— А вы ограничьтесь хотя бы несколькими пунктами, — посоветовал Берёзов, — я хочу получить хотя бы общее представление.

— Как вам будет угодно, — академик развёл руками, — Отталкиваясь от ваших же слов, скажу: уровень вашей культуры в сравнении с общепринятым приблизительно в десять в девятой степени ниже, чем ниже уже его уровень вашей же культуры эпохи наскальной живописи. Зачатки вашей медицины в процессе лечения приносят пациенту в несколько раз больше вреда, нежели излечивают. Вы даже не достигли такой мелочи, как победа над старением организма и смертью от этого. Одним из следствий страха перед смертью, характерным для полуразумных видов, является суеверие, как правило получающее воплощение в различного рода религиях. То, что полуразумные животные не в силах объяснить, они наделяют божественным происхождением. Сам факт наличия у вида религии уже свидетельствует о низкой стадии его развития. Ваши организмы весьма несовершенны в силу того, что ещё не прошли должной эволюции, и это напрямую отражается на разумности вида. В частности, вы используете свой мозг на два-пять процентов, то есть фактически не задействуете его. У вас всё ещё существуют расы и национальности, что является прямым свидетельством того, что эволюция вида ещё не пришла к единой, наиболее совершенной для него форме. Уровень технологий, доступных вам, не заслуживает даже обсуждения.

Ваш вид даже не вышел за пределы собственной планеты. К примеру, вы только что упомянули, что летаете в космос. Скажите, как давно в космосе бывали лично вы?

— Я там не был, — отмахнулся Берёзов, — но я не это имел в виду. Я говорю…

— А я имел в виду именно это, — невозмутимо перебил его сидящий человек, — уровень и качество вида оценивается не по отдельным его представителям, и даже не просто по большей его части. Вид в целом оценивается по АБСОЛЮТНОМУ большинству. Помимо всего прочего у вас до сих пор рабовладельческий строй, само существование которого невозможно уже на стадии высокоорганизованных животных.

— Рабовладельческий строй? — округлил глаза Иван. — Это-то ещё откуда? Вы сейчас вообще о ком говорите, о Всеведающий?!

— Неумение признавать свои недостатки также отсутствует у разумных видов, — тут же отрезал академик. — Ваш вид живёт именно в рабовладельческом строе. Как бы вы для себя ни рисовали картину своего общества, но абсолютным большинством особей у вас управляет небольшая группа других особей, имеющих возможность влиять на любые происходящие в вашем обществе процессы. Именно эта стадия рабовладения тяготеет к разнообразию классовых неравенств, религий, государств, границ и тому подобное, так как небольшой группе гораздо легче держать в повиновении большинство, если оно разделено и видит в соседях врагов, конкурентов, или просто отличных от себя существ. — Сидящий человек нахмурился и заявил: — Споры на эту тему ни к чему не приведут. Уровень вашего развития недостаточен для полного осмысления всего вышеназванного, не говоря уже о более серьёзных канонах классификации. Я предлагаю вернуться к сути нашей беседы. Есть ли у вас вопросы по существу?

— А как же! — усмехнулся Иван. — Я же полуразумный, сам ничего не понимаю. Мне всё надо объяснять. Начните с того, кто такой лично вы, о какой аварийной ситуации шла речь и, самое главное, где я нахожусь, и вообще, что за хрень здесь происходит? Последнее мне особенно интересно.

Седой академик вновь вздохнул, словно настоящий, и откинулся на спинку кресла. Берёзов отметил, что надо отдать должное тому, кто сидел в мозгах Лаврентьева, — сходство с обычным человеком идеальное, не чета обычным Зомби, более похожим на заводные куклы.

— В вашем языке нет подходящих определений, но если оперировать наиболее близкими к ним эквивалентами технических терминов, — произнёс седой человек, — то вы находитесь в шлюзовой части автономного аварийно-спасательного отсека. Это почти всё, что осталось от предпринявшего аварийное саморазрушение космического корабля. Я — фрагмент подпрограммы искусственного интеллекта корабля, сохранивший в результате разрушения минимальную степень целостности, что позволяет мне функционировать. Мои возможности немногим выше нуля, но, согласно закону об уникальности и высшей ценности совершенного разума, я делаю всё, чтобы сохранить жизнь находящимся под моей ответственностью разумным существам.

— Как же эти величайшие из разумнейших умудрились попасть в такую передрягу? — иронично прищурился Берёзов. — И где в этот момент были высочайшие достижения их высокоразвитых мозгов?

— Наша галактика испытала мгновенный коллапс, — грустно ответил академик, — редчайший вид катастрофы во Вселенной. Вероятность её возникновения выражается величиной столь ничтожной, что подобная трагедия происходит приблизительно раз в одиннадцать миллиардов лет. Всеобщие архивы содержат упоминания лишь о четырёх подобных случаях, во всех остальных не удавалось выжить никому из обитателей района катастрофы.

— Не многовато ли? — усомнился Иван. — Насколько я знаю, возраст Вселенной оценивается в пятнадцать миллиардов лет.

— Ещё одно заключение вашей так называемой науки, более похожей на первобытные танцы с бубнами. — Сидящий человек насмешливо поджал губы. — Вы даже скорость света всерьёз считаете постоянной величиной. Обсуждать ваши «научные» достижения — более чем пустая трата времени.

— Ладно, — фыркнул Берёзов, — пусть так. И что, вы не смогли справиться с этим самым коллапсом, я правильно понял?

— Чтобы вы смогли хотя бы приблизительно представить масштабы трагедии, — академик вновь погрустнел, — я приведу очень грубую аналогию, доступную уровню развития вашего вида. Представьте, что галактика диаметром в сто тысяч световых лет внезапно уменьшается до размеров вашей планеты менее чем за один час. Это колоссальная деструктуризация пространственно-временного континуума! Первичные материи не просто меняют свои свойства, они меняют саму сущность! Измерения и мерности хаотично меняются местами…

— Слишком сложно, — остановил его Берёзов, — вы что, забыли, что я недоразвитая форма жизни? Надо выражаться проще, — наставительно заявил он. — Что значит «измерения и мерности меняются местами»?

— Я предупреждал, что уровень развития вашего вида не позволит понять сути произошедшего, — вздохнул сидящий. — Представьте, что в системе мер внезапно плотность вещества поменялась местами, например, с высотой или шириной… Ладно, предлагаю не углубляться в детали. Скажу лишь, что в эпицентре ядерного взрыва по сравнению с коллапсом галактики настолько спокойно и ровным счётом ничего не происходит, что вам бы захотелось умереть от тоски.

— Теперь мне гораздо яснее. — Иван саркастически улыбнулся. — Можете продолжать.

— Спасибо, — вернул ему сарказм академик. — Конечно, мы пытались сопротивляться и даже замедлили время развития коллапса на порядок. Этого хватило для организации эвакуации. Мой корабль находился в числе тех, что стартовали из непосредственно коллапсирующих областей. В тот момент, когда мы свернули пространство, гибнущая вокруг нас материя внезапно изменила свою мерность, и мой корабль испытал мощнейшее деформационное воздействие прямо в ходе… эээ… — сидящий на короткое мгновение замешкался, — пожалуй, наиболее близким для вас выражением будет «прямо в ходе пространственного прыжка». Корабль потерял управление и утратил работоспособность на девяносто девять целых и девяносто семь сотых процента. Свёрнутое пространство оказалось пронзено случайным образом, и корабль завершил процесс перемещения в нерасчетной точке. Мы оказались слишком далеко от неё — не просто в другой части Вселенной, но даже в другом её качественном слое.

— То есть у нас, — подытожил Берёзов, — я уже начинаю узнавать родные мотивы! Как только речь заходит о низком качестве, значит, это про нас.

Академик устало поморщился:

— Ваша ирония лишь подтверждает текущий уровень…

— …развития нашего вида, — закончил за него Иван. — Да-да, я понял, он жуть как невысок, просто кошмар. Не обращайте внимания, это я так радуюсь тому, что иногда успеваю за полётом мысли столь недостижимого разума. Продолжайте.