Через минуту мотор взревел и Вебстер приготовился открыть дверь, ведущую к воде.

— Садись за руль, Мира, — сказал он. — Включи мотор на полную мощность и, когда я открою дверь, жми на газ изо всех сил. Я заскочу, когда катер будет рядом. Осторожнее, пауки начеку.

Мира села за руль маленького катера. Вебстер открыл дверь и она нажала на газ. Винт секунду взбивал воду. Затем катер ринулся вперед и вырвался из двери. В последний миг Вебстер успел вскочить на борт. Но он и Мира оказались не единственными пассажирами: когда катер начал отдаляться от берега, один из громадных пауков взвился в воздух и тяжело упал на корму. Вебстер поднял дробовик и выстрелил из обоих стволов. Двойной заряд дроби снес верхушку головы паука, но арахнид продолжал приближаться, зловеще посверкивая единственным уцелевшим глазом.

Вебстер прыгнул на него с багром в руках. Выстрел повредил челюсти паука, и Вебстер осыпал ударами мерзкое тело, пока паук не затих, конвульсивно подергиваясь. С гримасой отвращения Вебстер подцепил багром тушу паука и, напрягшись, перевалил ее через борт.

— Это последний, слава Богу! — воскликнул он.

Затем Вебстер прошел на нос и взялся за руль. Мира отпустила руль — и вдруг покачнулась и осела на палубу.

— Ты ранена? — с беспокойством спросил он.

— Нет… — прошептала она дрожащими губами. — Я… я… я просто устала.

Ее голова опустилась. Вебстер бросил руль и подхватил девушку на руки. Она расслабилась и прильнула к нему. Он чувствовал в объятиях ее стройное тело. Все преграды, все стены, которые он воздвиг внутри себя, словно рухнули. Вебстер прижал ее к себе и нашел губами ее губы. Спустя миг он оторвался от ее губ и поднял голову. Его щеки горели — он не хотел воспользоваться ее беспомощностью.

— Билл, — нежно прозвучал ее голос, — ты любишь меня?

Вместо ответа он вновь прижал девушку к себе и стал целовать ее снова и снова. Ее руки обвились вокруг его шеи, губы ответили на поцелуй. Катер, никем не управляемый, мчался на полной скорости по голубым водам Тихого океана.

^{Леопольдо Метликовиц. Рекламный плакат оперетты «Голубой паук» (ок. 1916).}

АРАНЬЯ[13]

Человек с седыми волосами сказал, что фамилия его Смит, и потерял сознание. Влив ему в рот несколько глотков туземного напитка, я привел его в чувство и он проспал до следующего утра в моем шалаше из пальмовых листьев.

Проснувшись, он так порывисто вскочил на ноги, что я невольно вздрогнул. Смит боязливо оглянулся кругом, потом рассказал мне, что с ним случилось.

Я всегда неизменно вежлив с чужеземцами, а потому сделал вид, что очень заинтересован его словами; к тому же уже целых три месяца не видал ни одного белого человека.

Случайно взглянув в мое зеркальце, Смит так пронзительно вскрикнул, что я снова вздрогнул и готов был крепко выругаться, но он пояснил, что три дня тому назад ему исполнилось двадцать семь лет.

Тут я и в самом деле заинтересовался, — ведь передо мной стоял старый на вид человек, — и взял в руки свою книжку для стенографических записей.

Вот что он рассказал.

Нас было трое: Мортимер, Андрюс и я. Мы взяли с собой мальчика-туземца; он служил нам проводником и присматривал за нашими мулами. Суеверный, как все туземцы, он то и дело стращал нас упоминаниями о всякой нечисти, которая будто бы водится в этих местах, но не хотел прямо сказать, чего он боится. Нам надоели его беспрерывные причитания и мы перестали обращать на них внимание.

Вам, наверно, знакома та дорога из Бадрильо, что проходит милях в сорока отсюда, огибает подножие скал, пролегает дальше по ущелью и, извиваясь, поднимается на самую вершину плоскогорья. Так вот, вместо того, чтобы пуститься через ущелье, Мортимер свернул влево, утверждая, что тут отходит в сторону какая-то старая тропа.

По-моему, никакой тропы там не было. Пока мы с Мортимером пререкались и спорили, мы случайно заприметили на склоне перед нами узкий проход. Из любопытства мы подошли к нему вплотную.

Оттуда открылся неожиданный вид на небольшую долину, какую мы никак не ожидали встретить в этих местах. Она вся поросла высокой травой и казалась очень привлекательной.

Андрюс предложил направиться вновь открытым нами путем. Он находил это приятней, чем без конца ехать по плоскогорью. Долина изобилует хорошим кормом для наших мулов и по ней наверняка пролегает чья-нибудь старая, заброшенная тропа.

Тут как раз подоспел наш проводник, отчаянно галопируя на своем муле. Впопыхах он покинул наших вьючных животных. Призывая в свидетели всех святых, он заклинал нас трясущимися от страха губами ни за что не ходить этой тропой.

Мортимер выбранил его, пустив в ход свой богатый запас всевозможных ругательств.

Но мальчик, указывая рукой вперед, твердил одно и то же слово «Аранья». Потом начал снова взывать ко всем своим святым.

Так же, как и вам, нам было хорошо известно, что если мул захромал и туземцы скажут «Аранья», мула приходится бросать. Копыто его сойдет и пройдет немало месяцев, прежде чем вырастет новое. Рассудив, что, очевидно, в этих местах обитает какая-то порода зловредных пауков и не желая губить своих мулов, мы нехотя повернули обратно. В тени скалы, около входа в ущелье мы нашли наших вьючных животных. Пока мы там отдыхали, Мортимер расспрашивал мальчика о том, куда ведет эта старая тропа.

Мальчик уже успел оправиться от своего испуга и рассказал, что тропа давно заброшена. Проходит она сначала по плодородной долине, а дальше углубляется в лес и в болота. Деревья в лесу такие высокие, каких не найти во всей остальной местности; в их чаще переплетаются, как огромные змеи, ползучие растения. Листва у них такая густая, что лучи солнца никогда не достигают черной поверхности болота. Люди, впервые нарушившие уединение этой мрачной местности, были злые, но сильные; они проложили там тропу для каравана вьючных мулов и пользовались ею несколько лет. Но затем путники, которые уходили этой тропой, перестали возвращаться обратно.

Однажды у горного прохода, где мы только что стояли, был найден какой-то безумец, весь дрожащий, с побелевшими волосами, единственный, оставшийся в живых из партии в шесть человек.

«Аранья! — произнес он, придя в себя, и с содроганием оглянулся через плечо на долину. — Аранья!» Потом им снова овладело безумие и он умер.

С того времени тропу забросили, так как она шла через заколдованные места и уже лет десять по ней не ступала нога человека.

Пылкий по природе Мортимер возмущенно обозвал проводника лгуном и трусом. Мы решили свернуть на старую тропу и посмотреть, что она собой представляет.

Приблизившись опять к горному проходу, мы обнаружили, что вьючные мулы остались далеко позади. Андрюс повернул обратно, чтобы подогнать проводника. Но, спустя некоторое время, вернулся один, ведя за собой мулов и оседланную ослицу мальчика.

Ясно, что суеверный проводник сбежал. Но было бесполезно искать его среди скал. К тому же, думалось нам, одиночество напугает его и вскоре он присоединится к нам. Ему, без сомнения, грозит голодная смерть, если он попытается пройти пешком весь проделанный нами путь из Бадрильо.

Однако, хотя мы подвигались все дальше, мы так больше и не видали мальчика.

Тропа, поросшая высокой травой, была еле приметной. Она пересекала прямиком долину, а дальше углублялась в лес.

Почти тотчас же мы погрузились во мрак. В зловещих сумерках ползучих растений свешивались вниз бледные цветы, и повсюду виднелись ядовитые на вид зубчатые наросты.

Здесь тропа оказалась довольно широко прорубленной, и нас не очень затрудняли длинные изогнутые ветви и молодая поросль, но время от времени все же приходилось срубать топором нависшие поперек нашего пути лианы.