В последующие дни он не находил себе места — куда бы ни шел, всюду перед глазами вставал ее образ. И он как заговоренный поминутно искал возможности с ней встретиться. Проверил натянутые в кустах, в лесу и на поляне сети, он желал увидеть в них женщину, и сладострастная дрожь содрогала его уродливое, волосатое тело. Это порой его пугало — он понимал, что даже в случае самой большой удачи такое счастье вряд ли подвалит. И все же уйти и отказаться от женщины он не мог. Страсть и вожделение изматывали его, утомляли и мучили. Охота на птиц, зайцев и косуль уже не приносила ни удовлетворения, как раньше, ни радости.

Паук часто сидел на крыше бани, наблюдая за домом и садом, но дни были прохладные и пасмурные, и женщина почти не показывалась.

Однажды он опять попытался проникнуть в дом, но в кухне его заметил мужчина — схватил топор, и Паук едва успел удрать. Нет, в дом заходить нельзя. Надо ждать здесь, в бане. Погода, глядишь, улучшится, и женщина сама выйдет из дома.

Наконец тучи рассеялись, и небо прояснилось, но молодая женщина гуляла теперь только в обществе других людей и в лес не ходила. Паук неподвижно сидел на крыше и терпеливо ждал. Он знал: умение выждать — почти победа.

Стояло жаркое солнечное утро, когда женщина снова пришла на лесную полянку. Но, к несчастью, с ней была и старуха, тоже живущая в доме. Они раскинули простыню и разделись.

Паук быстро слез с крыши и поспешил на поляну. Забыв про осторожность, он побежал по прямой дороге, не глядя по сторонам. Обнаженное тело женщины манило его. Едва сдерживая дрожь, он влез на старый пень, прикинулся неживым круглым наростом и застывшим взглядом уставился на женщин. Но то, что он увидел, поразило его. Как были разны тела старой и молодой женщин. Тело одной было свежим и соблазнительным, другой — изношенным, увядшим, никчемным. Паук попытался смотреть только на молодое, но старое мешало. Он возненавидел его и уже готов был убить, но не хотел рисковать. Он боялся спугнуть молодое тело, завладеть которым он вожделел. Поэтому приходилось терпеливо ждать, пока не подвернется другой, более подходящий случай. И все же страсть снедала его. Он медленно сполз с пня и как мог тихо приблизился к женщинам: те, закрыв глаза, лежали под палящими лучами солнца. Он крался осторожно, не дыша, следил за тем, чтобы не наступить лапой на сухую ветку валежника и не испугать женщин.

Он подкрался уже совсем близко, но вдруг старуха решила перевернуться на живот. Но прежде она подозрительно огляделась: а вдруг кто-то наблюдает за ними, — известно же, что нет никого стыдливее старух. И тут она увидела Паука. Такого вопля ужаса этот лес никогда не слыхал. Старуха вскочила, прикрывшись одеждой. Молодую женщину это очень рассмешило, и она захохотала неудержимо и весело.

Паук остановился, присел, опять привстал и начал танцевать. Он знал — танец заворожит женщину, усыпит, очарует. Надо лишь целиком завладеть ее вниманием. Возможно, это и удалось бы, если бы не старуха.

Молодая женщина смотрела на танцующего Паука. Старуха же схватила камень и швырнула. Камень упал в полуметре от Паука. Многоногая тварь замерла и своим неподвижным взглядом впилась в старуху. Та завопила и, схватив толстую ветку, вскочила на ноги. Паук понял, что настала пора отступить. Но было ясно, что молодую женщину он не испугал — надо теперь набраться терпения и ждать встречи в ней наедине.

Паук, смешно изогнувшись, отскочил. Старуха кинула в него веткой, но не попала. Впрочем — было уже поздно: Паук, неуклюже петляя, скрылся в лесу. Ему вслед звенел громкий смех молодой женщины. Добежав до кустарника, Паук оглянулся: женщины, одевшись, направлялись к дому.

В один из дней, когда Паук лежал в бане на своем обычном месте, он расслышал приближающиеся шаги и голоса. Вошел мужчина и обе женщины. Паук посмотрел на шею молодой женщины, и ему опять показалось, что он видит, как пульсирует кровь под белой кожей. Оторвать взгляд черных глаз от женщины он уже не мог.

Люди осмотрели баню и решили, что она достаточно хороша. В предбанник, где находился очаг с большим котлом, они наносили воды и разожгли огонь.

Тяги почти не было. Баня наполнилась густым удушающим дымом, и Паук вылез на чердак. Но ветра не было, дым скапливался и там. Паук, оставив баню, бросился в лес. Он проверил сети и ловушки, полакомился попавшимися в них птицами, а потом залег в чащу отдыхать.

Вечером, когда солнце уже исчезло за деревьями и лишь на западе небо еще полыхало, Паук вернулся обратно. Уже издали он услышал человеческие голоса и в банном окне заметил слабый свет.

Дрожь нетерпения трясла Паука, когда он забирался в баню. Но, наверно, он все же опоздал. Стукнула дверь, через щель в потолке наверх дохнуло теплым воздухом, и кто-то вышел в предбанник. Паук залез в щель и заглянул в полуосвещенное помещение. Сквозь пар проглядывало белое женское тело. Женщина, склонившись над ушатом, полоскала волосы. Она чувствовала себя свободно — как может чувствовать себя человек, уверенный, что никто за ним не наблюдает.

Паук тихо пролез внутрь. В таком пекле он еще не бывал. Но здесь была женщина, а это определяло все. Страшась горячей печки, он, торопливо стуча когтями, дополз по потолку до женщины. Так близко от нее он никогда еще не был. В темном окошке горела свеча, и уродливая тень скользила по противоположной стене, повторяв движения Паука. Он спешил: женщина могла уйти в любой момент. Когда она подняла голову, Паук спустился с потолка и повис перед ней. Женщина вскрикнула. Дверь тут же отворилась, и вошла старуха. Она схватила кочергу, но Паук прыснул ей в лицо своим ядом, и старуха с воплем ретировалась. Он снова повернулся к молодой женщине, и четыре пары лап обняли ее голое тело. Женщина в ужасе отпрянула, но было уже поздно — множество лап обнимало ее, не выпуская. Женщина кричала, отбивалась, сопротивлялась, но вскоре силы ее иссякли. Она упала на мокрый пол… Лапы Паука мягко коснулись ее шеи, и она совсем стихла. Ничто больше Пауку не мешало, и он все тяжелее припадал к ее груди, прижимался к животу, и многочисленные лапы все сильнее сжимались.

Внезапно пол задрожал — в баню вбежал мужчина. Он схватил Паука за загривок, но оторвать его от женщины не смог.

Паук ощущал только теплоту женщины и ее дурманящий запах. Молодое тело больше не сопротивлялось, оно было податливым и таким гладким, что приходилось напрягать все силы, чтобы добыча не выскользнула.

Мужчина тряс Паука все сильнее. И тот понял, что его вот-вот разлучат с жертвой. Он спешил. Отыскав на шее женщины сонную артерию, Паук вонзил в нее челюсти.

Вкус крови его опьянил.

Мужчина в ужасе оцепенел, не зная, что делать. Тут он заметил валявшуюся на полу кочергу. Схватив, он воткнул ее в мягкое паучье брюхо. Раздался звук, похожий на глухой свист. Паук начал быстро таять, становясь все меньше и меньше.

Мужчина замахнулся, чтобы добить мерзкую тварь, но она все уменьшалась и уменьшалась. Мгновенье… и будто серая горошина скатилась по груди женщины на пол и скользнула в щель между рассохшимися досками.

^{Горуте Суку. Рис. из журнала «Китан Клуб» (1950-е).}

Солнышко. Куры за окном раскудахтались. По стене ползет паук-косиножка. Тонкими длинными ножками скребет невидимые трещинки и бугорки. Луч застыл в пыли. Пыль светится, пылинки плавают, мелькают…

Иван Федорович глядел прямо перед собой, медленно, с трудом просыпаясь. Обрывки сновидений еще неслись перед глазами и гасли. «Ба! — он резко поднялся. — Вот ерунда какая. Опять проспал».

Паучок стремительно метнулся наискось по стене и замер. Круглое, с фасеточками глаз тельце присело на гибких ножках. Бац! И темным комочком спутанной паутинки свалился ловкий, многоногий пришелец. Пылинки заметались в окоченевшем белом столбе. Вздохнул Иван Федорович, потянулся и зевнул. Куры дробно выстукивали кому-то телеграфную морзянку, заканчивая каждую фразу надсадным криком… «Когда же ты, Иван Федорович, наконец, отоспишься?» — сказал себе ласково Иван Федорович и спрыгнул с низкой кровати на дощатый пол. Вот уже неделю он здесь, у ласкового моря, в маленьком сарайчике, дышал и наливался здоровьем. И никак не удавалось Ивану Федоровичу подняться пораньше, до солнца и погулять по голому, пустынному пляжу и встретить это самое солнышко. Дело пустяковое, но ему оно казалось до чрезвычайности важным, И каждое утро, просыпаясь, он огорчался, видя солнечный луч в пыльном столбе. «Опять проспал! Вот незадача — говорил себе Иван Федорович. Теперь можно на пляж и не идти. Набьются так, что плюнуть негде не то, что сесть». Его нервы фронтовика не выдерживали атмосферы жарких, потных, разомлевших под солнцем тел. Потому на пляж он почти не ходил, а предпочитал прогуляться по окрестностям, где, конечно, не так было хорошо и море виднелось лишь вдалеке. Зато одиночество и покой окружали его, и это было главным. Старая контузия, да и нервотрепки мирных дней как-то незаметно подточили Ивана Федоровича. И вот пришлось все бросить и отправиться в этот тихий курортный городок. Он снял дощатый сарайчик за рубль в сутки и стал вести растительную жизнь…