— Хочу посмотреть, что там творится, — произнесла герцогиня, побледнев. — Пойдемте со мной, господа, пойдемте же!

Бенвенуто, решившись, по соображениям, которые мы знаем, помириться со всемогущей фавориткой, на другой же день после разговора с Приматиччо взял небольшую позолоченную вазу — выкуп за свое спокойствие — и, подхватив под руку Асканио, очень бледного и ослабевшего после тревожной ночи, отправился ко дворцу д'Этамп. Сперва его встретили лакеи, отказавшиеся доложить о нем госпоже спозаранок, и он потерял добрых полчаса на переговоры. Это уже начало его раздражать. Наконец пришла Изабо и согласилась доложить о нем госпоже д'Этамп. Она быстро вернулась и передала Бенвенуто, что герцогиня одевается и что ему придется немножко подождать. И вот он, запасшись терпением, уселся на скамью рядом с Асканио, который был истомлен ходьбой, жаром и своими мыслями и чувствовал легкую дурноту.

Так прошел час. Челлини принялся считать минуты. «Конечно, — раздумывал он, — туалет — самое важное занятие герцогини за весь день. Четверть часа раньше, четверть часа позже, — да стоит ли из-за этого жертвовать той выгодой, которую принесут хлопоты!» Однако, невзирая на философские рассуждения, он начал считать секунды.

Асканио же тем временем становился все бледнее; он решил скрыть от учителя недомогание и мужественно пошел вместе с ним, не проронив ни слова; утром он не поел и чувствовал, хотя и не признавался себе, что силы его покидают. Бенвенуто же не мог усидеть на месте и стал мерить большими шагами прихожую.

Прошло еще четверть часа.

— Ты себя плохо чувствуешь, сынок? — спросил он Асканио.

— Нет. Право же, нет, учитель. Скорее вы себя плохо чувствуете. Запаситесь же терпением, умоляю вас, теперь уже недолго ждать.

В эту минуту снова появилась Изабо.

— Ваша госпожа порядком замешкалась, — буркнул Бенвенуто.

Насмешливая девица подошла к окну и посмотрела на часы, висевшие во дворе.

— Да вы всего лишь полтора часа ждете, — проговорила она. — Чего вы жалуетесь?

Челлини нахмурился, а она расхохоталась и стремглав убежала.

Бенвенуто на этот раз сдержался, сделав над собой невероятное усилие. Он снова сел и, скрестив руки на груди, молча застыл в величественной позе. Казалось, ваятель был совсем спокоен, но в его душе закипал гнев. Двое слуг, неподвижно стоявших у дверей, смотрели на него с важностью, а ему казалось — с насмешкой.

Часы отбили четверть часа. Бенвенуто взглянул на Асканио и увидел, что он необыкновенно бледен и вот-вот потеряет сознание.

— Ах, так! — воскликнул Челлини, не в силах больше сдерживаться. — Все это она подстроила, вот что! А я-то готов был поверить ее словам и подождать из учтивости! Но ей угодно нанести мне оскорбление, а я не догадался — ведь я не привык, чтобы меня оскорбляли! Да не на такого напали — не из тех я людей, которые позволяют себя оскорблять даже женщине, и я ухожу! Пойдем, Асканио.

И с этими словами Бенвенуто приподнял своей могучей рукой негостеприимную табуретку, швырнул ее об пол и сломал — ведь целых два часа он просидел на ней по милости злопамятной герцогини и, сам того не ведая, подвергался унижению. Слуги устремились было к нему, но Челлини схватился за кинжал, и они остановились. Асканио, испугавшись за учителя, хотел вскочить. Но он был так взволнован, что силы ему изменили, и он упал, потеряв сознание. Бенвенуто сначала этого не заметил. В эту минуту на пороге появилась бледная и разгневанная герцогиня.

— Да, я ухожу! — продолжал громовым голосом Бенвенуто, отлично видя ее. — Передайте же этой особе, что я уношу свой дар и отдам его первому встречному невежде-простолюдину. Он и то будет достойнее такого подарка. Да скажите герцогине, что она ошибается, ежели принимает меня за лакея вам под стать, — у нас, художников, покорность и уважение не продажны, не то что ее продажная любовь! Посторонитесь! За мной, Асканио!

В этот миг он обернулся и увидел, что его любимый ученик сидит у стены, запрокинув голову, что глаза у него закрыты, а лицо мертвенно-бледно.

— Асканио! — крикнул Бенвенуто. — Асканио, сынок! Да он потерял сознание, умирает! О мой родной Асканио! И все из-за этой женщины… — Бенвенуто обернулся с угрожающим видом к герцогине д'Этамп и тут же склонился над Асканио, чтобы поднять его и унести.

Герцогиня же, вне себя от ярости и страха, не могла двинуться с места, не могла говорить. Но, увидев белое, как мрамор, лицо Асканио, его поникшую голову, длинные разметавшиеся волосы, увидев прекрасное бледное чело и грациозную позу юноши, потерявшего сознание, она, не отдавая себе отчета, бросилась к нему, наклонилась, чуть не встав на колени рядом с Бенвенуто, и схватила, как и он, руку Асканио.

— Да ведь юноша при смерти! Вы убьете его, сударь, если вздумаете переносить. Ему, вероятно, надобно тотчас же оказать помощь… Жером, беги за лекарем Андре!.. Нельзя его переносить — ему ведь так плохо. Слышите? Вы можете идти, можете оставаться, но его не трогайте.

Бенвенуто посмотрел на герцогиню проницательным взором, затем с тревогой взглянул на Асканио. Он понял, что у госпожи д'Этамп его любимому ученику не угрожает никакая опасность и что, пожалуй, опасно переносить его без предосторожностей. И он тотчас же принял решение, ибо быстрота и непреклонность были одним из достоинств, а может быть, недостатков Челлини.

— Вы за него отвечаете, сударыня! — проговорил он.

— О да, своей жизнью! — воскликнула герцогиня.

Бенвенуто нежно поцеловал в лоб своего ученика, закутался в плащ и, держась за рукоятку кинжала, гордо вышел, обменявшись с герцогиней взглядом, исполненным ненависти и презрения. А на прево и виконта он даже не соблаговолил посмотреть.

Анна проводила Бенвенуто, пока он не скрылся из виду, взглядом, горящим от ярости; затем выражение ее глаз изменилось, и она встревоженно и печально взглянула на милого ее сердцу больного: любовь сменила гнев, тигрица вновь превратилась в газель.

— Доктор Андре, — обратилась она к лекарю, прибежавшему со всех ног, — осмотрите его! Спасите! Он ранен, он умирает…

— Пустяки, — сказал доктор, — временный упадок сил. — И он влил в рот Асканио несколько капель целебного настоя, который всегда носил с собой.

— Он приходит в себя! — воскликнула герцогиня. — Он пошевелился! А теперь, доктор, ему надобен покой, не правда ли?.. Перенесите его вот сюда, в эту комнату, и положите на оттоманку! — приказала она двум лакеям и добавила вполголоса, чтобы никто, кроме них, не слышал: — Предупреждаю: если проговоритесь о том, что видели или слышали, головой поплатитесь за болтовню! Ступайте.

Лакеи, дрожа от страха, поклонились, осторожно подняли Асканио и унесли.

Оставшись наедине с прево и виконтом де Марманем, осторожными свидетелями того, как ей вновь нанесли оскорбление, госпожа д'Этамп смерила обоих, особенно виконта, презрительным взглядом, однако же тотчас сдержала свои чувства.

— Итак, я сказала, виконт, — заметила она желчно, но спокойно, — что ваша затея — дело нешуточное, но сказала не подумав. Полагаю, власти у меня довольно, чтобы покарать злодея, а в случае надобности поразить тех, кто разгласит тайну. Надеюсь, на этот раз король соизволит его наказать; но я хочу отомстить. Наказание делает оскорбление явным, месть же его скрывает. У вас, господа, оказалось достаточно хладнокровия, и вы медлите, чтобы вернее отомстить. Хвалю вас за это, но советую вам: будьте благоразумны, не упускайте случая, не заставляйте меня прибегать к содействию других. Виконт де Мармань, с вами надобно говорить прямо: я ручаюсь, что вы останетесь безнаказанным, как ненаказуем и палач. Однако, если вам угодно знать мое мнение, советую вам и вашим головорезам отказаться от шпаги и орудовать кинжалом. Итак, решено: не болтайте, а действуйте немедля — вот лучший ответ. Прощайте, господа!

Она говорила отрывисто, резким голосом и протянула руку, как бы указывая вельможам на дверь. Они до того смешались, что неловко откланялись и вышли с растерянным видом, не сказав ни слова.