^{Брюс Коннер. Арахна (1959).}

Я почти летел по небу, когда серебристый корабль начал спускаться на нас. Меня несло сквозь большие деревья на огромной утренней паутине, а рядом со мной были друзья. Наши дни протекали всегда одинаково и приятно, и мы были счастливы. Но не менее счастливы мы были, увидев, как из космоса на нас падает серебристая ракета. Ибо это означало новый, хотя и вполне обдуманный поворот нити в нашем тканом узоре, и мы чувствовали, что сумеем приспособиться к этому рисунку, как миллионы лет приспосабливались к любым виткам и завиткам.

Мы — старая и мудрая раса. Одно время мы рассматривали возможность космических путешествий, но отказались от этой идеи, поскольку тогда совершенство, к которому каждый из нас стремится, оказалось бы разорванным в клочья, словно паутина в жестокую бурю, и стотысячелетняя философия прервалась бы как раз в тот момент, когда она принесла самый спелый и прекраснейший из своих плодов. Мы решили остаться здесь, в нашем мире дождей и джунглей, и жить себе мирно и свободно.

Но теперь… этот серебристый корабль, спустившийся с небес, заставлял нас волноваться в предчувствии тихого приключения. Ибо сюда прибыли путешественники с какой-то другой планеты, которые избрали путь диаметрально противоположный нашему. Ночь, говорят, может многому научить день, а солнце, продолжают, может зажечь луну. И вот я и мои друзья счастливо и плавно, как в сказочном сне, стали спускаться на поляну среди джунглей, где лежала серебристая капсула.

Не могу не описать этот день: огромные паутинные города сверкали от прохладных дождевых капель, деревья стояли, омытые свежими струями падающей воды, и ярко светило солнце. Я только что разделил с другими сочную трапезу, отведал прекрасного вина жужжащей лесной пчелы, и теплая истома умеряла мое волнение, делая его еще более сладостным.

Однако… странное дело: в то время как все мы, числом около тысячи, собрались вокруг корабля, всячески выказывая свое дружеское и доброжелательное отношение, корабль оставался неподвижным и наглухо запечатанным. Двери его не открылись. В какой-то момент мне показалось, будто в небольшом отверстии наверху мелькнуло какое-то существо, но, возможно, я ошибся.

— По какой-то причине, — сказал я своим друзьям, — обитатели прекрасного корабля не осмеливаются выйти наружу.

Мы стали это обсуждать. И решили, что, возможно, — а природа суждений существ из других миров вполне может отличаться от нашей, — что, возможно, они почувствовали себя в подавляющем меньшинстве по сравнению с нашей гостеприимной делегацией. Это казалось маловероятным, но тем не менее я передал всем остальным это чувство относительно нас, и менее чем через секунду джунгли всколыхнулись, гигантские золотые сети паутины задрожали, и я остался один возле корабля.

После этого я одним махом приблизился к отверстию и громко вслух произнес:

— Мы приветствуем вас в наших городах и на наших землях!

Вскоре я с радостью заметил, что внутри корабля работают какие-то механизмы. Минуту спустя вход открылся.

Но оттуда никто не вышел.

Я дружелюбно позвал.

Не обращая на меня внимания, существа внутри корабля вели какой-то оживленный разговор. Разумеется, я ничего не понял из сказанного, поскольку он велся на незнакомом языке. Но сутью его были замешательство, некоторое раздражение и огромный, непонятный для меня страх.

У меня прекрасная память. Я помню этот разговор, который ничего не значил и до сих пор ничего не значит для меня. В моем мозгу хранятся слова. Мне стоит лишь вытащить их оттуда и передать вам:

— Ты пойдешь наружу, Фриман!

— Нет, ты!

Потом следует нерешительное бормотание вперемешку с опасениями. Я уже готов был повторить свое дружеское приглашение, но тут одно из существ осторожно высунулось из корабля и замерло, глядя на меня снизу вверх.

Чудно. Это существо тряслось от смертельного страха.

Это мгновенно обеспокоило и заинтриговало меня. Я не мог понять этой бессмысленной паники. Я, без сомнения, спокойный и благородный индивид. Этому гостю я не причинил никакого вреда; на самом деле, последнее вредоносное орудие прогремело над нашим миром давным-давно. И вот теперь это существо наставило на меня то, что, как я понял, было металлическим оружием, и при этом дрожало.

Я немедленно успокоил его.

— Я твой друг, — сказал я и повторил, передав в качестве мысли эмоции. Я вложил в свой мысленный посыл теплоту, любовь, обещание долгой и счастливой жизни и послал все это гостю.

Что ж, пусть он не откликнулся на произнесенное мной слово, зато явно отозвался на мой телепатический посыл. Он… расслабился.

— Хорошо, — услышал я его ответ.

Именно это слово он произнес. Я точно помню. Ничего не значащее слово, но за этим символом мысли существа потеплели.

Прошу прощения, но здесь я хочу описать моего гостя.

Он был довольно мал ростом. На мой взгляд, не более шести футов, голова держалась на коротком стебельке, у него было всего четыре конечности, две из которых он, похоже, использовал исключительно для ходьбы, остальные же две не использовались для передвижения вовсе, а всего лишь для того, чтобы держать предметы и жестикулировать! С невероятным изумлением я заметил отсутствие еще одной пары конечностей, столь необходимых для нас и столь полезных. Однако это существо, похоже, совершенно комфортно чувствовало себя в своем теле, так что я принял его как есть, в том виде, в каком оно принимало самого себя.

Это бледное, почти безволосое творение было наделено необычнейшими по своей эстетике чертами, в особенности рот, а глаза были впалыми и на удивление выразительными, как полуденное море. В общем, это было странное существо, столь же занятное, как новое, захватывающее приключение. Оно бросало вызов моему пониманию вкуса и моей философии.

Я мгновенно внес поправки.

Вот какие мысли я передал своему новому другу:

— Мы все твои отцы и твои дети. Мы с радостью приглашаем тебя в наши великие древесные города, посвящаем в нашу соборную жизнь, в наши тихие обычаи и в наши мысли. Ты будешь спокойно ходить среди нас. Не надо бояться.

Я услышал, как он воскликнул вслух:

— Господи! Это чудовищно! Семифутовый паук!

После этого с ним случился какой-то приступ, припадок. Изо рта хлынула жидкость, ужасная дрожь сотрясла его тело.

Я почувствовал сострадание, жалость и грусть. Это бедное существо отчего-то почувствовало себя плохо. Оно упало, его лицо, и без того белое, сделалось теперь совсем белым. Существо задыхалось и дрожало.

Я двинулся к нему, чтобы помочь. Но скорость, с какой я совершил это движение, почему-то встревожила тех, кто был внутри корабля, ибо как только я поднял упавшее существо, чтобы оказать ему помощь, внутренняя дверь корабля распахнулась. Оттуда выскочили другие существа, подобные моему другу, они кричали, в смятении и страхе размахивая серебристыми орудиями.

— Он напал на Фримана!

— Не стреляй! Идиот, ты попадешь в Фримана!

— Осторожней!

— Боже!

Таковы были их слова. Для меня они бессмысленны даже теперь, но я их помню. Однако в них я чувствовал страх. От него накалялся воздух. Он обжигал мой разум.

Мой мозг очень быстро соображает. В мгновение ока я бросился вперед, положил существо туда, где оно лежало, в досягаемости остальных, и беззвучно удалился из их жизненного пространства, совершая мысленный посыл: «Он ваш. Он мой друг. Вы все мои друзья. Все хорошо. Я помогу ему и вам, если смогу. Он болен. Позаботьтесь о нем как следует».

Они стояли, пораженные. В их мыслях царило изумление, смешанное с чем-то вроде шока. Они спрятали своего друга внутрь корабля и выглядывали наружу, таращась на меня снизу вверх. Я послал им свою дружбу, словно теплый морской ветерок. И улыбнулся.