— Так, Женевьева, теперь успокойся. — Доминик поставил ее на ноги, но по-прежнему крепко держал за плечи. — Что повергло тебя в такую панику? Ты представляешь себе, какое внимание привлекла к себе? А что, если бы ты столкнулась с кем-то знакомым?

Женевьева пыталась успокоиться, но грудь ее все еще мучительно вздымалась, и теперь, когда необходимость бежать сломя голову отпала, она почувствовала, как острая боль распирает ей легкие. Доминик усадил ее в кресло и налил в стакан бренди из графина, стоявшего на низком комоде.

— Пей медленно. — Но, увидев, как у нее дрожат руки, сам поднес стакан ей ко рту и заставил выпить половину содержимого.

Наконец дыхание у Женевьевы выровнялось и она перестала дрожать, осознав, что находится в безопасности, но ей все еще казалось, будто она слышит зловещее буханье барабанов и истерическое пение, а перед глазами пылала яркая, жуткая струя крови из шеи цыпленка.

— О, Доминик, это было так ужасно, — прошептала она. — Мне никогда не было так страшно.

— Это уж точно, — спокойно сказал он. — Тебя что-то напугало. Скажи мне что?

— Анжелика… — Ей было трудно произносить слова.

— Какое отношение ко всему этому имеет Анжелика? — требовательно спросил Доминик, и льдинки замерцали в его взгляде. — Я же много раз повторял, что она не имеет с тобой ничего общего.

Женевьева неопределенно махнула рукой. Анжелика имеет к ней отношение, поскольку желает ей зла, и если Доминик думает, что официальную любовницу нисколько не тревожит его интерес к Женевьеве, то ему придется признаться в своем глубоком заблуждении.

— Я… я пошла за ней, — запинаясь начала Женевьева, — когда она… она вышла из дома, и…

— Что-что ты сделала? — прогремел он.

— Пожалуйста… ты не понимаешь, — поспешно перебила Женевьева, — я сама не понимала, зачем это делала, но ты должен выслушать то, что случилось.

Доминик сел на краешек стола и неподвижно уставился на нее:

— Тебе придется быть очень убедительной, Женевьева. — В его, казалось бы, мягком тоне слышалась неприкрытая угроза.

Женевьева нервно сглотнула и безо всякой преамбулы выпалила:

— Вуду. Анжелика отправилась на вудуистскую службу в какой-то ужасный квартал города, где сплошные бордели и пьяные матросы… — Женевьева поежилась.

Доминик ничего не сказал, даже не пошевелился, губы его оставались плотно сжатыми, глаза холодными, как острые и пронзительные льдинки.

— Я вошла в их храм вслед за ней. В конце концов, я думала, что мне ничто не грозит в этой одежде, только Анжелика знала, что я там чужая, но я надеялась, что, если буду держаться от нее подальше, в тени…

— Ты проникла на вудуистское ритуальное действо? — переспросил он, не веря своим ушам. — Даже ты не смеешь вторгаться в столь сокровенные места.

Женевьева опустила голову. Из-за паники она и не подумала о нравственном аспекте своих действий, о том, что она подглядывала за самым тайным обрядом, принадлежащим иному культу.

— Я не подумала об этом. Я просто вошла туда.

— Это вполне в твоем духе — просто входить. И я намерен тебя отучить от этой привычки. Ладно, рассказывай дальше. Полагаю, самое важное впереди.

— Да. — Она еще раз глубоко, прерывисто вздохнула. — Они произносили какие-то заклинания, исполняли ритуальные танцы и песнопения, предназначенные для нескольких людей, находившихся в комнате. Одной из них была Анжелика. Это касалось тебя и меня.

— Продолжай, — нетерпеливо сказал он, по-прежнему неподвижно сидя на краешке стола.

— Они молились за то, чтобы ты вернулся к Анжелике, а со мной случилось что-нибудь плохое. Я не поняла частностей, но общий смысл был достаточно ясен. — Женевьева закусила дрожащую губу. — Ты представить себе не можешь, как это было ужасно — слышать проклятия в свой адрес. А потом все обезумели от бешеного барабанного ритма, от танца и спиртного… какого-то жуткого, огненного напитка…

— Ты его выпила! — Доминик, все еще не веря своим ушам, покачал головой.

— Мне было интересно, — потупясь, призналась она. — И потом у меня не было выхода. Когда начались танцы и поднялся страшный шум, я не знала, что делать. А потом они убили цыпленка. Повсюду была кровь, и я убежала. Что было после этого, я не очень помню. — У нее перехватило горло.

— Ты своенравная, бездумная, сующая свой нос куда не следует девчонка! — свирепо произнес Доминик. — Тебя нужно запрятать куда-нибудь подальше.

Объект этого бескомпромиссного обвинения был слишком подавлен, чтобы возражать или защищаться, даже если бы убедительные аргументы и пришли на ум. Женевьева тупо рассматривала завитушку на дубовом полу у себя под ногами. В комнате повисла тяжелая тишина.

Потом Доминик, вздохнув, широким, решительным шагом пересек комнату.

— Ты только посмотри на себя! Выглядишь так, словно по тебе карета проехала. — Взяв за подбородок, он запрокинул ее голову и испытующе посмотрел прямо в глаза. — Когда-нибудь ты нарвешься на действительно серьезные неприятности, если не научишься думать, прежде чем следовать, не заботясь о последствиях, туда, куда указывает твой любопытный нос.

Женевьева не отвечала, но две огромные слезы катились по ее щекам.

— Вот, возьми. — Доминик отпустил ее подбородок, достал из кармана огромный носовой платок и вручил Женевьеве. — Так, ради любопытства, скажи, а что ты делала на Рэмпарт-стрит в этом наряде?

— Мне нужно было передать тебе сообщение. — Женевьева громко высморкалась и вытерла глаза. — Я подумала, может быть, застану там тебя или Сайласа. Если бы вас там не оказалось, я бы пришла сюда и оставила записку у месье Масперо. Но я помнила, что ты позволил мне делать это только в случае крайней необходимости. — И протянула ему платок. — Элиза выходит замуж через четыре недели.

— Давно пора, — заметил Доминик. — Это меня едва ли огорчает, пожалуй, даже наоборот. Чем скорее она уляжется в постель кастильца, тем меньше будет привлекать к себе опасное внимание.

Слабая улыбка озарила грустное лицо Женевьевы:

— Так-то оно так, но загвоздка в том, что до свадьбы она должна жить в Трианоне, и в конце следующей недели мы все отбываем на плантацию. Отец хотел, чтобы мы уехали уже через три дня, но мне удалось уговорить его отсрочить отъезд. Я не знала, удастся ли мне повидать тебя до того обычным способом. Если ты понимаешь, что я имею в виду.

— Обычным способом?.. — Он задумался, в его бирюзовых глазах заплясали искорки смеха. — Так ли уж он обычен? Я, например, не считаю его обычным. Но возможно, у меня в таких делах меньше опыта.

Женевьева зарделась:

— Очень неблагородно с вашей стороны, месье, дразнить меня, особенно теперь, когда я попала в такое неприятное положение.

— Если ты попала в неприятное положение, фея, то это впервые за время нашего знакомства, — сухо заметил Доминик.

"Не правда, — подумала Женевьева, — и Доминику это хорошо известно». Но его замечание преследовало совершенно ясную цель: вернуть ей хоть каплю достоинства, поэтому она не стала спорить.

— Так или иначе, я лишь хотела предупредить тебя, что мы отправляемся на плантацию раньше, чем я предполагала. Он кивнул:

— Я закончу ремонт и починку такелажа на «Танцовщице» и остальном флоте. А ты будешь моим шпионом во вражеском лагере. Сообщай мне обо всех передвижениях твоего отца и о тех, кто станет проявлять опасный интерес к болотам.

— Когда ты снова отплываешь?

— Скоро.

— И куда?

— Это не твое дело, — отрезал Делакруа и сменил тему. — Тебе не следует бояться Анжелики. Магия вуду не причинит тебе зла, а с Анжеликой я сам разберусь.

— В ненависти таится страшная сила. — Женевьева даже вздрогнула. — Знаю, что нельзя верить в магию, но они-то в нее верят. А если сильно верить во что-то, это может сбыться.

— Ты несешь чепуху, — твердо отмел Доминик ее страхи. — И чтобы доказать это, я хочу, чтобы ты завтра вечером пришла ко мне.

— Я, наверное, не смогу, Доминик, — прошептала Женевьева, побледнев.