– Нет, не была, – заявила Габриэль. – Роланд был крайне неприятным человеком, которому мастерски удавалось это скрывать до нашей первой ночи. Когда он умер, я вовсе не чувствовала себя одинокой. Мне казалось, что, став вдовой, я буду меньше страдать от его побоев.

– О! – Джорджи замолчала, переваривая эту новость о прошлом своей кузины. – Но… твои письма, – заговорила она, – были такими вялыми, безнадежными.

Габриэль выпрямилась в ванне и подняла с пола бокал хереса. Немного нахмурившись, она чертила на запотевшем стекле.

– Знаешь, я была в депрессии не от того, что он умер, а от того, что позволила ему так со мной обращаться. Я ошиблась в нем, положившись на его внешность, и чувствовала себя дурой… даже хуже. – Она отпила хереса и поставила бокал на пол. – Очень унизительно, когда с тобой так обращаются, Джорджи. Никому такого не пожелаю. Начинаешь думать, что, может, ты действительно этого заслуживаешь.

– Ох, Габби, лучше бы ты сказала что-нибудь…

Джорджи запнулась, не зная, как выразить свое сожаление. О подобном она слышала и раньше, но от этого случай с Габриэль не казался менее ужасным.

Габриэль посмотрела на свою подругу и бодро улыбнулась ей:

– Все уже позади, и теперь я сама по себе. Я считаю, что небольшой роман с лордом Прайдом может быть весьма увлекательным… или ты находишь это вызывающим? – Она слегка пожала мокрыми плечами. – Во всяком случае, я бы хотела за обедом сидеть рядом с ним. Можешь это устроить?

Джорджи рассмеялась, довольная тем, что можно не думать о том, каким образом ее сильная и уверенная кузина страдала от рук мужа-грубияна.

– Конечно, смогу. Правда, хочу тебе сказать, что я ничего особенного в нем не вижу.

– Я знаю, что ты не любишь горных дорог, – промолвила графиня. – А вот я, напротив, предпочитаю их равнинным.

И любовь к Гийому была именно такой, самой крутой горной дорогой. Крутой, прекрасной, безнадежной – без единого ровного участка. Он был или в ее постели, или где-то – один на один со смертью и опасностью. Было лишь два чувства – любовь и страх. Ни малейшего шанса на простое семейное счастье, ничего не успевало надоесть, не было даже времени сердиться на мелкие недостатки друг друга.

– Ты права, так и есть. – Джорджи поднялась. – Саймон – это очень спокойная, ровная дорога… Я, пожалуй, спущусь в гостиную. Леди Элсоп всегда появляется раньше других гостей и очень обижается, если меня там нет. Она немедленно усаживается у огня с бокалом миндального ликера.

– Не понимаю, почему ты позволяешь этой развалине запугивать тебя, – неодобрительно заметила Габриэль.

– Она двоюродная бабушка Саймона, – ответила Джорджи, покачав головой. – Да я и не возражаю.

«Конечно, не возражаешь», – С нежностью подумала Габриэль, когда дверь за ее подругой закрылась. Джорджи была очень мягким человеком.

«Нехорошо обманывать друзей», – продолжала размышлять графиня. Но уж больно серьезен ее случай, чтобы думать еще и об угрызениях совести. Ей надо было придумать какое-то правдоподобное оправдание тому, что она решилась вступить в связь с лордом: ведь все считали ее безутешной вдовой. Уж, конечно, Джорджи расскажет Саймону о «настоящей» причине депрессивного состояния Габриэль, и они не станут задавать лишних вопросов о том, что ее ждет.

Так что же ее ждет?

Перво-наперво ей надо попасть к Натаниэлю в постель. Гийом все понял бы, в этом она была уверена. Он одобрилбы ее поведение: ведь они оба принадлежали к темному миру тайн и секретов. Но как бы он отнесся к другому, к тому, что, однажды возникнув, властно требовало утоления. Она верила, что он простил бы. Он сам был очень страстным и знал, что она такая же. Но Габриэль искренне надеялась, что будет испытывать лишь отвращение к Прайду. Лечь в его постель с охотой, и не только с охотой, но и с желанием, по сути, означало предать Гийома, каковы бы ни были причины, побудившие графиню это сделать.

Но Гийом умер. Ей всего двадцать пять. И будущее было исполнено неопределенности.

Графиня позвонила, чтобы вызвать Мейзи, которая должна была помочь ей одеться.

Натаниэль был возле гостиной. Он пытался убедить себя, что просто так стоит ине ждет ее, но на самом деле он глаз не сводил с двери. И когда наконец она появилась, у него дыхание перехватило от волнения – до того она была красива. Черный бархат в ее наряде сочетался с огненным шелком. Волосы были приподняты и заколоты гребнем, украшенным бриллиантами. Бриллиантовый кулон сверкал в глубоком вырезе платья. Других украшений не было.

Ока направилась прямо к нему, как будто никого не замечая вокруг, но и он смотрел только на нее. Все удивленно повернулись в их сторону, но Габриэль сделала вид, что не видит этого.

– Добрый вечер, – тихо сказала она, подойдя к лорду.

– Добрый вечер.

Он улыбнулся графине и провел пальцем по ее щеке – на бледной коже слегка выделялась царапина:

– Вас все-таки оцарапала та ветка.

– Да, – ответила девушка. – Боевые шрамы.

Они были одни в комнате, полной людей, и вдруг перестали замечать шепот, изумленные взгляды…

– Надо что-тосделать, – прошептала Джорджи на ухо Саймону, который уже был посвящен в откровения графини. Он с любопытством разглядывал Габриэль и лорда, с ужасом отметив, что все смотрят на них.

Джорджи быстро прошла через комнату, ее муж ни на шаг не отставал.

– Как вам понравились наши охотничьи угодья, лорд Прайд?

Натаниэль не сразу смог оторвать очарованный взгляд от графини, чтобы ответить на вопрос.

– Слишком холмистые, на мой взгляд, леди Ванбрук, – ответил он, с трудом приходя в себя.

– Джорджи не охотится, – сказала Габриэль, быстро овладев собой. – Поэтому, когда она заговаривает об охоте, это означает, что она просто отдает дань вежливости. Джорджи даже иногда щеголяет специальными словечками, касающимися охоты, не имея при этом ни малейшего понятия об их значении.

– Ты не права, – рассмеялась Джорджи. – Большую часть жизни я слушаю рассказы об охоте, твои и Саймона. И конечно, я понимаю, о чем говорю, ведь правда, Саймон?

Муж улыбнулся ей:

– Дорогая, это не имеет значения. Зачем тебе знать, что означают эти слова?

– Да, я не люблю охоту, – согласилась Джорджи. – Мне так жаль лис.

– Мне тоже, – согласилась Габриэль.

– Да что вы, графиня, – вмешался Натаниэль. – Я же видел вас, когда убили лису, и готов поклясться, что у вас ни один мускул не дрогнул.

– Я не брезглива, – заявила Габриэль. – Но это вовсе не означает, что мне не жалко лис.

Разговор перешел на общие темы, и, когда Габриэль вошла в столовую под руку с лордом Прайдом, все гости уже забыли о том необычайном напряжении, которое возникло между ними. Все, кроме них самих.

– Я уж и не припомню, когда в последний раз слышал этот звук, – заметил Майлз Саймону, отправившись с ним после обеда в гостиную.

Саймон сразу понял, о чем идет речь. Казалось, глубокий, теплый смех Натаниэля Прайда наполнил собой все уголки этой большой комнаты с высокими потолками. Прайд стоял, опершись на спинку кресла, в котором, откинув голову на изящную подушечку, сидела Габриэль. Со стороны казалось, что лорд с интересом слушает все, что она говорит.

– Прайд заявил мне, что рядом с ней притаилась беда, – задумчиво продолжал Майлз. – Но у меня такое впечатление, что он переменил свою точку зрения.

– Это тебя удивляет, друг мой? – усмехнулся Саймон. – Если бы не путы, которые, на мое счастье, связывали меня с Джорджи, я, возможно, сам бы увлекся Габриэль.

– Но только не я, – проговорил Майлз. – Мне Габби представляется лишь enfant terrible. Мужчина рядом с ней никогда не будет знать, стоит он на земле или висит в воздухе. У нее собственное, дьявольское чувство юмора, причем все ее шутки похожи на издевки. И я вечно не знаю, шутит она или говорит серьезно.

– Зато уж с ней не поскучаешь, – заявил Саймон. – Может быть, именно это Натаниэлю и нужно.