Ненавижу входить в пустой темный дом, и не потому, что мне страшно. Просто очень хочется, чтобы кто-то спросил, как прошел мой день, или обнял меня, как в сериале «Шоу Косби», пусть даже всем известно, что такого не бывает в жизни. Марта снова вернулась в домик для гостей, а я все время провожу здесь. Только автоответчик приветствует меня, но и тот не слишком дружелюбен. Сколько себя помню, я одинока в этом доме. Раньше он принадлежал отцу, теперь же все здесь мое. Как обычно, на автоответчике светится красный ноль. Что ж, и я рада тебя видеть. Кладу сверху конверт со счетом, но красный свет все равно пытается пробиться сквозь бумагу.

И только теперь я замечаю, что это за конверт. Это не простой счет, а бумаги из Внутренней налоговой службы. И присылают их не первый раз. Они занимаются моим делом уже полгода: утверждают, что я должна погасить задолженность, оставшуюся за отцом. И хотя его нет в живых, ответственность лежит на наследниках. В счете стоит немалая сумма: со всеми штрафами и процентами они хотят получить сто тысяч долларов. Но у меня нет таких денег. И не так Много знакомых, которые располагают подобными суммами. Это, должно быть, ошибка. А если и нет, почему я должна им верить? Отец не может защитить себя. У него наверняка имелась серьезная причина, чтобы так поступать. Это было их дело, и я не собираюсь вмешиваться.

Дом совсем не изменился с тех пор, как здесь жил отец. В нем царит атмосфера музыки шестидесятых годов, думаю, Ленни Кравиц наверняка оценил бы ее. Никогда не чувствовала необходимости менять что-либо. И сейчас не хочу. Иногда я воображаю, что отец и мама по-прежнему дома. Я привыкла думать, что если оставить все как есть, они могут вернуться.

Иду на кухню и беру банку кока-колы. Мне следует пить диетическую, но я никак не могу привыкнуть к отвратительному послевкусию. Открываю шкафы в поисках чего-нибудь съедобного. Недавно я купила много рисовых кексов, сухих соленых крендельков и поп-корна без масла. Но не в настроении есть все это. Достаю из мусорной корзины банку с арахисовым маслом и лезу в нее пальцем. Обещаю, всего один раз, и окончательно ее выброшу. Но масло такое мягкое и вкусное, что я не могу остановиться. И все же мне чего-то не хватает. Беру бутылку шоколадного сиропа «Херши» и выжимаю его прямо в банку. Снова пробую, и мое лицо озаряет улыбка. Ну вот, теперь это можно назвать приятной едой. С банкой в руках направляюсь в маленькую комнату, где в углу стоит черное пианино отца. Оранжевая пепельница по-прежнему на крышке, а рядом видны пятна, образовавшиеся в течение многих лет от бокалов виски со льдом. Ящик под сиденьем забит изжеванными карандашами и нотами с набросками отца. Достаю последний папин альбом и ставлю его на проигрыватель. Ложусь на кушетку и смотрю в потолок, а звуки квартета заполняют комнату. Я помню наизусть каждую запись. Совсем не сложно представить, что мне шесть лет и папа сидит в комнате рядом со мной и сочиняет милые песни. Мне запрещали беспокоить его, когда он работал. Но стоило услышать, что он играет, и музыка притягивала меня, как манит медведя мед, самый вкусный из тех, что он пробовал в жизни. Я часто застывала в дверях, очарованная звуками музыки и запахом его сигары, и смотрела, как дымок образовывал нимб вокруг головы отца. Он резко обрывал игру и, не оборачиваясь, говорил глубоким баритоном: «Я чувствую в комнате маленькую девочку». Застигнутая врасплох, я задыхалась и застывала, как статуя. А отец подвигался и хлопал ладонью рядом с собой. Я шла на цыпочках через комнату и садилась. Папа снова начинал играть, а я завороженно смотрела, как его длинные тонкие пальцы исполняли на клавишах изящный танец. Мои ноги не доставали до пола и раскачивались в такт мелодии. Я смотрела на профиль отца: плоский широкий нос, полные губы, короткие ухоженные усы и круглый подбородок. Когда ему нравилось звучание музыки, он брал карандаш и записывал. А потом, перед тем как взять из пепельницы дымящуюся сигару, подмигивал мне.

— Кейша?

— Я здесь, Марта, — говорю я, когда Марта входит в заднюю дверь.

Она уже сняла грязно-розовый рабочий халат и переоделась в шорты и футболку.

— Ужин почти готов, — сообщает она.

— Отлично, — отвечаю я и делаю еще глоток колы. Марта смотрит на банку арахисового масла и кривится:

— Это тебе не на пользу.

— Вся моя любимая еда не идет мне на пользу. Марта качает головой, берет банку и уносит на кухню. Она замечает, что пол давно не мыт, и я чувствую, что приближается очередной ее приступ наведения чистоты. В этот момент раздается звонок в дверь. Марта возвращается в комнату и удивленно смотрит на меня. К нам никто не приходит, даже продавцы всякой ерунды, которые стучатся в каждый дом.

— Кто это может быть, как думаешь? — спрашивает она.

— Ш-ш-ш, тихо.

Это, видимо, тот мужчина, который звонил мне: высокий, с пресным лицом и в дешевом костюме, который плохо на нем сидит. Он выглядит примитивно, как запеченная картошка без сыра и сливочного соуса. Мужчина снова звонит в дверь и теребит галстук. Через несколько секунд он достает из кармана пиджака визитную карточку и кладет ее на крыльцо. Я вижу, как он идет по улице, садится в «камри» и уезжает.

— Кейша, что происходит? — удивляется Марта.

— Ничего, — говорю я. — Кто-то пытается продать мне какую-то ненужную ерунду.

Марту удовлетворяет мой ответ, она возвращается в комнату и выключает музыку.

— Пойдем, тебе нужно поесть чего-нибудь теплого.

Упоминание о теплой еде вызывает многочисленные спазмы в желудке, и я немедленно забываю о человеке из Внутренней налоговой службы.

Ура! Я стою у дома Виктории Раш. Честно говоря, я здесь уже второй раз. Впервые приезжала сюда прошлой ночью вместе с Дэном, чтобы разведать дорогу: я даже засекла время и замерила расстояние от нашей квартиры. Я так счастлива, что сама Виктория Раш будет рассматривать мою кандидатуру! И ведь я знаю мельчайшие подробности ее жизни, потому что выписываю журнал «Пипл». Думаю, если вам неизвестна Виктория Раш, значит, последние двадцать три года вы просидели отшельником в пещере. Первый сериал с ее участием был снят в семидесятые годы и назывался просто «Виктория». Этот проект длился десять лет и был отмечен большим количеством премий «Эмми». В восьмидесятые она играла главную роль в «Блу Белл» и тоже получила несколько «Эмми». «Мидлайф» — ее третье шоу — нельзя назвать успешным. Такие проекты именуют «незрелой продукцией», а критики считают его полным провалом, что впервые происходит с Викторией. Это фильм о группе разведенных людей, которые живут в одном многоэтажном доме. Он чем-то напоминает сериал «Друзья», но героям около пятидесяти. Сначала рейтинг был неплохой, однако через несколько серий «Мидлайф» оказался в беде с заглавной буквы «Б».

Виктория Раш дважды побывала замужем до того как встретила Лорна Хендерсона — мужа номер три, на двадцать лет моложе ее. Их отношения — классическая голливудская любовная история. Ему был двадцать один год, он работал в отеле, в один роковой вечер открыл дверцу ее «ягуара» — и вспышка! Репортеры хлынули в Каламазу — родной город Лорна в Мичигане. Они раскапывали байки о его постоянных проблемах с работой, сомнительном романе с учительницей истории в тринадцатилетнем возрасте и шестимесячном заключении за неоднократное управление автомобилем в состоянии алкогольного или наркотического опьянения.

Но любовь выстояла под напором «желтой прессы». Я помню репортаж о свадьбе Виктории и Лорна, опубликованный в журнале «Ин стайл». Церемония обошлась почти в миллион долларов, была организована модным дизайнером Колином как-его-там и проходила в шикарном отеле «Беверли-Хиллз». Под шелковыми тентами знаменитые кинозвезды вместе с бледными родственниками Лорна из Каламазу потягивали шампанское. «Пипл» посвятил этому событию несколько глянцевых страниц с фотографиями. Тогда мне казалось, что я стала участницей этого праздника.