— Я же ксенобиолог со специализацией по млекопитающим. Конечно, опыта никакого нет, многое придётся вспоминать. Но зато опыт работы в космосе огромный, думаю, в экспедиции меня охотно будут брать, пусть и в роли подай-принеси.

— Зуль, а как тебя вообще в космофлот занесло? — полюбопытствовала я. — Ты всегда отмахивалась, хоть сейчас-то открой тайну!

— Молодая, дура была, — вздохнула она. — От несчастной любви я сюда подалась.

История оказалась простой, грустной, но не трагической. Сильная, самостоятельная, боевитая Ханова увлекалась стрельбой и рукопашным боем исключительно для себя и об армейской карьере никогда не задумывалась. Работала лаборантом, собирала материалы для диссертации, потихоньку готовилась к свадьбе с коллегой, ровесником и однокашником.

Пока в один момент тот вдруг не заявил, что бросает её ради трепетной второкурсницы. Честно признался, что рядом с ней чувствует себя не мужиком, а какой-то пародией. Припомнил случай, когда именно Зуль поставила на место пару подвыпивших хулиганов, ну и еще по мелочи. Сказал, что и Зульфия — не женщина, а какой-то космодесантник в юбке.

Цепляться за парня она благоразумно не стала, но обидные слова задели. И она решила, раз нормальной женщины из неё, по мнению некоторых, не получилось — прямая дорога в армию. В космодесант, правда, никто бы её не взял, не та подготовка, а вот биологом на космический корабль — за милую душу. Поначалу было странно и даже немного страшно, потом втянулась, увлеклась, освоилась, привыкла. Армейские порядки ей были неблизки, поэтому и карьеру делать не хотела, но нравилось то, что это всё-таки — порядки. И дури, конечно, хватает, но в основном всё довольно логично.

Контракт у неё удачно истекал через пару месяцев, подписать продление Ханова планировала по возвращении на базу и сейчас решила — судьба.

Осталось только пожелать удачи с поисками нового места и на новом поприще. Ну, не отговаривать же человека, если он хорошо подумал и всё взвесил. Жаль, конечно, пришлют на её место какого-нибудь дуста необстрелянного, но куда деваться! Естественная убыль кадров.

^Дуст — дустами в космофлоте по пришедшей из морского флота традиции называют специалистов химикобиологической безопасности.^

Хенга сменять с вахты пришлось пинками: он бессовестно задрых в командирском кресле. Причём не задремал тихонько, как принято, а внаглую, запрокинув голову и приоткрыв рот, и даже похрапывал. Впрочем, остальные были не бодрее, так что конфуз заметила только я.

Надо всё-таки сказать спасибо Нану то ли за массаж, то ли за всё остальное, потому что я совсем не чувствовала себя уставшей. Вообще что-то странное происходило с организмом. Сколько мы по субъективному времени пробыли в том мире, часов пять? А мне ни пить не захотелось, ни чего-то ещё, только уже тут. И спать по-прежнему не хотелось, это особенно странно.

А потом, стоило мыслям свернуть к ксеносу, всплыло всё то, что я от себя гнала, откладывая на потом.

Странно было это сознавать, но моё отношение к пассажиру опять поменялось. Причём именно в ту сторону, куда он мягко подталкивал: чем дольше я с ним общалась, тем больше он нравился. И даже жутковато делалось, насколько. Особенно потому, что списать это на внушение не получалось, как бы я ни старалась. Просто он оказался… вот таким.

И если бы еще можно было объяснить это последствиями хронического недотраха! Физическая привлекательность Нану оказалась только вершиной айсберга, хотя и она ставила в тупик. Никогда в жизни со мной такого не было. Ладно удовольствие в процессе, но когда от одной мысли о мужчине коленки дрожат, а внутри всё сладко замирает — это очень неожиданный симптом.

Кроме того, мне нравилось на него смотреть. Просто — смотреть. Любоваться. И такого тоже никогда раньше не было, я вообще-то не склонна к созерцанию. Ну взять того же Хенга. Красивый ведь мужик, не просто так по нему очень многие вздыхают. Но мне даже в юности, во время учёбы, не приходило в голову любоваться тем, как он двигается, улыбается или вообще сидит со спокойной физиономией, а с Нану — приходит. Про его глаза вообще молчу, в полном смысле слова — космос.

А вот дальше…

А дальше всё перевернулось в эти несколько часов на другой планете. Причём дело даже не в его желании носить меня на руках и не в том, что это почему-то не раздражало, только смущало. Отец вон нас всех тоже обожает тискать и таскать, начиная с мамы. Кроме меня. Я в подростковом возрасте отбивалась, а потом он и пытаться перестал, тем более появились мелкие, которым это в удовольствие. Может, где-то в глубине души я об этом своём детском бунте и упущенных возможностях жалела, а Нану реализовал потаённое желание. Не это важно. И даже не то, что у костра, теряя голову от возбуждения, всё равно в первую очередь подумал обо мне в пику собственным желаниям. Нормальный любовник, если он не конченный эгоист, позаботится об удобстве и удовольствии партнёрши, в этом не было никакого высшего откровения.

Оно случилось чуть позже. Когда Нану сидел и шептал что-то, уткнувшись лбом мне в рёбра, и потом целовал ладони. Естественно-мимолётная нежность, которая ощущалась в каждом прикосновении. Она совсем не сочеталась со мной, и я — совсем не соответствовала ей. И с кем-то другим я бы, наверное, только отмахнулась, пожала плечами, может фыркнула насмешливо. Но прикосновения эти вдруг отозвались где-то внутри странным трепетом и ответным желанием обнять, пригладить густые чёрные волосы, на мгновение коснуться руки…

А самое главное, желание это не проходило. Именно оно подтолкнуло перед выходом поцеловать Нану, поймав его задумчивый взгляд. И я терялась в догадках, как это чувство назвать.

Про влюблённость, конечно, подумалось в первую очередь, но было сомнительно и совсем не похоже. Я же влюблялась в жизни и прекрасно знала, как это происходит. Помнила и предвкушение каждой встречи, и восторг от близости предмета обожания, особенно когда он отвечает взаимностью, и бесконечную болтовню обо всём на свете…

Γоворить мне с Нану нравилось, да, но иначе. Влюблённой было без разницы о чём, главное — процесс, а тут интриговали знания и значение имел предмет разговора.

В общем, копалась я в себе долго, благо вахта в прыжке располагала, но так и не разобралась в происходящем. Зато в который уже раз пришла к очень облегчающему жизнь выводу: если нет смысла сопротивляться и ничего не понятно, остаётся только расслабиться и попытаться получить удовольствие.

До конца вахты оставалось ещё три часа, которые я планировала потратить с пользой, следуя примеру Хенга, проще говоря — поспать. Плюк знает, почему мне этого не хочется, но лишним точно не будет.

Только я даже не успела устроиться поудобнее, то есть сползти в кресле чуть пониже, сдвинув пилотку на нос: на КП состоялось явление помощника.

— Я ва-ас любила так жа-арко! — фальшиво и громко напевая кривляющимся тоненьким голоском, изображающим женский, Никвас шагнул в пультовую, на ходу вытирая голову полотенцем. И, кроме полотенца, на нём ничего не было.

Вся вахта, культурно выражаясь, опешила так, что не нашла слов, а помощник тем временем не спеша забрал в сторону, повернувшись ко мне боком.

— Какой кошмар, — пробормотала я, задумчиво разглядывая голого мужчину. Тот вздрогнул и замер. — У тебя волосатая задница.

Никвас развернулся чуть ли не в прыжке, судорожно пытаясь прикрыться полотенцем.

— Ужасно. Как теперь жить с этим знанием? — спросила я, обводя помощника новым рассеянным взглядом.

Рассматривала не просто так и даже не для того, чтобы посильнее смутить, это был важный эксперимент над собственными ощущениями. И я с облегчением поняла, что любоваться боевым товарищем меня совершенно не тянет, даже если забыть о повышенной лохматости. Ну да, сложён хорошо, физическая форма отличная, молодец, следит за собой. Так он и нормативы все отлично сдаёт, и разряд у него по лёгкой атлетике…

В общем, можно считать доказанным, что странные желания у меня вызывали не мужики в целом, а один конкретный представитель пола. Уже легче.