— Лисичку? — заинтересовался старичок. — Чрезвычайно любопытно, чрезвычайно. Имею честь представиться: я — бывший член Общества покровительства животным. Разрешите взглянуть.

Старичок сунул зонтик под мышку, напялил пенсне, наклонился и приподнял краешек брезента, но брезентовая покрышка вдруг вырвалась из его рук, взметнулась кверху и ударила старичка по носу. Пенсне брякнулось на пол и разлетелось в кусочки.

Старичок вскрикнул и схватился за осиротевшую переносицу.

Потом близоруко поглядел на Захарова и сказал:

— Милостивый государь, извольте немедленно оплатить мне стоимость разбитых окуляров.

Через некоторое время подслеповатый старичок, Захаров и милиционер стояли у трамвайной остановки.

— Денег у меня нет, — говорил Захаров, — но в этой лохани находится редкий морской рыбозверь. За него я обязательно получу в институте премию и тогда я куплю этому гражданину хоть целый ящик окуляров самого высшего сорта.

— Ну, как? — обратился милиционер к старичку.

— Что же, если этот зверь действительно представляет научную ценность, — сказал старичок, — то я согласен. Несите его в институт. Но только и я пойду с вами.

— Пожалуйста, — сказал Захаров.

В это время из аллеи соседнего сада донеслись звуки гитары и знакомая Захарову песня «Пролив Донегал».

Захаров узнал и песню и голос и, поспешно взвалив на плечи лохань, сказал старичку и милиционеру:.

— А ну, потопали.

Песня оборвалась. Гераськин, Якубенко и еще несколько знакомых водолазов вышли из сада и, увидев Захарова, закричали:

— Эй ты, рыбовед, ты куда это отправился?!

Захарову отступать было некуда, и он ответил:

— В научный институт.

— А что за научная диковинка в обрезе?

— Морская черная лисица.

— Черных как будто бы не бывает, — сказал Гераськин.

— Не бывает? — усмехнулся Захаров. — А я вот, представьте, поймал.

— Тьфу, чудак-человек, что ж ты от меня-то скрывал, — сказал Якубенко. — А ну, покажи.

Захаров поставил лохань на дорожку аллеи и осторожно приподнял брезент. В обрезе барахталось что-то плоское, черное с зеленым отливом, усыпанное молочно-белыми пятнами, с единственной, но большой колючкой на длинном и скользком хвосте.

Водолазы расхохотались.

Захаров тоже улыбался, но не понимал, над чем же смеются товарищи.

Старичок отошел в сторону и, близоруко прищурившись, издали разглядывал рыбозверя.

Кончив смеяться, Якубенко похлопал Захарова по плечу и сказал:

— Слушай, парень, так ведь это не лиса.

— А кто же это?

— Да самый обыкновенный морской котище, уж я-то знаю их, чорт возьми, они мне, гадюки, не одну резиновую рубаху своими колючками прорезали.

— Вот тебе и на! — упавшим голосом сказал Захаров. — А может быть, это лиса, ребята, ведь у ней тоже хвост с колючками?

— Колючки и на шиповнике бывают.

Захаров снял фуражку и провел рукой по волосам.

— Нет, парень, — сказал Гераськин, — твоя лисица — обыкновенный морской кот. И в институт ты с ним лучше и не показывайся. Там их и без тебя хватает.

Якубенко носком ботинка пошевелил кота, и сказал:

— Ишь, чорт пятнистый. Надо же, какой хвостище отрастил.

Он нагнулся и хотел потрогать кота за хвост.

— Оставь! — сказал Захаров.

— Давай тащи его без разговоров на набережную.

— А что? — удивился Гераськин.

— В бухту его!

— Позвольте, — проговорил старичок, подходя ближе. — А как же мое пенсне?

— А иди ты с твоим пенсне, — сказал Захаров, — не до тебя тут.

Ванну с котом понесли на набережную.

Старичок ковылял сзади. Постукивая зонтиком по камням, он бубнил:

— Возмутительная история. Такие чудесные очки и — коту под хвост.

На набережной было не много публики. Лоханку поставили на каменный парапет. Кот забарахтался, словно почувствовал близость воды.

— Валите, ребята, кончайте его, — сказал Захаров, а сам отошел в сторону и отвернулся.

Якубенко осторожно, двумя руками приподнял кота, но живот у кота был скользкий и мягкий, рука Якубенко скользнула под хвост, к концам малых плавников, и вдруг наткнулась на что-то холодное и твердое.

— Эй, стой, погоди! — сказал Якубенко и перевернул кота на спину.

— Видал?

Гераськин хоть и нагнулся, но ничего интересного не заметил.

— Долго вы там? — закричал Захаров.

— А ну-ка иди сюда, Захаров, — сказал Якубенко, — посмотри, какое ты чудо поймал.

Захаров подошел, нагнулся, но тоже ничего особенного не разглядел.

— Да посмотри ты хорошенько, — сказал Якубенко и показал пальцем: — Видишь?

У самого основания хвоста, сквозь нижний малый плавник было продето маленькое плоское серебряное колечко, не больше тех, которые дарят перед свадьбой женихи невестам.

— Ого! — сказал Гераськин, — котяра-то с сережкой!

— Н-да, — засмеялся Якубенко, — такую серьгу только старому цыгану впору носить.

— Ну и дурачье вы, — сказал Захаров, — разве это серьга? Это же маленькому ребенку ясно. Миграционная путевка это!

— Путевка? Ми-миграционная? Это вроде чего же?

Придерживая беспокойного кота, Захаров носовым платком тщательно и торопливо вытирал колечко.

— Дубины, — засмеялся он, — так это же вроде паспорта у рыб. Понимаете, выпускают такую зверюшку где-нибудь в Батуме или в Одессе…

— Кто выпускает? — перебил Захарова Гераськин.

— Ну мало ли кто! Ученые… Институт какой-нибудь. Биологическая станция… Выпустят его — и до свиданьица. Плыви куда хочешь. Хочешь — в Херсон, хочешь — в Севастополь. А чтобы он не заблудился, не потерялся, ему вот такое кольцо и нацепляют под жабры или под хвост. Ну и, конечно, на колечке пишут. Кто он, откуда, какого возраста, какой национальности…

— Значит, и тут написано? — спросил Гераськин.

— Определенно написано, — сказал Захаров. — А ну, посмотрите.

Все наклонились, но прочитать надпись никому не удалось… Буквы, которые были высечены на маленьком серебряном колечке, им приходилось встречать только на бортах иностранных пароходов в плавании или на затонувших кораблях на дне моря.

— Эге, — засмеялся Гераськин, — да наш кот никак интурист?

Старичок, который до сих пор стоял в стороне и прислушивался к разговору, подошел ближе и сказал:

— Разрешите, товарищи, я прочитаю. Я знаю немножко французский язык.

Но прочитать и ему не удалось.

— Нет, без очков не могу, — сказал он.

— Давай, Захаров, — сказал Якубенко, — неси своего кота в институт, там без очков прочитают.

Строгий швейцар не пропустил в институт ни Гераськина, ни Якубенку. Проскользнуть в ворота с Захаровым удалось только одному старичку. В институтском дворе Захарова встретил высокий человек в белом халате. Это был известный профессор, ученый ихтиолог, директор института.

Захаров, волнуясь, рассказал ему, в чем дело.

— Отлично сделали, что поймали нам меченого кота, — сказал профессор… Тут профессор увидел колечко и пальцем даже щелкнул:

— Батюшки, метка-то конца прошлого столетия! Сорок лет уже метят рыб серебряными пластинками на проволочках, а этот кот плавает себе преспокойно со старинным кольцом.

— Ну, товарищ водолаз, — обратился профессор к Захарову, — должен вас поздравить: по колечку мы теперь узнаем возраст кота, неизвестный до сих пор науке. Рыбьи года узнавались обычно по костям, но у морских котов, лисиц и акул вместо костей хрящи, и узнать их лета невозможно было. Несите сорокалетнего путешественника в помещение, там мы узнаем, чей он и откуда.

Кота принесли в лабораторию. Профессор вооружился лупой и блестящим острым ланцетом ловко одним ударом отделил колечко от перепонки плавника.

— «Плимут № 547», — прочитал профессор короткую надпись на колечке. Не говоря больше ни слова, профессор достал с полки потрепанные и запыленные английские газеты и журналы и начал их перелистывать, искать что-то.