Хоть Бенвенуто и не работал в доспехах, как Тициан, но зато, как Сальватор Роза,86 со шпагой на боку и мушкетом под рукой. И Мармань увидел, что не многого добился, нагрянув к Челлини, ведь он попал к человеку вооруженному.

Виконт струсил, но все же попытался скрыть страх и, когда Челлини повелительным тоном, не терпящим возражения, спросил, зачем он явился, заявил с наглым видом:

— До вас мне дела нет. Зовут меня виконт де Мармань, и я королевский секретарь. А вот и указ его величества, — добавил он, поднимая грамоту над головой, — изволившего пожаловать мне часть Большого Нельского замка. Итак, я пришел, дабы отдать распоряжения и обставить по своему вкусу отведенные мне покои, где отныне я и буду жить.

И, сказав это, Мармань, все так же сопутствуемый двумя стражами, двинулся к дверям, ведущим в замок.

Бенвенуто схватил мушкет, который, как мы сказали, всегда был при нем, и в два прыжка очутился на крыльце перед дверью.

— Ни с места! — крикнул он громовым голосом, протягивая правую руку к Марманю. — Еще один шаг — и вы будете убиты!

Виконт действительно остановился как вкопанный, хотя, судя по началу, читатель мог ждать кровавой стычки.

Да, иные люди обладают даром устрашать. Неизъяснимый ужас вселяет весь их вид, взгляд, движение, словно вид, движение, взгляд льва. Их гнев наводит ужас, а силу их ощущаешь сразу же, с первого взгляда. Если такой человек топнет ногой, сожмет кулаки, насупится, раздувая ноздри, даже храбрецы теряются. Стоит крупному зверю, когда на него нападет стая мелких хищников, ощетиниться и зареветь — и они затрепещут. Люди, о которых мы ведем речь, грозны. Смелые духом узнают в них себе подобных и, несмотря на тайную тревогу, готовы помериться с ними силой. Но люди слабые, робкие, трусливые, завидя их, дрожат и отступают.

Мармань, как, вероятно, уже догадался читатель, не принадлежал к числу смельчаков, а Бенвенуто был грозен.

Поэтому, когда виконт услыхал голос грозного врага и увидел, как величественно простер руку Бенвенуто, он понял, что мушкет, шпага и кинжал не спасут ни его самого, ни двух телохранителей. К тому же Жан-Малыш, увидев, что маэстро в опасности, схватил длинное копье.

Мармань почувствовал, что игра проиграна и что ему посчастливится, если он целым и невредимым выберется из опасного положения, в которое попал по своей воле.

— Полно, полно, мессер ювелир! — сказал он. — Мы просто хотели узнать, подчинитесь ли вы повелениям его величества. Вы пренебрегаете ими, вы не желаете их признавать! Да будет так. Мы обратимся к тому, кто заставит вас выполнить их. Но не воображайте, что мы снизойдем до вас и вступим с вами в бой! Прощайте!

— Прощайте! — ответил Бенвенуто, заливаясь своим заразительным смехом. — Жан, выпроводи-ка этих господ!

Виконт и оба сбира вышли из Большого Нельского замка — они были посрамлены: троих испугал один, а выпроводил мальчишка.

Так, к великому прискорбию виконта, исполнилось и его желание: застать Бенвенуто одного дома.

Наш доблестный виконт был взбешен: жизнь еще более жестоко обманула его чаяния, чем чаяния Жака Обри и Скоццоне, сначала даже не заметивших всей иронии судьбы.

«Значит, госпожа д'Этамп была права, — думал виконт, — и мне придется последовать ее совету: надобно сломать шпагу и отточить кинжал. Да он сущий дьявол! Именно такая о нем и идет молва. Нетерпелив, несговорчив. Его взгляд сказал мне коротко и ясно: сделай шаг — и будешь убит. Но за проигрышем всегда жди выигрыша — я отыграюсь. Держитесь же, маэстро Бенвенуто, крепче держитесь!»

И тут он стал бранить наемников, бывалых вояк, которые готовы были по-своему честно заработать обещанные деньги — убить или быть убитыми; отступив, они всего лишь выполнили приказание своего господина. Наемники пообещали, что в засаде постараются действовать удачнее, но Мармань, защищая свою честь, сказал, что они виновники неудачи и что в засаде он им не товарищ — пусть выпутываются как знают. А они только этого и домогались.

Затем, посоветовав им помалкивать обо всей этой истории, он отправился к парижскому прево и сказал ему, что бесповоротно решил для большей верности и чтобы рассеять всякие подозрения, отложить расправу над Бенвенуто до того дня, когда тот с изрядной суммой денег или же с ценной вещью своей работы забредет на глухую, пустынную улицу, а это с ним нередко случается. Таким образом, все поверят, что Бенвенуто убили грабители.

Теперь нам остается одно — узнать, какие невзгоды принесло госпоже д'Этамп, Асканио и Челлини исполнение их желаний.

Между тем Асканио закончил рисунок лилии и то ли из любопытства, то ли по влечению, которое испытывает человек в несчастье к тому, кто жалеет его, немедля отправился во дворец д'Этамп. Было около двух часов пополудни, и в эту пору дня герцогиня восседала, окруженная поистине целым штатом придворных. Двери дворца д'Этамп были всегда открыты для Асканио, как двери Лувра — для Челлини. Асканио тотчас же провели в приемную, затем пошли доложить герцогине. Герцогиня вздрогнула от радости при мысли, что предстанет перед молодым человеком во всем блеске, и вполголоса дала какие-то приказания Изабо. И вот Изабо взяла Асканио за руку, вышла с ним в коридор и, приподняв портьеру, тихонько подтолкнула юношу вперед. Асканио очутился в зале для приемов, позади кресла повелительницы здешних мест.

Красавица герцогиня была, как мы говорили, окружена настоящим придворным штатом. По правую ее руку сидел герцог де Медина-Сидониа, посол Карла V, по левую руку — господин де Монбрион, воспитатель Карла Орлеанского, второго сына короля. Остальные вельможи разместились полукругом у ее ног.

Тут были не только виднейшие в королевстве сановники, полководцы, государственные деятели, должностные лица, художники, но и вожди протестантской партии, которой госпожа д'Этамп втайне покровительствовала; все эти вельможи, обласканные при дворе, стали придворными фаворитки.

Зрелище было великолепное и на первых порах просто ослепляло. Беседу оживляли насмешки над фавориткой дофина — Дианой де Пуатье, с которой госпожа д'Этамп враждовала. Анна почти не участвовала в этой словесной войне, где все изощрялись в остроумии, и лишь иногда, будто невзначай, роняла такие замечания: «Полно, полно, господа, перестаньте злословить о Диане, не то, смотрите, Эндимион87 разгневается». Или же: «Бедненькая госпожа Диана вышла замуж в тот день, когда я родилась».

Не считая этих выпадов, придававших остроту беседе, госпожа д'Этамп вела разговор лишь с двумя своими соседями; говорила она вполголоса, но очень оживленно и вдобавок довольно громко, поэтому Асканио, оробевший, растерявшийся в обществе сановных лиц, мог ее слышать.

— Да, господин Монбрион, — доверительно говорила прекрасная герцогиня соседу слева, — надобно постараться, чтобы ваш воспитанник стал блистательным монархом. Видите ли, он и есть наш будущий король. У меня честолюбивые мечты о будущем милого мальчика, и я уже теперь подготовляю для него королевство в королевстве на тот случай, если господь бог отнимет у нас его отца. Допустим, Генрих Второй — а говоря между нами, он полное ничтожество — взойдет на престол Франции. Пусть так! Нашим королем будет французский король, хоть мы предоставим его старшему брату Диану и Париж. Но мы унесем вместе с нашим Карлом дух Парижа. Двор будет там, где буду я, господин Монбрион. Я перемещу солнце, вокруг нас соберутся такие великие художники, как Приматиччо, такие очаровательные поэты, как Клеман Маро… Вот он молча забился в уголок; поэт взволнован, а это явное доказательство, что ему хочется прочесть нам свои стихи. Все эти люди в глубине души скорее тщеславны, нежели корыстны, и скорее жаждут славы, чем денег, и преданны они будут не тому, кто осыплет их щедротами, а кто без устали станет восхвалять их. Тот же, кому они будут преданны, прославится, ибо они озарят своим блеском город, приютивший их славу. Дофин любит одни лишь турниры… Ну что ж, оставим ему копья и шпаги, а сами возьмемся за перья и кисти. О, не надо тревожиться, господин Монбрион, вовек не допущу, чтобы первенствовала Диана — быть может, будущая королева! Пусть терпеливо ждет: а вдруг время и случай принесут ей владычество? Я же дважды облекусь королевской властью… Кстати, что вы скажете о Миланском герцогстве? Вы были бы там неподалеку от своих женевских друзей — ведь я знаю, вам не чуждо новое учение в Германии. Тсс… мы еще вернемся к этому разговору, и я кое-что расскажу вам. Вы будете поражены — что делать! Почему госпожа Диана стала покровительствовать католикам? Она покровительствует, я противоборствую — вот и все!