Решили передохнуть великие герои на широкой дороге у подножия Парнаса, где сходились в тесном ущелье сразу три пути.

Очутившись около знаменитой горы, на которую мечтал воспарить за эдельвейсом каждый уважающий себя греческий поэт, могучий Аякс не смог удержаться от сложения высокопарных строк.

Правда, тему поэт выбрал не очень удачно.

От каждого произнесенного Аяксом слова Эдипа (которого с недавнего времени герои не иначе как извращенцем не называли) словно било молнией.

В переводе с древнегреческого эта элегия звучала примерно так:

Вот в один прекрасный день Содрогнулась Греция. Жуткого убийства тень Наползла на свет. Объявился вдруг маньяк В образе душителя. Нападал он в полутьме, Лишь придет рассвет…

В этот момент из узкого ущелья появилась запряженная белой лошадью колесница, в которой ехал седой, величественного вида старец.

Услышав странную песню, он остановился, дабы получше разобрать слова.

Аякс, заприметив нового слушателя, приободрился и загорланил пуще прежнего:

Нападал маньяк на женщин На несчастных, на бедняжек, Ночью в спальни пробирался И жгутом их всех душил. Получал он кайф от пытки, От убийства возбуждался, И в глаза несчастной жертве Он смотреть всегда любил…

И тут почтенный старец в дорогих одеждах как захохочет, даже лошадь шарахнулась.

Аякс, понятное дело, сразу петь перестал и очень агрессивно посмотрел на потешающегося слушателя, заподозрив в нем яростного противника высокой поэзии.

А старец продолжал смеяться, что в его возрасте было весьма опасно для здоровья – так и надорваться можно ненароком.

Но произошло непредвиденное, то, чего не ожидали ни Аякс, ни Агамемнон, ни сам веселый старикашка.

Доведенный элегией до опасной точки кипения, Эдип вскочил с земли и, вырвав из рук немного растерявшегося Аякса кифару, треснул ею потешающегося старика по голове.

Тут уж перепугался и сам бесстрашный Аякс.

Что же за чудовище они пригрели?

С тихим хрустом пробила смертоносная кифара блестящую плешь старикашки, который отошел в царство Аида с милой улыбкой на добродушном лице.

Не знал в тот момент Эдип, что убил он у ущелья собственного родного дядю Эфиальта, брата своего отца Лая, спешившего на быстрой колеснице в Дельфы, чтобы вопросить Аполлона, как избавить Фивы от кровожадного Сфинкса.

Оттащив труп дяди к обочине дороги, Эдип воровато осмотрелся по сторонам, ища, кого бы еще замочить. Но тут ему на голову обрушился кулак Аякса, и будущий царь ушел в небытие (нет, к сожалению, не умер. —

Когда Эдип очнулся, то увидел перед собой сидящих на походных сумках великих героев, хмурых и озадаченных больше обычного.

Аякс мрачно вырезал на корпусе своей кифары сто сорок первую зарубку.

Приподнявшись на локтях, Эдип осторожно посмотрел на обочину дороги.

Над бездыханным телом старика уже резвилась стайка зеленых мух.

– Так, – наконец произнес Аякс, закончив делать зарубку, – или ты, сатиров извращенец, немедленно объяснишь нам, зачем ты убил несчастного дедушку, или отправишься вслед за ним в долину Асфодели, став сто сорок второй зарубкой на моем музыкальном инструменте.

Выбор был не ахти какой.

– Я решил, что нам бы не помешала его колесница, – спокойно ответил Эдип, указывая на стоящий поодаль шикарный экипаж.

Агамемнон с Аяксом переглянулись.

– Ну что ж, – сказал Агамемнон, – вполне резонная причина преступления, но если ты еще кого-то при нас убьешь…

– То пеняй на себя-а-а-а… – добавил Аякс, многозначительно бренча на кифаре.

– Значит, не при вас мне убивать можно? – лукаво поинтересовался Эдип.

Великие герои снова переглянулись, но от комментариев воздержались, ибо уже единогласно решили прикончить Эдипа в самое ближайшее время.

Но, что ни говори, пригодилась им колесница несчастного Эфиальта.

Погрузились в нее путешественники – оба – и покатили с ветерком через ущелье в том направлении, откуда покойный старик ехал. А Эдип в наказание за содеянное сзади побежал, пыль от колес повозки глотая, так как уже видели в нем великие герои ходячий труп.

Вскоре на дороге им встретилась другая колесница, ведомая угрюмым молодым человеком, и обе повозки остановились.

– А где старейшина Эфиальт? – удивился молодой человек, с изумлением рассматривая колесницу старика.

– Я Эфиальт! – нагло заявил Аякс. – А ты кто такой?

Молодой человек еще больше удивился, но лишних вопросов задавать не стал.

– Я Акроней, сын Анабесиония, – ответил юноша, – спасаюсь бегством из Фив.

– А что там у вас случилось? – поинтересовался Агамемнон, выбивая пыль из густой бороды, достигшей уже пояса.

– Великое уныние царит в Фивах, – начал рассказывать молодой человек, – две беды поразили город Кадма. Ужасный Сфинкс, дитя порочной пьяной связи Тифона с Ехидной, поселился рядом с Фивами на горе Сфингион.

– Знавал я одну Ехидну, – задумчиво произнес Аякс, вспоминая коварную Клитемнестру и осторожно косясь на неистово вытрясающего бороду Агамемнона.

«Интересно, – подумал могучий герой, – знает ли он, что благоверная наставляла ему рожища с самим Тифоном!»

– Е!… – заорал Агамемнон, и в его руке остался добрый клок черной бороды.

Брови незнакомого юноши поползли на лоб.

– Так чем же этот Сфинкс вам не угодил? – нарушил затянувшуюся паузу Аякс.

– Он требует все больше и больше людских жертв, молоденьких девственниц, – ответил молодой человек, – в противном случае чудовище грозится разрушить Фивы.

– Однако! А у него губа не дура! – усмехнулся Аякс. – Но ты, кажется, говорил, что вас поразили две беды, а не одна?

– Именно так, – кивнул юноша. – Неизвестными извращенцами была убита наша царица Иокаста вместе с лучшими воинами из дворцовой гвардии. Горести и беды сыплются на нас как из рога изобилия.

Услышав о преждевременной насильственной кончине фиванской царицы, Агамемнон с Аяксом быстро переглянулись.

– А ты что же? – удивился Агамемнон. – Бежишь, значит?

– А что, я похож на идиота? – в свою очередь удивился молодой человек.

Агамемнон с Аяксом в ответ пожали плечами, и дерзкий юноша, натянув поводья, тронул колесницу с места.

– Не сметь! – взревел Аякс, отпихивая ногой пытающегося снова схватить тяжелую кифару Эдипа. – Сатиров маньяк, тебе что, мало трупов?!

В тот день спас Аякс, сын Оилея, жизнь Акронею, сыну Анабесиония.

Итак, Сфинкс.

Сфинкс был кошмарным чудовищем, как говаривали, с головой женщины, с туловищем льва и с громадными орлиными крыльями. По какой пьянке можно было зачать такого урода, остается загадкой. Как остается загадкой и то, сколько животных и людей в этом зачатии участвовало.

– Ну, льва я еще могу понять, – задумчиво рассуждал Аякс, управляя быстрой колесницей, – извращенки с острова Лесбос и не такое выделывали. Но орел! Как же она с орлом-то?

– Кто она? – раздраженно спросил Агамемнон.

– Ну, баба эта, – ответил Аякс, – которая чудище зачала. Лицо-то у него человеческое!

– Тебе же сказано было, что Сфинкс – это дитя порочной пьяной связи Тифона с Ехидной. Какие еще могут быть вопросы?

– Тифона с Ехидной, – ворчливо повторил Аякс, который имел по этому поводу свое мнение. – Ну-ну…

Жил Сфинкс, как уже говорилось, на горе Сфингион и требовал ежедневно себе в шатер молоденьких девственниц, иначе звиздец Фивам.

Что он с этими девственницами делал, никто не знал. Вернее, имелись, конечно, предположения. Но предположения – это одно, а реальность – совсем другое…

– Может, он их жрет? – предположил Агамемнон.

– Не-а, – покачал головой Аякс, – судя по всему, развратник этот Сфинкс тот еще.

– Но ведь он женщина!

– Кто тебе это сказал?

– Да тот парень в колеснице и сказал, что чудовище с женским лицом. (Ничего подобного «тот парень в колеснице» героям не говорил! – Ред.)