Гуляя, Игги и Бадж не раз видели утконосов — они играли в реке после захода солнца или плавали на заре в озере под горой Три кулака. Но в первый раз встретил Бадж утконоса, который в одиночку занимался важным делом — устраивал себе гнездо, чтобы было куда снести свои два яйца.

Это любопытное животное, казалось, не замечало присутствия человека. Бадж хорошо рассмотрел его прижатое к земле плоское тело, покрытое густой серой шерстью. Хвост у него был точь-в-точь как у бобра и длиной в четверть всего тела. Поэтому Баджу, смотревшему на него сзади, казалось, что утконос как бы весь состоит из одного хвоста. Но вот животное повернулось, и он увидел подвижное рыльце, похожее на утиный клюв. Им утконос усердно разрывал землю.

Бадж с восторгом наблюдал за ним. Он помнил слова Игги, что утконос — самое интересное и странное существо в мире. «Видал ты какое-нибудь другое животное, — сказала она однажды, — которое кладет яйца, а когда детеныши вылупятся, кормит их своим молоком, как корова? Ведь это же просто неестественно!»

Игги… Мысли Баджа вдруг вернулись к Игги и Лансу. Как им будет досадно, когда они узнают, что упустили такое интересное зрелище! Ланс однажды изрыл всю землю вокруг заброшенной норы утконоса, но так ничего и не нашел. Пусть себе идут к аркам! Там они, может, ничего не увидят, и тогда кто над кем будет смеяться? А впрочем… пожалуй, лучше ничего никому не рассказывать.

Вокруг вились комары, они звенели над самым его ухом, словно пели молитву перед обедом, а обедом должен был служить им он, Бадж. В руку ему впилась пиявка. Он предоставил ей сосать его кровь, боясь шевельнуться, — ведь малейшее движение могло спугнуть маленького утконоса. А утконос трудился изо всех сил. Сложив перепонки на передних ногах (благодаря этим перепонкам утконос может плавать), чтобы они ему не мешали, он рыл землю крепкими когтями.

Бадж смотрел как зачарованный на вздрагивавшее тельце животного, и ему казалось, будто он понимает, что чувствует сейчас утконос: он взволнован и счастлив тем, что готовит себе дом. Наверно, роет и думает, дрожа от радости: «Ах, какое славное местечко, сырое, илистое, а парадная дверь выходит прямо на озеро, и тут я буду учить своих малышей плавать!» Когда же придет время сидеть на яйцах, мамаша-утконос загородит ход в гнездо комьями мокрой земли, накрепко утрамбовав их хвостом. Раз в день она будет выходить, чтобы добыть себе еду и поплавать, и, выходя, старательно закрывать за собой земляную дверь. Пока она будет высиживать детей, даже ее муж-утконос не посмеет близко подойти к норе.

Да, Бадж понимал маленького утконоса: у него сейчас была такая радостная тайна! Быть может, он в конце концов и откроет ее другим, но не скоро, только когда все будет позади… В воде что-то едва заметно шевелилось. Уголком глаза Бадж увидел рябь на поверхности помутневшего озера. Утконос тоже, должно быть, почуял что-то: он сразу перестал рыть землю и выскочил из ямки. На мгновение Бадж увидел узенькие, глубоко запрятанные щелки его глаз. Они глянули на него как будто без всякого страха, а потом утконос пробежал по берегу и, нырнув, скрылся под водой.

Бадж глядел во все глаза. На темной поверхности озера мелькнули рядом, словно две серебряные стрелки, и тотчас исчезли два других утконоса. По воде широко разбежались круги, но скоро и от них не осталось следа. Все было, как прежде, недвижно и безмолвно, и только назойливое жужжание комаров нарушало тишину.

Уже вечерело, а Игги и Ланс еще не вернулись домой. С гор поползли туманы. Расстилаясь над долиной, они густо заполнили все овражки. Черные, тени скрывали вершины гор, и только на западе их обрамляло тусклое золото заката.

«Ну и пусть они заблудятся в темноте! Ничуть мне их не жалко», — уверял себя Бадж. Он допивал чай на веранде, и глаза его из-за большого ломтя хлеба с малиновым вареньем нет-нет да и обегали долину, высматривая, не покажутся ли вдали две фигуры…

В доме слышался стук сапог отца по деревянному полу. Он наливал керосин в фонарь, потом снял с гвоздя свой синий плащ, собираясь идти на поиски. А Крошка мама укладывала в его сумку еду и сунула туда же бутылку крепкого горячего чая, сладкого, как сироп.

Никто из них не сказал ни слова даже тогда, когда отец уже открыл дверь, вышел и остановился на веранде подле Баджа. Молча поправляя на плече сумку, он ждал, не попросит ли сын взять его с собой. Но Бадж не мог этого сделать — ведь он уже решил: что бы ни случилось с ними, ему совершенно все равно. Отец ждал, оглядывая долину. Ждал и Бадж, облизывая измазанные вареньем губы. И вдруг у него неожиданно сорвался с языка глупый вопрос:

— Ты идешь их искать, папа?

Отец утвердительно кивнул и сказал:

— Не хочешь ли пойти со мной?

Но Бадж вовремя вспомнил то, что все время твердил себе, и, насупившись, ответил:

— Нет, я останусь дома с мамой.

Отец рассеянно кивнул, по-прежнему всматриваясь в туманную даль. На небе уже догорел закат, оставив после себя только серебристое мерцание. И вдруг внизу, у реки, дважды заржала старая вьючная лошадь Принц.

— Так я и думал, — сказал отец, снимая с плеча сумку. — Вот они!

— Где? Где? Я их не вижу, папа.

— Я тоже, но ты же слышал, как Принц говорит Наррапсу: «Здорово, старина! Вернулся наконец!..»

— Но я не слышал, чтобы Наррапс ответил Принцу: «Да, это я».

— Наррапс еще в лесу, а Принц — в безопасном месте, на выгоне. Не станет же Наррапс ржать, чтобы все дикие звери узнали, где он! Понятно?

— Значит, ты думаешь, папа, что Наррапс боится? А кто может там напасть на него?

— Сегодня, может, и никто. Но все пони, предки Наррапса, завещали ему быть осторожным в этих диких местах.

— Наверно, они сейчас как раз под Тремя кулаками, — в волнении сказал Бадж. — На том месте, где кончается Зигзаг!

— Я тоже так думаю. Беги туда и приведи в конюшню Наррапса, да хорошенько его накорми, сынок.

Игги и Ланс были слишком утомлены, чтобы отвечать на вопросы встретившего их Баджа. А когда он, отведя Наррапса в конюшню и задав ему корм, пришел в дом, оба путешественника с наслаждением уплетали огромные порции горячего жаркого с молодой морковью, которые принесла им Крошка мама.

И только когда они вымылись и стол застлали старыми газетами (которые очень неохотно выдавал отец), Бадж получил возможность обрушить на Игги и Ланса град вопросов. Отец успел уже удобно расположиться в своем деревянном кресле и углубился в чтение газеты, как будто забыв, что наступила наконец великая минута, и сейчас путешественники начнут описывать свои похождения.

— Эй, папа, проснись! Они сейчас будут рассказывать! — крикнул Бадж в самое ухо отцу.

— Уймись, Бадж. Мы же не попугаи, — сердито запротестовал Ланс.

— Гм… А ты послушай-ка, Ланс, что здесь пишут, — вмешался отец. — Хвалятся, что за год срубили много больших деревьев, чтобы сделать из них бумагу. Они, наверно, не успокоятся до тех пор, пока не превратят всю Тасманию в голую бесплодную пустыню!

— Ты их не понял, папа, — возразил Ланс. — Они рубят деревья, но оставляют подлесок, и через несколько лет там опять вырастают деревья такой же толщины. Так что нечего тебе беспокоиться. Посмотри-ка лучше, что мы нашли. — Ланс бережно положил на стол старый заплечный мешок. — Думаю, тебе это будет интересно.

Но отец смотрел не на стол, а на Ланса и сердито покашливал.

— От кого ты слышал этот вздор? — спросил он. — Разве ты никогда не видел, что бывает, когда срубят, например, большой старый эвкалипт? Чтобы выросло такое высокое, могучее дерево, нужно много сотен лет. А твои умники рубят такие деревья и оставляют быстро растущую мелкоту, которая заглушает хорошие деревья и годится только для костра.

— «Какая досада! — подумал Бадж. — Теперь папа и Ланс начнут, как всегда, спорить и отвлекутся от самого интересного».

— А что у тебя в мешке? — спросил он торопливо, но на него никто не обратил внимания.