— М-да… — начал американец. Видимо, он хотел сказать: «М-да, знай я, что здесь водится такое, я держался бы отсюда подальше». Но дальше «м-да…» он не продвинулся, так как наблюдать за Тварью было гораздо интереснее, чем говорить или думать.

Затем американец снова попытался дотянуться до своего винчестера, но свет, исходивший из глаз приземистого Существа на камнях, парализовал его руку. А может быть, его лишило способности двигаться одно только удивление, ибо он хорошо знал, что глаза человека или животного не обладают чем-либо подобным гипнотической силе.

Потом длинные белые волосы Твари вдруг затрепетали, и американцу показалось, что все его тело покрылось волдырями от какого-то нестерпимого жара, и когда глаза Белой Смерти стали все дальше выступать из жуткой головы, а ее огромные ноги сближаться для тридцатифутового прыжка, виргинец заплакал — захныкал — и с его плачущих губ сорвалось одно-единственное слово. То было слово «Мамочка!», достаточно ребяческое для сильного мужчины. Где-то в глубине души перед американцем промелькнул образ матери. У нее были губы его возлюбленной: о, он знал это, потому что перед отъездом из Виргинии несколько раз поцеловал эти губы.

Затем приземистое Существо на валунах задрожало всем телом, его длинные белые волосы задергались, а ноги все сближались. При виде этого американец начал глупо смеяться, как дитя, и хлопать и загребать руками в пыли, и тело его сделалось вялым и дряблым, и дыхание у него перехватило.

И затем, как вспышка белого света, ударившая из скалы, приземистое Существо пролетело тридцать футов в раскаленном воздухе, и, когда оно погрузило ужасные клыки в шею американца, его губы склонились к имени возлюбленной, начертанному в пыли, и он пробормотал: «Теперь я… буду… спать»[6].

Как я потерял свою левую руку? Ну что же, джентльмены, я уже давно понимал, что этот вопрос напрашивается. По правде сказать, я даже боялся, что кто-нибудь спросит. Мы с вами подружились за время этих одиноких вечеров в клубе, но я надеялся, что не придется пускаться в откровения. Я не жду, что вы мне поверите — вы, Бронсон, или Робертс. Как-то я уже пытался рассказать эту историю французскому доктору в Порт-Саиде. Он сперва расхохотался, а потом решил, что я сумасшедший. Не стану вас винить, если и вы так подумаете. Иногда мне самому с трудом верится, что такое могло произойти. Не явь, а какой-то кошмар… Но вот доказательство, джентльмены — этот жалкий обрубок когда-то был вполне рабочей левой рукой. Неплохая хирургическая операция, а? Однако моей жене понадобились три удара топором…

Официант! Принесите вермута! Благодарю вас. Вы выглядите удивленными, джентльмены. Выпейте-ка немного вина. Лондонский туман пробирает до костей, а вечер сегодня — собаку не выгонишь. Нет, я не шучу, Бронсон, и если вы любезно угостите меня сигареткой, я все выложу — расскажу свою байку, как выражаетесь вы, американцы. Вы не поверите, но мне все равно. Кажется, у вас говорят: «Если кто-то во что-то верит, значит, это правда».

Случилось все это четыре года назад, когда я жил в Порт-Саиде и работал на инженерную компанию. Я был тогда холостяком и думал только о том, как бы подзаработать денег, пока можно, и вовремя убраться оттуда, когда деньги у компании закончатся. Платили хорошо, но в общем и целом то была мерзкая работа в паршивой стране. Порт-Саид был еще ничего для штаб-квартиры, но поездки вглубь страны изматывали всех, от главного инженера до Таббса, младшего из помощников. Год или два в тех местах, и на человеке можно ставить крест. При мне троих белых отправили к побережью на носилках, а двоим пришлось еще хуже. Если не подхватишь лихорадку, заедят насекомые, обычно же и то, и другое сразу. Со змеями и мухами мы еще худо-бедно мирились, их ведь можно прикончить, по крайней мере некоторых. Но я никогда не забуду дыхания болот и тех проклятых ползучих тварей, которых мы по утрам обязательно находили в сапогах или по вечерам — на постели.

Одним словом, мы очутились где-то посреди негритянских земель, что тянутся от штаб-квартиры компании до Суакина[7]. Семеро белых и отряд черных. Один из тех черных ребят мне нравился, и мало-помалу я начал ему доверять. Он знал равнины, пустыни, джунгли и умел обращаться с мулами. У нас он служил погонщиком. Звали того замечательного парня Кали: думаю, лишь я один еще помню его имя.

Можете себе представить, каково увидеть красивую девушку-англичанку в вонючем туземном городишке где-то далеко в Африке? Лично я тоже не мог, пока ее не увидел. Господи! Белая, молоденькая! Когда я встретил ее на том рынке с корзинкой в руках и в монашеской одежде, я был поражен до глубины души. Ей было лет восемнадцать. Я просто онемел, даже не разглядев тогда, как она была красива. После я узнал, что был первым англичанином, которого она увидела, за исключением ее собственного отца. Но об этом позже… В тот день я бросил на нее лишь один взгляд — и с тех пор не мог выбросить ее из головы.

Начальник только рассмеялся, когда я вернулся в лагерь с новостями. Но что тут удивительного — главным инженером у нас был занудный старик с семейством и внуками в Саутси[8]. С другим и было то же самое: они решили, что я напился. Я-то знал, что во рту у меня в тот день не было ни капли… Конечно, я спросил о девушке у Кали.

— Ее отец — страшный человек, сумасшедший белый, — подмигнул он, получив от меня сигарету. — Хотя все белые — безумцы.

— И кто этот белый? — спросил я.

— Ученый человек, — ухмыльнулся Кали, — но все равно сумасшедший. Он уже жил здесь, когда моему отцу было столько лет, сколько мне сейчас. И уже тогда он был безумен. Будь он в своем уме, разве лазил бы он по песку и болотам, где полно насекомых?

— На что он живет?

— У него есть золото — английское золото. Раза два или три в год он ездит на побережье и привозит всякие странные вещи. Ванаки, один из наших, однажды рассказал мне, что этот человек привез с английского корабля дьяволов в маленьких бутылочках. Если их открыть, придет смерть. Человек весь раздуется и умрет. Ванаки рассказал мне об этих дьяволах и о том, что один черный мальчуган умер из-за них, как корова умирает от укуса кобры. Но там не было кобры, только белый порошок.

— А девушка тоже ездит с отцом в Порт-Саид?

— Ванаки бы мне сказал. Нет, молодая девушка остается с черными женщинами. Белый человек безумен. Послушайся совета Кали и забудь белую девушку-дитя в длинном черном платье.

Кали принял очень загадочный и мудрый вид. Кажется, ему хотелось получить еще одну сигаретку. Я с кислой миной выругал погонщика и предоставил ему возиться с мулами.

При взгляде на ту девушку что-то пробудилось во мне. Сами знаете, каково бывает в диких краях, а мы ведь покинули Порт-Саид много недель назад. Понятно, там были женщины — если можно так сказать. Я хотел узнать эту девушку поближе, хотя бы узнать ее историю. Сплетни Кали распалили мое любопытство, но я не поверил погонщику. Главным недостатком Кали была привычка привирать и настоящая ненависть к голым фактам. Я поклялся себе, что непременно встречусь с девушкой.

О следующей неделе рассказывать особо нечего. После разговора с Кали я увидал девушку снова: один взгляд, и она исчезла. Прошло еще несколько дней, и я больше узнал о ней и ее отце. Его звали Деннем; он был доктором наук с несколькими сокращениями после фамилии[9]. Но это было все. Чем он занимался последние двадцать лет, оставалось загадкой. Изучал жуков? Возможно. Однако Кали и другие черные клялись могилами отцов, что этим не ограничивалось. Деннем был дьявольским доктором и наводил порчу на коров, так что молоко скисало у них в вымени. Он был колдуном, который отравлял болота и разговаривал с пауками в зловещие ночные часы. Доктор был еще много кем, если верить суеверному Кали, продолжавшему снабжать меня более или менее ценными сведениями в обмен на мои сигареты.