Крошка мама тоже одобрила план Ланса и сказала, что чем скорее отец поедет, тем раньше вернется домой, а она отлично управится здесь с хозяйством — ведь Бадж ей подсобит, а на Наррапсе можно привозить все необходимое.

— Флорри предлагает, чтобы ты оставила хозяйство — ничего с ним не случится — и приехала с Баджем к ним на ферму, — сказал отец неуверенным тоном. — Ведь ты уже года три не ездила отдыхать, а, женушка?

— Больше. Но я не намерена оставлять фрукты опоссумам, а овощи — сумчатым крысам. И потом, как быть с Бау-рой? Можно позволить теленку сосать ее еще день-другой, но не больше — это ей вредно.

— Так я и сказал Линку, — проговорил отец, посмеиваясь. — Ну хорошо, тогда единственным мужчиной в доме останешься ты, сынок. А пока натаскай-ка дров. Да нарви травы для Бауры, пусть поест. Потом я покажу тебе, за какими загородками нужно присматривать, — как бы не упал какой-нибудь кол и не разбрелось стадо.

Отец привел все в порядок, отдал нужные распоряжения и сходил к старому Гарри. Баджа он с собой не взял, сказал, что у Наррапса и без того будет немало поклажи на обратном пути от переправы — почта и припасы.

И вот рано утром, когда Три кулака были еще окутаны туманом, отец уехал верхом на Принце, ведя за собой в поводу еще одну лошадь, нагруженную всякой всячиной. Бадж, чувствуя себя уже хозяином, стоял рядом с Крошкой мамой, глядя им вслед, пока они не скрылись в тумане. Он ощутил еще большую гордость, когда мать сказала:

— Ну, Бадж, мы с тобой приготовим им сюрприз к рождеству.

— Какой сюрприз?

— У нас накопилась груда коры для желоба. Так не хочешь ли запрудить ручей и пустить воду на наши грядки с клубникой? Тогда мы покажем, сколько ее можно вырастить!

Для Баджа было первейшим удовольствием «болтаться у речки», как выражалась Игги. И он теперь целыми днями с наслаждением перегонял по желобу холодную воду на сухие гряды. На беду, раз ночью полил дождь и затопил его канавку. Тонкие струйки превратились в потоки, грозившие вымыть все растения из земли. Крошка мама, не ложившаяся этой ночью, бросилась их спасать. Она развалила построенную Баджем запруду, и вода потекла по прежнему руслу. Плохо было только то, что мать, не зная ничего о новой канаве, вырытой Баджем, провалилась в нее и вывихнула ногу.

— Я собиралась завтра ехать с тобой к Проволоке, — сказала она сыну. — А теперь придется тебе, видно, ехать одному.

— Не беспокойся, мама, я и один все сделаю, — с важностью заверил ее Бадж.

На другой день он в самом веселом настроении отправился один к переправе, подсвистывая каждой птице, пока подъем в гору не поглотил все его внимание — очень уж скользко было на тропке после ночного дождя.

Пройдя полдороги, он сделал привал на открытой вершине холма и поел, не забыв покормить и пони. Жара гнала его вперед, в тень леса, но там было душно, сыро, и казалось, жизнь замерла среди теснившихся здесь старых деревьев. Даже стук копыт Наррапса заглушал ковер сухих листьев, и Бадж со своим пони поспешил уйти из этого царства жуткого безмолвия.

Дорога казалась вдвое длиннее, чем тогда, когда он шел по ней с отцом, но в конце концов он одолел последний подъем, откуда тропа шла вниз, к реке Гордон и к Проволоке. Здесь Баджу почему-то стало страшно, он почувствовал себя одиноким и хотел поскорее увидеть Сэмми и дядю Линка.

Оставалось еще преодолеть последний невысокий, но скользкий бугор, за которым уже можно было увидеть густую зелень зарослей на берегу. Но Бадж помнил, что, когда тропка бывала мокрой и грязной, отец привязывал лошадей под большой дикой вишней и сам переносил сюда поклажу от реки. Поэтому он крепко привязал Наррапса к дереву и пошел один на берег, осторожно ступая по грязи.

Солнечный луч, пробившись меж деревьев, осветил вдруг на повороте тропинки неуклюжую, покрытую иглами бурую спину муравьеда. Зная, что при малейшем звуке или движении эти животные мигом скрываются в нору, Бадж крадучись отошел назад, благо шаги его заглушала размокшая земля.

Пройдя поворот, он остановился и окаменел от удивления. Зверек возился в кустарнике, ковыряя рыльцем землю, он был похож на подушку, утыканную острыми иглами, из-под которых торчали кривые лапы. А подальше перед ними сидел на корточках человек (Бадж видел его впервые), направив на муравьеда что-то странное, что он держал обеими руками.

— Не стреляй, дурак! — закричал Бадж и прыгнул вперед, но тут же поскользнулся в грязи и во весь рост растянулся на земле у самых ног незнакомца.

— А почему бы мне его не снять, если я наконец его увидел? — спросил незнакомый голос над самой головой Баджа.

— Он безвредный, это просто старый дикобраз, — сказал Бадж, вставая и вытирая руки о штаны. Потом, посмотрев на незнакомца, спросил: — А на что он вам?

— Я же сказал тебе, малыш, мне хотелось иметь его портрет. И, если желаешь знать, это вовсе не дикобраз, тот свои иглы может выпускать и прятать, а этот — нет.

— Портрет?!

— Ну да, только и всего!

В руках у незнакомца не было карандаша, а только какой-то непонятный предмет — теперь Бадж видел, что это вовсе не похоже на ружье. Он быстро перевел глаза на лицо этого человека.

Совсем молодой, не намного старше Ланса! Лицо у него было гладкое и чистое. Незнакомец дружелюбно смотрел на Баджа и улыбался. Баджу он понравился.

— Эй, Расс, что ты там ловишь? — раздался другой голос, выговаривавший слова с таким же акцентом, как и первый. Мужчина постарше, пробравшись сквозь кусты, подошел к ним.

— Я рассматривал тут ехидну, но заснять ее не удалось, — ответил молодой человек, с улыбкой глядя на Баджа. — Ну, не будем об этом горевать, зато я встретил своего юного родственника. Вот, Док, позвольте вам представить Брайна Лоренни. Но тебя, кажется, дома зовут не Брайном, а как-то иначе?

Бадж не мог выговорить ни слова и только покачал головой.

— Да, да, вспомнил — Батч. Ну, Батч, знакомься: это великий ученый, доктор Уолтер Хефтмен…

— Хватит, Расс! Очень рад познакомиться с твоим родственником, и, пожалуйста, Батч, зовите меня просто «Док», как все. Вашу руку!

Он подошел к растрепанному, покрытому грязью и совершенно оторопевшему Баджу и самым дружеским образом протянул ему мясистую, гладкую, розовую руку. Но Бадж не двинулся ему навстречу — и не потому, что стыдился своих измазанных глиной рук, а потому, что до сих пор ему ни разу в жизни никто не пожимал руки.

Когда человеку протягивают руку, а он стоит и не берет ее, положение создается преглупое и обидное для того, кто протянул руку. К счастью, в этот самый миг пришел дядя Линк и, увидев, как измазался Бадж, весело захохотал.

— Ну и ну! Вид у тебя такой, как будто ты полз от самого дома!

— Я поскользнулся, дядя.

— Понятно. Это увидел бы и слепой. А лошадку ты где оставил? Под вишней?

— Да.

— Ты уже знаешь, кого встретил? Это Расс, твой двоюродный брат. Он сын дяди Джорджа, который уехал в Америку. Помнишь рождественские открытки, что мама твоя всегда прикалывает над камином?

— Да.

— Мы как раз знакомились, когда вы подошли, — тактично вставил Расс. — А Док, сидя в кустах, не понимал, с кем это я разговариваю, с самим собой или с тем зверем, которого хотел сфотографировать.

— А что это был за зверь?

— Ехидна из семейства Тасhyloglossidае, кажется, вы здесь зовете их дикобразами. Но, видите ли…

— Правильно! — подхватил Расс, боясь, что его другу Доку трудно будет объясняться на местном диалекте. — Ты, кажется, назвал его дикобразом, не так ли, Батч? А кстати, почему ты помешал мне его снять?

Бадж молча смотрел на дядю, ошеломленный непонятными словами и странным произношением пришельцев. А дядя Линк недоумевал, почему дикобраза эти люди называют ехидной, а его племянника Баджа — Батчем. Так ничего и не поняв, он только ободряюще подмигнул Баджу.