— Остановись в 50 ярдах от кордона и делай свое дело, — сказал Ричардс.

Сам он сполз на сиденье. Нервный тик скользнул по его лицу. Она остановилась, распахнула дверь машины, но не выглянула наружу. В воздухе воцарилась гробовая тишина.

«Тишина пала на землю», — с иронией подумал Ричардс.

— Я боюсь, — сказала она, — Пожалуйста. Я так боюсь.

— Они не застрелят тебя, — ответил он, — слишком много народу. Ты можешь убивать заложников только если этого никто не видит. Таковы правила игры.

Она быстро посмотрела на него, и ему неожиданно захотелось выпить с ней чашечку кофе. Он бы внимательно слушал ее и помешивал сливки в ее коктейле. За ее счет, конечно. Затем они могли бы обсудить перспективы социального неравенства или почему в резиновых ботинках всегда сползают носки, а также важность быть солидным.

— Давайте, миссис Вильямс, на вас смотрит весь мир.

Она выглянула.

Шесть полицейских машин и вооруженный фургон остановились в 30 ярдах за ними, перекрыв путь к отступлению. Он подумал: «Теперь единственный выход — прямо на небеса».

— Меня зовут Амелия Вильямс. Бен Ричардс взял меня заложницей. Если вы не дадите нам проехать, он убьет меня.

На минуту установилась тишина, настолько полная, что Ричардс мог слышать далекий гудок яхты. Затем — бесполый, трубный, усиленный мегафоном голос:

— МЫ ХОТИМ ПОГОВОРИТЬ С БЕНОМ РИЧАРДСОМ.

— Нет, — быстро ответил он.

— Он говорит, что не хочет.

— ВЫХОДИТЕ ИЗ МАШИНЫ, МАДАМ.

— Он убьет меня! — дико закричала она. — Не слышите? Нас и так уже чуть не убили. Он говорит, что вам все равно, кого убивать. Боже, неужели он прав?

Хриплый голос из машины прокричал: «Дайте ей проехать».

— ВЫХОДИТЕ ИЗ МАШИНЫ ИЛИ МЫ БУДЕМ СТРЕЛЯТЬ.

— Пропустите ее! Пропустите ее! — толпа скандировала, как болельщики на матче.

— ВЫХОДИТЕ…

Толпа заглушила полицейских. Откуда-то прилетел булыжник, и лобовое стекло полицейской машины разлетелось вдребезги. Внезапно моторы заработали, и две машины разъехались, открыв узкий проход. Толпа радостно завопила и смолкла в ожидании дальнейших событий.

— ВСЕМ ГРАЖДАНСКИМ ЛИЦАМ ОЧИСТИТЬ ТЕРРИТОРИЮ, — распевал рупор, — ВОЗМОЖНА ПЕРЕСТРЕЛКА. ВСЕМ ГРАЖДАНСКИМ ЛИЦАМ ПОКИНУТЬ ТЕРРИТОРИЮ. В ПРОТИВНОМ СЛУЧАЕ ВАМ БУДЕТ ПРЕДЪЯВЛЕНО ОБВИНЕНИЕ В НЕПОВИНОВЕНИИ ВЛАСТЯМ И —НЕЗАКОННОМ СОБРАНИИ. КАРАЕТСЯ 10-Ю ГОДАМИ ТЮРЕМНОГО ЗАКЛЮЧЕНИЯ ИЛИ ШТРАФОМ В 10. 000 НЬЮ-ДОЛЛАРОВ ЗА КАЖДОЕ ИЗ НАЗВАННЫХ ПРЕСТУПЛЕНИЙ. ОЧИСТИТЕ ТЕРРИТОРИЮ. ОЧИСТИТЕ ТЕРРИТОРИЮ…

— Ну да, конечно! Чтобы никто не видел, как вы убьете девушку, — прокричали истерическим голосом, — на мыло их!

Толпа не шелохнулась. Резко затормозил черно-желтый автомобиль агентства новостей, из него выскочили два человека и стали налаживать камеру.

Два полицейских бросились на них, и завязалась короткая, но жестокая битва за Камеру. Один из полицейских вырвал ее из рук оператора и разбил о землю. Журналист попытался достать полицейского, и был избит дубинками.

Маленький мальчик вырвался из толпы и запустил булыжником полицейскому в затылок. Тот рухнул на землю, обливаясь кровью. Полдюжины полицейских оседлали мальчика.

Вдруг небольшие ожесточенные стычки начались между горожанами — простыми и хорошо одетыми. Они выскочили на дорогу и принялись кататься по щебенке, крича и обмениваясь ударами.

— Бог мой, — с отвращением сказала Амелия.

— Что там? — Ричардс отважился выглянуть не выше, чем на уровень часов на приборной доске.

— Там бои. Полиция избивает толпу. Кто-то сломал камеру агентства.

— СДАВАЙСЯ, РИЧАРДС, ВЫХОДИ.

— Трогай, — тихо сказал Ричардс. Машина дернулась вперед. — Они не будут стрелять.

— Почему?

— Слишком тупы.

Они и не стали.

Машина тихо проехала между полицейскими и изумленными зрителями. В странном одиночестве Амелия и Ричардс протиснулись между двух враждующих группировок. По одну сторону дороги были граждане среднего и высшего класса, леди с хорошими прическами, мужчины в рубашках Эрроу и легких кожаных туфлях. Парни в спецодежде названиями компании на спинах и собственными именами на нагрудных карманах. Женщины, похожие на Амелию Вильямс, одетые для рынка и магазинов. Лица были разные, но в одном очень похожие друг на друга: они казались странно несовершенными, как портреты с дырами вместо глаз или головоломки с утраченными деталями. «Недостаток отчаянности», — подумал Ричардс. Волки не выли в их желудках, головы не были забиты безумными снами и сумасшедшими планами.

Эти люди находились на правой стороне дороги, на которую выходили окна совмещенного сельско-морского клуба, который они только что проехали.

По другую сторону собрался бедный народ. Красные носы и вздутые вены. Плоские обвислые груди. Жесткие волосы. Белые носки. Резаные раны. Прыщи. Отвислые идиотские челюсти.

Полиция орудовала здесь более рьяно, прибывало все новое и новое подкрепление. Ричардс удивлялся только внезапности их появления. Даже здесь, в Бундоксе, США, дубинка и пистолет всегда под рукой. Собак держат голодными на цепях.

Бедняки вторгаются в летние коттеджи, закрытые на осень и зиму. Банды их подростков разносят универмаги. Бедняки малюют на окнах магазинов похабщину. У бедняков всегда чешется задница, рот у них полон слюны от зависти к 200-долларовым костюмам и толстым животам. И у бедняков должны быть собственные Джеки Джексон, Мухаммед Али, Клайд Барроу. Они стоят и наблюдают.

Здесь, по правую сторону — пестрый соперник со своими понятиями и круглыми зрачками, весящий всего 130 фунтов, — голодные белые оборванцы. Они — политики голодания; они предали бы Самого Христа за фунт салями. Социальное расслоение стучится в двери Западного Стиксвиля. Будьте осторожны с двумя этими соперниками. Они не стоят на ринге — они хотят драться в 10-долларовых креслах. Где мы найдем жертву, которая насытит и тех, и других?

Медленно, не делая больше 30 миль в час, Бен Ричардс проехал между ними.

Прошел час. Было 4 утра. Тени легли поперек дороги. Ричардс сполз со своего кресла. Он с трудом отодрал рубашку от штанов, чтобы обследовать рану. Пуля проделала глубокий канал в боку, который долго кровоточил. Кровь еле-еле свернулась. Но когда он совершит рукой движение, рана откроется и будет кровоточить гораздо дольше. Неважно. Все равно его поймают. Перед лицом этой огромной армии его план казался шуткой. Он мог ехать и дальше, до первого «несчастного случая», в котором его машина разлетится на болты и куски металла («…чудовищный несчастный случай… полиция проводит расследование… сожалеем о невинных жертвах…» — все это появится в последних новостях дня, между биржевым отчетом и последним напутствием Папы), но все это — только рассуждения. Его все больше волновала судьба Амелии Вильямс, которая по роковой ошибке поехала в пятницу утром за покупками.

— Там танки, — внезапно сказала она, ее голос был истеричным, — можешь вообразить? Мо…

Она зарыдала. Ричардс ждал.

Наконец, промолвил:

— Мы в каком городе?

— В-В-Винтерпор, на знаке написано. Ох, я не хочу ждать, когда они сделают это! Я не могу!

— Ну хорошо, — сказал он.

Она зажмурилась и встряхнула головой, словно стремясь очистить ее изнутри.

— Что?

— Стоп. Выходи.

— Но они убьют тебя…

— Да. Ты не хочешь видеть кровь. А у них достаточно огневой мощи, чтобы превратить меня и машину в пар.

— Врешь. Ты убьешь меня.

Пистолет был зажат между его коленями. Он бросил его на пол, на резиновый коврик. Пистолет бесшумно упал.

— Травки хочется — бессознательно произнесла она. — Боже, хочется чего-то такого… Почему ты не подождал следующей машины?

Ричардс засмеялся, и смех ранил его бок. Наконец, у него на глазах появились слезы.

— Как-то холодно здесь с разбитым лобовым стеклом, — некстати заметила она, — включи печку.