусский фронт, 1944 г. (Из коллекции РГЛКФД).

Снайперская книжка Веры Кабернюк, страница с ее личным счетом. «Фр.» означает «фрицев». 1944 г. (Из личного архива В. К. Зубченко (Кабернюк)).

Портрет гвардии младшего сержанта снайпера Веры Кабернюк. Нарва, 2-й Прибалтийский фронт, 1944 г. (Из коллекции РГАКФД).

Каля Петрова — «глазастый солдатик». Литва, лето или начало осени 1944 г. (Из личного архива К.А. Мороховец (Петровой)).

«Боевая тройка» — Калерия Петрова, Роза Шанина и Саша Екимова. Литва, лето или начало осени 1944 г. (Из личного архива К.Л. Мороховец (Петровой)).

Роза Шанина с боевыми подругами в Литве летом 1944 г.: найдя в покинутых домах гражданскую одежду, девушки переоделись. Роза вторая слева, рядом Саша и Калерия. Позже Роза писала об этой фотографии: «Дальше мы стоим шестеро в литовских костюмах, я и они. Их была тоже тройка. Таню убило, Люду ранило, она (Валя Лазоренко) теперь одна». Через полгода из этих шестерых девушек останется в живых только Каля Петрова. (Из личного архива К.А. Мороховец (Петровой)).

Роза Шанина, Александр Становов, Дуся Краснобровова. 1944 г. (Из личного архива К.А. Мороховец (Петровой)).

Таисия Киселева во время боев в Восточной Пруссии. Поверх гимнастерки на ней жилет с пушистым белым мехом. (Из личного архива Т.Д. Ильницкой (Киселевой)).

Таисия Киселева с Бэллой Морозовой и Музой Булатовой (незадолго до начала наступления, в котором погибла Муза и получила тяжелое ранение в лицо Бэлла). Начало 1945 г. (Из личного архива Т.Д. Ильницкой (Киселевой)).

Снайперский взвод Веры Кабернюк. Весна 1945 г. (Из личного архива В.К. Зубченко (Кабернюк)).

Бэлла Морозова. Бэлла позирует в полоборота, не показывая обезображенную ранением сторону лица. 1945 г. (Из личного архива Т.Д. Ильницкой (Киселевой)).

После победы: Аня Мулатова с Анатолием. Май 1945 г. (Из личного архива А.Ф. Синяковой (Мулатовой)).

Катя и Нина Передера. Послевоенная фотография. (Из личного архива Е.Ф. Тереховой (Передеры)).