Лиам вежливо улыбнулся:

– Да я же не против! Но пока я такой не тренированный, пойду отдыхать, пока не заснул прямо здесь.

– Жа-аль! – Реджи состроил огорченную физиономию, но едва сдерживаемый зевок подпортил картину. – Тоже скоро пойду. Омеги уже вон почти все разошлись.

Лиам кивнул и отправился к себе. Он действительно устал и хотел лечь спать. На второй этаж пришлось пробираться в полной тьме. Чуть более светлое небо в окнах, конечно, выделялось на фоне черных каменных стен, но света давало немного. В конце коридора, чуть дальше его комнаты белел свеженанесенный сугроб. Лиам даже остановился, пытаясь понять затуманенным сознанием, как же так получилось: снег сегодня вроде бы не шел, и еще несколько часов назад тут ничего не было. А потом сугроб всхлипнул и заворочался.

– Эй! – тихонько позвал Лиам. – Ты что здесь делаешь?

 Лиам сидел в комнате на сундуке, разглядывал в дрожащем пламени лампы свою находку и уныло размышлял, во что угораздило влезть. Омега – да, да, та шлюшка, которую приволок несколько месяцев назад Гиллиан, вначале ни в какую не желал разговаривать. Даже не отвечал, отворачиваясь и пытаясь свернуться в клубок. Потом стал вяло огрызаться, чтобы оставили в покое и не трогали. Лиам бы плюнул и ушел, оставив все разборки на утро, но заснуть, зная, что в продуваемом коридоре может насмерть замерзнуть живое существо, все равно бы не смог. Выпитое вино не слишком способствовало здравым размышлениям. Наверное, нужно было найти Гиллиана, сдать ему на руки это сокровище и считать, что долг по отношению к ближнему выполнен. Так нет, притащил к себе… Беременного и желающего свести счеты с жизнью омегу, который разругался с Гиллианом вдрызг и которому, как оказалось, некуда идти совсем.

– Так, давай еще раз, – Лиам потер ноющие виски.

– Что тебе непонятно? – устало произнес омега. – Шлюхи иногда залетают. Я сам виноват. Понадеялся, что повезет. Не повезло.

– Но это же ребенок Гиллиана, он же не может…

– Нет. Это мой выблядок. Он не обязан признавать этого ребенка, он не должен был вообще знать о нем, этого отродья вообще не должно было быть!

– Но он сделал тебе ребенка! Ладно, я понимаю, что о женитьбе говорить не приходится, хотя я слышал, что у вас может быть несколько…

– Не рассуждай о том, чего не знаешь!

– Ладно, – Лиам встал, движимый жаждой справедливости. С улицы еще доносились голоса самых стойких из празднующих. Гиллиан еще был там, и наверняка Арчи тоже. – Я сейчас приду.

На улице он вздохнул полной грудью и решительно зашагал в сторону еще довольно сильно пылающего костра. Руки сами собой сжимались в кулаки, и внутри разгоралась ледяная ярость. Гиллиан о чем-то говорил с Арчи, опустив голову и покачиваясь с пятки на носок. Точь-в-точь деревянный болванчик, виденный Лиамом когда-то на ярмарке, где он был с отцом. Почему-то стало еще обиднее от этого сравнения, как будто кто-то грязными сапогами потоптался по теплому детскому воспоминанию, замарал его.

– Ли?! – удивленно и высоко воскликнул Гиллиан, с размаху падая спиной в сугроб. Кровь из разбитого носа тонкой струйкой потекла за шиворот.

– За что? – требовательно спросил Арчи.

– Он знает, за что, – ответил Лиам и попытался еще раз врезать поднявшемуся уже Гиллиану.

Они сцепились, как два дворовых пса. Дрались молча и страшно. Ошарашенные альфы не сразу сообразили растащить противников, причем Лиам был уверен, что если бы их не разняли, кого-то пришлось бы хоронить. Он стоял, удерживаемый кем-то за локти. Стоял смирно, не дергался. Потом будто обмяк, запал прошел, и стало неважно, кто и что подумает про эту выходку, но был уверен, что поступил правильно и сожалеть о поступке не собирался.

– Пусти, – Лиам стряхнул чужие руки и, отодвинув плечом растерявшегося Реджи, пошел обратно в башню: ему вдруг пришла в голову мысль, что пока он тут восстанавливает справедливость, там бестолковый омега еще что-нибудь учудит.

Страха за себя не было. Его не волновало, что живут они с Гиллианом по соседству, что дверь в комнату не запирается и что разозленный альфа может в любой момент ворваться и потребовать если не объяснений, то уж сатисфакции точно. Лиам не боялся. Злость, продолжавшая жить в его сердце, заглушала чувство самосохранения, дарила уверенность в том, что если будет новый бой, то он будет до победного конца. Или до смерти. Может быть, это еще вино не выветрилось и хмель гулял в крови, но Лиам точно знал, что прав и что за свою правду будет стоять до конца.

– Что? – омега поднялся с лежанки и напряженно уставился на Лиама. В тусклом свете лицо омеги казалось осунувшимся. Вдоль рта залегли скорбные складки, под глазами обозначились темные круги. Лиам впервые задумался, сколько омеге может быть лет, на едва оперившегося юнца он не походил никак.

– Ничего. Все в порядке…

– Тогда вытри свое «ничего», а к «все в порядке» приложи холод. Вон хоть снег из коридора.

Лиам хмыкнул и провел тыльной стороной ладони по лицу – действительно, из разбитой губы текла кровь, да и глаз уже начал заплывать.

– Ладно. Время позднее. Укладывайся спать, я тут на сундуке устроюсь, он с сомнением посмотрел на слишком короткое ложе – спать будет неудобно, жестко и холодно, учитывая, что одеяло одно.

– Опасаешься за свою нравственность? – омега усмехнулся. – Обещаю вести себя прилично.

– Я опасаюсь за твое нежное обоняние. Если ты не заметил – я человек.

– Заметил. Нормально ты пахнешь для человека. Ложись, хуже уже не будет.

Лиам послушался. Усталость навалилась как-то вдруг, и спорить, проявляя благородство, уже не хотелось. Вяло подумалось, что вот вломится к ним разъяренный альфа в поисках своей блудной собственности, а тут такая картина… Лиам вздохнул и повернулся на бок, подкатываясь ближе к теплой спине.

– Зачем тебе это надо? – вдруг спросил омега. Не поворачиваясь, как будто разговаривая со стенкой. Можно было бы проигнорировать, сделать вид, что спишь, но Лиам приподнялся на локте, попытался заглянуть в лицо.

– Это неправильно.

– Что неправильно? Или у людей шлюх не бывает? Или бастарды не плодятся?

– Так-то оно да, – Лиам был слаб в подобного рода вопросах, в родительском имении был слишком мал, чтобы быть в курсе, а у дяди и подавно интересовали его другие вещи. Лиам вдруг понял, что чуть ли не единственной женщиной, которую он помнил, была его мать. Торговки на базаре и пара служанок в тавернах ведь не в счет?

– Я не знал, что залетел. Травки пил…

– Тем более! Гэлбрейт должен взять ответственность! – горячо воскликнул Лиам.

– Контракт. В контракте сказано, что никаких претензий, никаких обязательств. Я сам виноват, не понял и все сроки пропустил, когда можно было скинуть ублюдка. Альфа-то тут при чем?

– Конечно. Альфа всегда ни при чем, – буркнул Лиам, у которого от дурацкого разговора начала болеть голова. – И все равно он должен о вас заботиться и принять ребенка.

– Он не может принять, понимаешь? – омега повернулся и сел, глядя на Лиама влажно поблескивавшими в полутьме глазами. – Для всех было бы лучше, чтобы это дитя никогда не появлялось на свет. А раз уж так вышло… Лучше бы Гиллиану отвезти его сразу в лес…

– Ты что?! – Лиам тоже сел и тряхнул омегу за плечи. – Я ему отвезу! Не смей даже думать об этом! Мы что-нибудь придумаем.

Омега погладил его по голове и снова лег, уткнувшись носом в каменную кладку. Лиам посидел, успокаиваясь и тоже лег. В лес! Надо же такое выдумать. Он не испытывал никаких чувств к нерожденному еще ребенку. Только жалость. Всепоглощающую жалость, сродни состраданию к бездомным щенкам, невольно проецируя на себя – а как бы оно было, если бы… И своя судьба переставала казаться такой уж тяжкой, уж у него-то были родители, которые хотели его рождения и любили до конца своих дней.

Он лежал рядом с задремавшим омегой и думал о том, что не сможет бросить малыша. Наверное, потом придется забрать его с собой, поселить в своем доме. В качестве кого – неважно. Пусть воспитанника или приживала, несущественно. Ни одна женщина в мире не сможет встать между ним и этим малышом. Ей придется смириться, тем более упрекнуть его ей будет нечем. Не его бастрад, не его ублюдок – он чист, просто сострадателен без меры, а это не грех. Это добродетель. Наверное.