– Тебе когда?

– Как можно быстрее, – сказал Смолин. – Может быть, даже сегодня. Не нравится мне все это, чутье у меня, сердце вещует, суставы к перемене погоды ломит… Что поделать, ежели… – Он отвлекся на мелодичные трели мобильника. Слушал молча, вставив лишь парочку междометий. Сказал резко:

– Я скоро приду, – и, отключив аппарат, выругался устало, грязно.

– Опять хлопоты?

– Равиль, бога в душу, – сказал Смолин насколько мог убедительнее. – Правильный мент мне нужен сейчас. Вот сию минуту. Совсем скверно дела заворачиваются…

…Бдительный старикашка Кузьмич прямо-таки лучился от гордости, пыжился, что твой тетерев на току. Заложив руки за спину, выпрямив спину, он расхаживал по комнате наискосок, не говорил – вещал, наставительно и торжествующе:

– Гражданка, в оперативных целях поименованная как Дарья, прибыла в шестнадцать часов тридцать семь минут, на темно-серой иномарке типа «тойота», что мною было установлено по характерной эмблеме на капоте. Означенное транспортное средство было снабжено на крыше желтым гребешком с черными шашечками – и, кроме этого, никаких признаков принадлежности к такси не носило. Такси, высадив гражданку, сразу же отъехало и больше не появлялось, до сих пор включительно. Гражданка вошла в подъезд, я точно не мог наблюдать, в которую квартиру она вошла, но, учитывая предшествующие наблюдения и нынешние события, можно ручаться, что все в ту же, в поднадзорную. В шестнадцать часов восемь минут гражданка Дарья вышла во двор и стала названивать по мобильному телефону. Через девять минут прибыла машина «скорой помощи», а еще через десять санитарами была выведена на улицу гражданочка Бедрыгина, каковая пыталась сопротивляться и вообще вела себя предельно странно…

– Точнее, – прервал его Смолин.

Кузьмич, на миг сбившись с торжественной маршировки, сказал простецким бытовым тоном:

– Да дуру гнала, Василий Яковлевич, точно. То санитарам кидается физиономии царапать, то, впечатление такое, что-то декламирует с большим пафосом, мотает ее туда-сюда, дергает, ломает… Как, прости господи, в белой горячке. Доводилось мне наблюдать со стороны эти процессы – крайне напоминает…

– Потом?

– Гражданочка была погружена в машину и отправлена, – вновь перешел Кузьмич на казенный тон. – Дарья с тех пор так и оставалась в квартире. Одна она там или нет, судить затруднительно – за это время многие входили, но никто из них в прежних посещениях квартиры не замечен, так что утверждать не берусь… Свет там, во всяком случае, горит во всех доступных обозрению помещениях, сами видите…

Смолин посмотрел на часы: шло к полуночи. Отсюда им, как обычно, были прекрасно видны окна кухни и двух комнат из трех – свет там ни на секунду не гас. Отправленный полчаса назад на разведку к противоположной стороне дома Шварц прилежно отрапортовал, что свет горит и в третьей комнате, шторы там так же плотно задернуты…

– Когда «скорая» уехала, я сходил к подъезду, – продолжал Кузьмич. – Там наблюдалось некоторое скопление граждан, привлеченных происходящим. Среди таковых, состоявших главным образом из соседей, преобладали высказывания, сочувствующие старушке, – а также циркулировали слухи, что бабушка, придя в умоисступление, мужнины картины резала на мелкие клочки-полосы, чуть ли не все покромсала. Информация данная, как меня заверили, поступила от родственницы, которая врачей и вызвала… Речь, надо полагать, может идти только о гражданке Дарье… Более доложить нечего.

– Свет, – страшным шепотом распорядился Смолин. – Свет вырубите!

Оказавшийся ближе всех Фельдмаршал ударил по выключателю, и свет погас. Смолин приник к окну, отдернув выцветшую занавеску. У подъезда остановился микроавтобус, кажется, «тойотовский», выпрыгнули двое парней, откатили боковую дверцу, выдернули объемистый, но, судя по их движениям, очень легкий мешок…

Смолин непроизвольно оскалился. Уличный фонарь помещался у самого подъезда, света было достаточно, и он моментально опознал двоих из тех, что сегодня пытались ему хамить в парке. У одного башка была украшена аккуратной белой повязкой, укутывавшей главным образом ухо. Он первым и вошел в подъезд, а второй, без усилий вскинув мешок на плечо, подался следом.

– Фельдмаршал, – распорядился Смолин, не поворачивая головы. – Давай туда быстренько, проткни ему покрышку, а лучше две…

Технической стороны дела он не касался, прекрасно зная, что Фельдмаршал всегда с собой таскает отличный многофункциональный ножик – из тех, что представляют собой раскладные плоскогубцы с массой других полезных штучек. Фельдмаршал кивнул и проворно выскользнул из квартиры.

– Ну вот, – сказал Смолин, поудобнее усаживаясь на подоконнике. – Тут не нужно быть гением – информации столько, что выводы кто угодно сделает… Бабульке наверняка наша стерва подсыпала или подлила какой-нибудь дури, достаточно быстродействующей. Вот крыша и поехала, шифером шурша… Так, что у эскулапов и сомнений не было насчет немедленной госпитализации. И кто тут докажет, что Дашка – не родственница, а сбоку припека… Обратите внимание, джентльмены и товарищи, что сценарий не лишен определенного изящества… Бабушка Фаина, изволите ли видеть, картины рвала в мелкую лапшу… Под это дело можно все вынести… А в мешке у них, вероятнее всего, как раз и напиханы обрывочки-лоскуточки, которыми потом вся квартира усыпана будет… Изящно, согласен, есть выдумка и фантазия у наших долбаных конкурентов… Когда бабуля выйдет на волю, веры ей не будет никакой, что бы ни твердила… Нет, положительно, с фантазией сволочи…

Кузьмич, переставший наконец расхаживать по комнате, словно журавль, откашлялся и озабоченно сказал:

– Следовало бы поставить в известность органы…

– Органы, Кузьмич, в известность уже поставлены, – сказал Смолин чистую правду.

Он понятия не имел, где притаились местные правоохранители, – но рекомендованный ему Равилем здешний подполковник произвел самое хорошее впечатление. Понятно было, что он, как человек многоопытный, светиться раньше времени не станет и появится на сцене, когда окончательно уверится, что ему не соврали и дело в самом деле насквозь криминальное…. Битый жизнью и службой мужичок, сразу видно.

Смолин оглянулся. Кузьмич, присев на краешек обшарпанного стула, прямо-таки извивался от нетерпения, очень ему хотелось тряхнуть стариной и немедленно пресечь нечто противозаконное. Так и содрогался от нешуточного охотничьего азарта, хрен старый. Шварц же, устроившись гораздо более уютно – в единственном мягком кресле времен пребывания здесь Гагарина и Че, – внешних признаков нетерпения не выказывал, он просто покручивал на колене небольшой немецкий револьверчик, заряженный солидными «резинками». Как самый молодой в команде, не наигравшийся еще дурами, он вечно таскал кучу всевозможных стрелялок, то газовик у него драл карман, то «Оса» с лазерным прицелом, то разнообразные «резины». Впрочем, сегодня эти его цацки могли и пригодиться…

– Ясно, что ночевать они там не будут, – сказал Смолин. – Рано или поздно уйдут. Короче говоря… Кузьмич, ты у нас будешь бдительный сосед, вредный пенсионер, который просто не может не поинтересоваться, что это ночной порой в машину грузят. Усек?

– А чего тут не усечь…

– В общем, подойдешь первым и наедешь на них со всей возможной вредностью. Только, я тебя умоляю, если они что-то такое достанут, не геройствуй, а падай, мы будем за спиной…

– Знал бы ты, Василий Яковлевич, в каких переделках бывали, – с достоинством изрек Кузьмич.

– Все равно, – сказал Смолин. – Если появится нечто стреляющее – не искушай судьбу… Мы их в таком случае будем крутить с особенной заботой… Шварц, а Вадик что, так и не объявился?

– Мобильник отключен напрочь, пропал…

– Ну, дело житейское, – сказал Смолин. – Оттягивается где-нибудь, декадент… Итак, если… Опа!

Свет в одной из комнат погас – а почти сразу же и в другой.

– Быстро! – приказал Смолин, спрыгивая с подоконника. – Они уходят, бля буду, уходят…