Задрав куртку и свитер, Тирни осмотрел свое туловище. Весь левый бок был цвета баклажана. Он с опаской ощупал ребра. Вроде бы ни одно не сломано, но присягать в этом он не стал бы. Впрочем, будь у него сломано ребро, вряд ли ему было бы намного больнее. К счастью, внутренних кровотечений у него не было, иначе за ночь он уже истек бы кровью.

Рана на голове оставила следы крови на наволочке, но их было немного: так, несколько пятен. И не было больше стреляющих болей в голове, просто тупое гудение, то и дело сопровождаемое тошнотой, с которой он мог совладать. Главное – не делать резких движений.

К счастью, его не тошнило, как вчера вечером. По правде говоря, он чувствовал голод, и это был, безусловно, положительный знак. При мысли о кофе у него слюнки потекли. Он решил выделить из их запаса питьевой воды по чашке для них обоих.

Тирни бросил взгляд на закрытую дверь спальни. Что-то Лилли долго там возится, а ведь в ванной еще холоднее, чем здесь. Что ее там так задержало? Деликатный вопрос. Такой вопрос не задашь женщине.

Все-таки это было черт знает что – остаться с ней наедине в этом домике. Это было черт знает что.

Осторожно поднявшись с дивана, Тирни прохромал к окну.

Ветер так и не улегся, хотя задувал уже не так сильно, как вчера вечером. И это было единственное улучшение.

Шел снег – такой густой, что у вертикальных плоскостей уже стало наметать сугробы. На земле лежал покров по колено глубиной. В этот день им явно не суждено спуститься с горы. Ему с большим трудом дались ходки в сарай, но хорошо, что он заставил себя туда сходить. Им понадобятся дрова.

Он отпустил занавеску, прошел к двери в спальню и тихонько постучал.

– Лилли?

Он приложил ухо к филенке двери, но не услышал ни движения, ни звука. Что-то не так.

Он это не просто чувствовал, он это знал. Знал так же точно, как и то, что у него замерзли ноги, а голова опять остро заболела, наверное, от поднимающегося давления. Тирни снова постучал в дверь, на этот раз громче.

– Лилли?

Он толкнул дверь и заглянул внутрь. Ее не было в спальне. Дверь ванной была закрыта. Он стремительно подошел к ней и стукнул с такой силой, что заболели костяшки пальцев.

– Лилли?

Не услышав ответа, он распахнул дверь. Ванная была пуста.

Он в тревоге повернулся и замер на месте, увидев ее в углу за дверью спальни. Там она и пряталась, когда он вошел.

– Черт!

Содержимое его рюкзака лежало на полу у ее ног. А в руках у нее, нацеленный прямо на него, был его собственный пистолет.

Тирни сделал шаг к ней.

– Стой на месте, или я тебя пристрелю. Он указал на вещи, разбросанные на полу.

– Я все могу объяснить. Но не буду, пока ты держишь меня под прицелом. – Тирни сделал к ней еще шаг.

– Остановись, или я стреляю.

– Лилли, положи пистолет, – проговорил он с возмутившим ее спокойствием. – Ты в меня не выстрелишь. По крайней мере, с умыслом.

– Богом клянусь, выстрелю.

Ее дрожащие руки держали пистолет, как учил ее Датч. Не слушая ее возражений, он когда-то настоял, что она должна научиться стрелять. Он говорил, что нажил за время работы в полиции немало врагов и кое-кто из них захочет с ним поквитаться, выйдя из тюрьмы, куда он их засадил. Он потащил ее в тир и обучал, пока не убедился, что она сможет защитить себя в неожиданной ситуации.

Эти уроки проводились скорее для очистки его совести, чем для ее безопасности. У нее в голове не укладывалось, что когда-нибудь ей придется пустить эти навыки в ход. Тем более наставить пистолет на Бена Тирни.

– Кто ты? – спросила Лилли.

– Ты знаешь, кто я такой.

– Нет, я только думала, что знаю.

– Любой мужчина старше двенадцати в этих краях носит огнестрельное оружие.

– Верно, – согласилась Лилли. – Пистолет в походном рюкзаке не вызывает подозрений.

– Тогда объясни, почему ты наставляешь его на меня.

– Ты знаешь почему, Тирни. Ты же не дурак. А вот я, похоже, полная дура.

Многое из того, что он сказал и сделал за последние восемнадцать часов, показалось ей странным, но ни в коем случае не пугающим. Теперь, после того, что она обнаружила в его рюкзаке, ее отношение коренным образом переменилось.

– Лилли, положи пи…

– Не двигайся! – Она вскинула пистолет, когда он сделал нерешительный шаг вперед. – Я умею стрелять, и я выстрелю.

Ее голосу не хватало убедительности. Она оказалась в безвыходном положении, наедине с человеком, которого теперь подозревала в похищении, а может быть, и убийствах пяти женщин. К тому же она уже пропустила два приёма лекарства, поэтому ее дыхание становилось все более затрудненным.

Это не укрылось от внимания Тирни.

– У тебя неприятности.

– Нет, Тирни, это у тебя неприятности.

– У тебя началась одышка.

– У меня все в порядке.

– Это ненадолго.

– Со мной ничего не случится.

– Ты сказала, что стресс может вызвать приступ. Страх может вызвать стресс.

– Страх? Чего мне бояться? Пистолет у меня, не забыл?

– Ты не должна бояться меня.

Она презрительно хмыкнула и мысленно приказала себе не опускать глаз под его пронизывающим взглядом.

– Думаешь, я поверю тебе на слово?

– Я никогда не причиню тебе зла. Клянусь.

– Извини, Тирни, тебе придется придумать что-нибудь поубедительнее. Что ты делал вчера на вершине?

– Я же тебе говорил, я…

– Не делай из меня дуру. Вчера был паршивый день для экскурсии по горам. Кто будет любоваться видами с горной вершины, когда синоптики предупреждают о снежном шторме? Только не человек с твоим опытом походной жизни.

– Признаю, это было непродуманное решение.

– Непродуманное? Только не для тебя. Попробуй еще что-нибудь.

Его губы сжались в тонкую жесткую линию, и Лилли вспомнила, что он не любит, когда его слова оспаривают.

– Снежный шторм пришел раньше, чем я ожидал. Моя машина не завелась. Мне пришлось спускаться пешком. Другого выхода не было.

– Ну, допустим.

– Я срезал путь, не хотел кружить по дороге. Я заблудился…

– Заблудился? – Лилли ухватилась за это слово. – Это ты заблудился? Ты, с твоим шестым чувством ориентации?

Застигнутый на лжи, он растерялся и сменил тему:

– Ты заразилась манией.

Манией?

– Из-за пропавших женщин. Любая женщина в Клири боится стать следующей жертвой. Все в городе и вокруг охвачены тревогой. Ты пробыла здесь неделю, вот и поддалась общей панике. Любой мужчина вызывает у тебя подозрение.

– Не любой мужчина, Тирни. Только один. Который не может объяснить, зачем он шатался целый день по горам под ледяным дождем. Который знал, где находится мой коттедж, хотя никто ему об этом не рассказывал. Который вчера вечером отказался открыть свой рюкзак, и я только сейчас поняла почему.

– Обещаю, я все объясню, – вздохнул он, – только не держи меня на мушке.

– Объясни все это Датчу.

Черты его лицо заострились и окаменели, словно кожа вдруг туго натянулась на костях. Лилли извлекла свой сотовый телефон из кармана пальто. Он по-прежнему показывал отсутствие связи.

– Ты совершаешь ошибку, Лилли. – От этих слов, произнесенных тихим, но грозным тоном, у нее кровь застыла в жилах. – Ты даешь волю воображению, и эта ошибка будет стоить дорого.

Она не желала слушать, не желала поддаваться. Он лгал ей с самого начала, с той первой обезоруживающей улыбки в автобусе. Он всего лишь играл роль, должно быть, сослужившую ему хорошую службу в прошлом. Все, что он говорил и делал, было ложью. Он сам был ложью.

– Прошу тебя, вспомни хотя бы о презумпции невиновности.

– Ладно, Тирни, – сказала она, – я вспомню о презумпции невиновности, если ты объяснишь вот это.

У ее ног лежали наручники, найденные в одном из застегнутых на «молнию» отделений рюкзака вместе с пистолетом. Лилли поддала их ногой. Они скользнули по деревянным половицам, натолкнувшись на его ноги, и остались лежать на полу. Он долго смотрел на них, потом поднял голову и взглянул на нее. Его взгляд был непроницаем.