— Элоиза права, — подхватил вернувшийся Марни. — Кроме того, перед тем, как отправиться сюда, мы с Варфоломеем сделали некие распоряжения. Рассказать о них?

— Расскажите, — кивнула Гортензия.

Она смотрела на них с ужасом. Кажется, начала что-то понимать.

— Итак, положим, никто из нас не выйдет за пределы виллы Донати до завтрашнего полудня, — Марни тоже больше не улыбался. — Вы, наверное, не знаете, но у меня есть люди и снаружи, за оградой — две машины, и в домике неподалёку отсюда. Они придут в музей к открытию. Поищут нас, не найдут. А далее два варианта. Несчастный случай, в результате которого большая часть коллекции будет нуждаться в серьёзной реставрации. Пожар, потоп. Красочный слой восстановят, но с очень большой вероятностью из такого холста уже никто никуда не выйдет. Второй вариант — мы знаем вашу заветную дату. Через год в этот день в здании не останется ни одной картины. Выездная выставка, например. И вы можете хотеть домой, сколько вам вздумается. Более того, никогда более в третьи выходные ноября в здании не будет ни одного портрета. Мне нравится, а вам? Далее, думаю, расскажет Варфоломей.

— Вроде неглупые люди, были, да и реставрационная мастерская здесь имеется. Но почему нет никакого понятия о том, как следует обращаться с реставратором? — Варфоломей вздохнул и повернулся к Пьетро. — Милостивый государь, под моим руководством происходила проверка подлинности экспонатов в здешнем музее. И на моём рабочем столе сейчас лежит итоговая справка. Точнее, версия этой справки. В которой написано, что более половины коллекции заменены копиями, и ценности не представляют. В списке — вы, все четверо, и ещё много ваших родичей. Держать вас здесь после той справки не будет никакой необходимости. А в другом месте ваши бесовские способности не работают. Нравится?

— Мне — да, — кивнул Марни. — Господин Донати, не слишком ли высокая цена за то, чтобы напакостить людям, не сделавшим вам пока ничего плохого?

— Но я не могу отпустить вас просто так, — покачал головой Пьетро.

— Почему же? — сощурился Марни.

— Вас слишком много. Кто-нибудь непременно проболтается.

— В таком случае мы имеем, как говорит её высочество, неразрешимую ситуацию. Вы не можете нас отпустить, мы не можем не защищаться.

— Господин Донати, — Элоиза решила вмешаться. — А почему год назад вы отпустили тех, кого отпустили? Того же Мауро Кристофори. И сегодняшнего охранника ведь тоже, да?

— Он показался нам безобидным.

— Кто именно? Болтун Кристофори или охранник с криминальным прошлым? — усмехнулся Марни. — Кстати, их вы тоже приберёте? Представляете, что потом будет с музеем? Пропажа двух десятков человек, включая нескольких сотрудников виллы и нескольких сотрудников музеев Ватикана.

— Год назад мы взяли двоих, и то одна из них сейчас не с нами. Куда мы денем всю эту толпу? Зачем они нам? — нахмурилась Гортензия. — Мне на моём портрете лишние люди не нужны!

— Мне тем более, — рассмеялась Барбарелла. — Магнуса достаточно!

— Милые дамы, а безопасность? — вкрадчиво улыбнулся монсеньор Алессандро.

— С первым лучом солнца все мы окажемся на холстах и не сможем даже пальцем пошевелить ещё целый год. И если мы хотим прожить этот год здесь — нужно договариваться, — отрезала Гортензия.

— Слава разумным дамам, их устами говорит господь, — перекрестился Варфоломей.

— Госпожа Гортензия, я именно это и предлагаю — договориться, — кивнул Марни. — Если ваши мужчины упорствуют, будем договариваться с вами. И с госпожой Барбареллой. А мужчин отправим в реставрацию.

— К нам, пожалуйста. Уж я отреставрирую. Собственноручно, — пробурчал Варфоломей.

— Что же вы, святой отец, так сразу? Мы тоже умеем договариваться, — видимо, монсеньор Алессандро не хотел в реставрацию. — Пьетро, слово за тобой.

— Прижали меня к стене, и теперь — слово за мной? И что, если я откажусь, вы меня, можно подумать, послушаете?

— Господа, и дамы, конечно же, может быть, нам выйти? — рассмеялся Марни. — И вы тут без нас договоритесь?

— Мы и при вас договоримся, — отрезал Пьетро. — Какие вы можете предоставить гарантии, что те, кто сейчас веселится в моей зале, не расскажут всему свету о том, где были и что видели?

— О том, где были — расскажут непременно, — заверил Марни. — Были в музее. Решали чрезвычайную ситуацию. И решили. Для окончательного решения вопроса потребовалось, так сказать, расширенное заседание с привлечением сторонних специалистов. Госпожа Асгерд рассказала о том, какую работу она провела и о своих выводах, отец Варфоломей осмотрел картины и засвидетельствовал, а мы все — для охраны и для пущей важности. А о том, что мы в действительности тут делали — придётся взять слово, чтобы молчали.

— И вы уверены, что никто не нарушит это слово? — усомнился Пьетро.

— Я возьму с них это слово, господин Донати. В этом случае — никто его не нарушит, — Элоиза глянула на него со всей доступной ей силой убеждения.

Некоторое время все молчали, потом заговорил Патрицио Маркони.

— А мне что делать? Я, извините, на такую работу не подписывался. Я собирался работать в маленьком тихом музее с интересной коллекцией и хорошей репутацией, а тут — то пропадающие сотрудники, то вот это бедствие, не знаю даже, как его назвать!

— Бедствие? — Гортензия снова нахмурилась.

— А вы не рассматривали себя и своё посмертное существование с точки зрения музейных сотрудников, дамы и господа? — Марни, похоже, будет теперь веселиться до утра. — Они ведь за вас отвечают, как-никак. И если с любым из вас что-то случится, скажем, если в холсте господина Пьетро кто-нибудь из моих орлов проковыряет-таки дырку ножом, то господину Маркони не сносить головы, фигурально выражаясь, и господину Лотти, директору, тоже. Поэтому, уважаемая госпожа Гортензия, я повторюсь — надо договариваться. Нам с вами. И вам — с господином Маркони. Вы же как-то смогли договориться с господином Казолари ко всеобщей пользе?

— Хорошо, предположим, что мы договоримся, — Пьетро тоже стал хмур. — Но вы знаете о пропавших людях, знаете всё. Вы ведь захотите отомстить?

— За что мне вам мстить? Эти люди не были ни моими друзьями, ни родичами, ни, прости господи, сотрудниками. Я вообще считаю, что негодного сотрудника следует выгнать, а не превращать в деталь живописного полотна, так всем потом проще, поверьте. Никто никого не ищет, никто ни на кого не обижается. Поняли, Маркони? Выгнать. Или вовсе не принимать. Теперь вы знаете, чем может закончиться недолжное отношение к музейным экспонатам, и вам придётся делать всё, чтобы такого в вашем музее не случалось.

— Я не директор и не кадровая служба, — буркнул Маркони.

— Вы работаете непосредственно с коллекцией и отвечаете за неё, как уже было замечено. Неужели вы не сможете обосновать перед директором и кадровой службой необходимость увольнения того сотрудника, который вашей бесценной коллекции вредит?

— Смогу, — кивнул тот.

Кажется, он наконец-то услышал какие-то понятные лично ему слова.

— Вот и славно, — кивнул Марни. — Господин Пьетро, я предлагаю такой механизм: мы четверо сейчас обещаем вам четверым хранить тайну о нашей незабываемой встрече. А с остальными нашими сотрудникам в вашем присутствии переговорит её высочество. Годится?

— Да, — кивнул Пьетро.

— Согласен, — отозвался Алессандро.

— Согласна, — подтвердила Готрензия.

— Согласна, — радостно улыбнулась Барбарелла.

— В таком случае, я, Себастьяно Савелли деи Марни, обещаю молчать обо всём, что видел и слышал сегодня здесь. За исключением случая, когда в разговоре участвуют те, кто присутствует сейчас здесь и тоже всё знает.

— Я, Элоиза де Шатийон, — начала Элоиза по привычке, потом поправилась, — или же Рафаэла Винченти, обещаю молчать с теми, кто не знает, и говорить только с теми, кто в курсе.

— И я, — кивнул отец Варфоломей. — С замечанием о тех, кто знает, согласен. Мне ещё про вас всех окончательный вариант заключения писать.