Лашке вспомнил об этом сооружении, когда искал способ наказать строптивого пленника. Дом на рифовом плато — это то, что требовалось!

Пусть дерзкий ученый поживет на дне моря. Можно надеяться, что утихомирится. Кстати, на рифовом плато обилие разнообразной растительности. Вот и займется там поисками нужной водоросли.

Через неделю, когда дом на рифе был снабжен запасами сжатого воздуха в баллонах, пищей и пресной водой, Эжена Бартье доставили к рифовому плато и спустили под воду. С ним отправились еще трое: ассистент и два техника — этим последним полагалось обеспечивать жизнедеятельность маленькой экспедиции на дне моря.

Все они были опытными ныряльщиками, работали под водой в различных респираторах. Следовательно, знали об опасностях, подстерегающих водолаза.

Тем не менее Лашке прочел им целую лекцию на эту тему. В заключение сказал: акваланг будет только у профессора Бартье. Ему разрешено беспрепятственно покидать дом и плавать вокруг, исследуя дно моря и собирая водоросли. Техники немедленно перезарядят аппарат, если Бартье пожелает повторить выход из дома. Они же обязаны следить за исправностью акваланга, чтобы пловец работал в безопасности. В их распоряжении будет и второй респиратор, резервный. Аппарат, который следует хранить под замком, предназначен на случай чрезвычайных обстоятельств, когда возникнет необходимость покинуть дом, чтобы оказать помощь пловцу. Следует подчеркнуть: двух аквалангов недостаточно, если бы человек вздумал всплыть к поверхности. Для осуществления такой акции не хватило бы даже трех аквалангов — содержащийся в их баллонах сжатый воздух обеспечит выполнение лишь незначительной части режима декомпрессии, что легко проверить по водолазным таблицам, которые имеются в доме под водой. Короче, в этом случае неизбежна кессонная болезнь и смерть.

Уже известно, как завершилась эта экспедиция. Но вряд ли удастся реставрировать подробности событий, происшедших в подводном доме. Ведь ассистент профессора был уничтожен сразу же после допроса. Затем исчезли оба техника — те, что избивали Бартье. Ну а такие, как Лотар Лашке, умеют держать язык за зубами…

Итак, Лашке и Ловетти вышли из виллы руководителя исследовательского центра.

Шаги в коридоре!

Лежа в постели, Брызгалова приподнялась на локтях, прислушалась. Да, кто-то приближался к двери. Кто же это в столь позднюю пору? Вдруг вернулся профессор Бартье!

Она спрыгнула с кровати, заметалась по комнате — набросила на плечи халат, в ванной перед зеркалом попыталась поправить волосы.

Вошел Лашке, посторонился, пропуская в комнату спутника.

— Мой шеф доктор и профессор Хуго Ловетти, — сказал он. — Для вас это еще и заинтересованный коллега и, смею думать, доброжелатель.

Ловетти поклонился. Брызгалова не ответила. В домашних туфлях на босу ногу, в наспех подпоясанном халате стояла посреди комнаты и глядела на непрошеных визитеров.

Лашке прошел к столу, выдвинул из-под него табурет, сделал спутнику приглашающий жест, отыскал и второй табурет, для себя.

— Ну вот, — с удовлетворением произнес он, когда Брызгалова опустилась на краешек кровати, — совсем другое дело. Как это говорят у русских: в ногах не имеется правды. То есть лучше сидеть, чем стоять. — Он посмотрел на Ловетти: — Я правильно передаю эту поговорку? Ведь вы специалист в русских делах, совсем недавно побывали в Москве.

— Абсолютно правильно. — Итальянец тепло улыбнулся Брызгаловой: — Вы могли бы гордиться городом, в котором прошла почти вся ваша жизнь. Что до меня, то я в восторге от русской столицы.

Женщина сидела неподвижно и молчала. Зачем пришли эти двое? И что за человек спутник хозяина острова? В самом деле ученый? Вдруг появление его каким-то образом связано с исчезновением Бартье?

— Синьора, — продолжал Ловетти, — поездку в Россию я совершил с чисто научными целями. Дело в том, что мы поддерживаем довольно тесные контакты с русскими биологами и психиатрами. А я представляю обе эти науки. Отправляясь на Восток, я уже знал о ваших злоключениях. И был удивлен: нигде в Москве о вас не было речи во время моих встреч в советских научных кругах. Будто вы и не жили никогда на земле…

— С кем вы встречались? — вдруг спросила Брызгалова, хотя секунду назад и не думала, что задаст такой вопрос.

— О, было много встреч. Назову профессоров Анциферова, Кочкину, Томилину… Говорят вам что-нибудь эти имена?

Брызгалова сглотнула ком. Она хорошо знала всех троих, а с Таней Томилиной училась в школе, затем в университете — они были неразлучны, пока не обзавелись семьями: муж подруги военный; лет восемь назад его перевели куда-то на восток, с ним отправилась и Таня. Оба вернулись в Москву недавно — она, Брызгалова, как раз собиралась в эту роковую командировку…

— На какой щеке у Томилиной родинка?

— Стойте… — Ловетти наморщил нос. — Нет, щеки у нее чистые. Ага, родинка здесь! — он ткнул себя пальцем в лоб, чуть повыше переносицы.

Все было правильно. Родимое пятно размером с копеечную монету было у Тани точно посреди лба, за что в школе она была прозвана шахиней. Итак, этот человек действительно ездил в Москву, встречался там с учеными.

— Я вижу в ваших глазах вопрос. Хотели бы спросить: говорил ли я о вас профессору Томилиной? Конечно, нет — она могла бы догадаться, что мне известно ваше местонахождение. Но через день появилось это прискорбное сообщение в газетах…

— Какое сообщение? О чем вообще речь? — не выдержала Брызгалова.

Ловетти всем корпусом повернулся к Лотару Лашке:

— Ничего не понимаю… Вы что, не сообщили этой особе о решении парламента ее бывшей страны?

— Я не имел указаний, — Лашке поджал губы и качнул головой. Он вел роль дисциплинированного служаки.

— Так сделайте это сейчас!

Лашке посмотрел на Брызгалову:

— Официально объявлено, что Москва лишила вас советского гражданства.

Она вскочила на ноги, сделала несколько быстрых шагов, снова села и снова вскочила. Верила и не верила тому, что сейчас услышала. Воображение уже рисовало картину: какие-то люди вырывают у нее паспорт, она бьется, не отдает, но враги сильнее, берут верх…

Женщина стояла посреди комнаты, расставив непослушные ноги, и ее трясло от ненависти, горя, и сами собой текли по щекам слезы.

— Я вижу, нашим словам не очень верят, — с ленцой проговорил Ловетти. — Следовательно, нужны доказательства. Ну что же, они будут представлены. — Он посмотрел на Лашке: — Пошлите за моим портфелем. Уверен, там найдется кое-что любопытное.

— Я схожу сам. — Лашке стремительно вышел из комнаты.

Хуго Ловетти вновь оглядел помещение.

— Вас плохо устроили, — изрек он со вздохом. — Голые стены, тусклая лампочка под потолком. Разве подходит это для такой особы, как вы? Однако скоро все изменится к лучшему… Простите, вас что-то тревожит?

— Хочу знать, куда девался профессор Бартье.

— Поговорим сперва о вас. Начав сотрудничать с исследовательским центром, вы вдруг изменили это свое решение. Почему? Ведь вам предлагали заниматься чистой наукой. А она, как известно, стоит вне политики. Таким образом, соблюдались нормы морали, этики. Вы даже в малой степени не изменили бы своим идеалам.

— Где профессор Бартье? — повторила Брызгалова. — Что с ним сделали? Мне сказали, он в командировке. Но командировка затягивается. Почему я не знаю о его судьбе?

— Он близкий вам человек?.. Нет-нет, я не настаиваю на ответе… Но все же кто такой этот Бартье? Не припомню, что слышал такое имя.

— Эжен Бартье — крупный биолог, быть может, самый крупный в мире ученый своего направления. Мне страшно при мысли, что с ним что-нибудь случилось.

— Мне ничего не говорили о нем. Сейчас мой коллега вернется, и мы все уточним…

Лашке принес портфель. Ловетти взял его, привычно отщелкнул замки и вывалил на стол пачку номеров “Известий”.

— Ну вот, прибыла почта, — сказал он. — Ведь вы давно не имеете вестей из Москвы?

— Сперва хотела бы знать…

— Минуту! Перед вами полтора десятка номеров центральной советской газеты. Передаю их в надежде, что просмотрите прессу от первой до последней страницы. Начните вот с этого номера, — он пришлепнул ладонью по газетному листу. — Итак, вы берете газету, переворачиваете ее, чтобы перед глазами была последняя страница, и читаете. Начинайте же!