Но Доминик не мог позволить ей догадаться, о чем он думает, поэтому лишь улыбнулся и согласно кивнул, когда Женевьева шепотом сообщила, что придет поздно, так как к концу вечера Чолмондели все ей расскажет, и Сайлас должен ждать ее возле дома англичанина.

Однако радовалась Женевьева рано. Сам герцог Веллингтон пришел за ней.

— Ее Королевское Высочество желает видеть вас, моя дорогая. — Если эти джентльмены не будут возражать, я уведу вас на минутку, — сказал он с милостивой улыбкой, извлекая мадам Делакруа из круга поклонников и ведя в маленькую гостиную, где возле царственной пары собрался ее неофициальный двор.

К своему великому облегчению, Женевьева увидела, что Доминик оживленно беседует с дочерью Марии Антуанетты. Хотя придуманная легенда прочно сидела в голове у Женевьевы, мысль о том, что капер в случае необходимости поможет ей, оказалась весьма ободряющей и успокаивающей. Словно поняв это, Делакруа обернулся при ее появлении и протянул руку ладонью вверх. Женевьева положила на нее свою ладонь, ощутила крепкое, надежное пожатие его пальцев и смело подошла к герцогине Ангулемской.

Вскоре Женевьева поняла, что бояться нечего. Эту даму совершенно не интересовали подробности чужой жизни. Она была весела и жизнерадостна в отличие от своего мужа, который оказался строго официальным, как большинство представителей клана Бурбонов, и столь же царственно ожидающим всеобщего поклонения, какого заслуживает потомок Короля Солнца, как и его несчастный кузен Людовик XVI. Женевьева поняла, что ему следует польстить и выказать почтение, а с герцогиней посмеяться, стараясь избегать щекотливых тем, связанных с годами, проведенными в изгнании. Упоминание о том, что с трехлетнего возраста Женевьева жила в отдаленном уголке Пруссии, куда ее семья бежала от террора к отцовским родственникам, было принято без вопросов.

Убедившись, что Женевьева чувствует себя свободно и страх полностью исчез, Доминик отошел в сторону. Теперь он оставлял ее играть свою роль, а сам, как только позволят приличия, собирался покинуть гостеприимных хозяев, которые не увидят ничего необычного в том, что месье Делакруа отправляется с друзьями на ужин, предоставляя супруге развлекаться. Женам в конце концов сопровождающие не требуются, и никто не обвинит мадам Делакруа в нескромности.

Сайлас молча выслушал распоряжения Доминика. Ему надлежало следовать за мадемуазель, когда та отправится к англичанину, и ждать в карете, чтобы привезти ее домой. Если что-то пойдет не так, он должен без колебаний сделать все, чтобы любой ценой доставить ее в целости и сохранности. Указания были уже привычные: соблюдать осторожность, но, если потребуется пренебречь ею ради безопасности Женевьевы, так тому и быть.

Тишина царила в уютной комнате с тяжелыми бархатными портьерами, задернутыми на окнах, в камине весело плясал огонь. Женевьева, сидя перед камином на оттоманке, наблюдала, как хозяин готовит пунш в серебряной чаше. Она не собиралась пить, но Чолмондели об этом знать было незачем. Женевьева уже приспособилась делать вид, что потягивает из своего бокала, между тем как уровень напитка в нем не снижался. Когда на кону была такая ставка, следовало сохранять максимальную способность концентрировать все свое внимание.

— Наверное, Вена кажется вам немного скучной после неспокойной жизни в Легорне, мистер Чолмондели? — Этим заданным словно между прочим вопросом Женевьева нарушила наконец молчание.

— Почему бы нам не оставить формальности, мэм? — предложил он, протягивая руку и забирая у нее веер. — Мне было бы очень приятно услышать, как эти медовые уста произносят мое имя.

Женевьева с трудом удержалась от презрительной гримасы — она и представить себе не могла, чтобы Доминик сказал нечто столь смехотворное. Однако Элизе подобная реплика показалась бы вполне лестной, она привыкла именно к такому стилю. Нет! Нельзя отвлекаться по пустякам.

— Ну конечно, Чарлз, к чему формальности, — жеманно ответила она. — Мне бы и самой очень хотелось побывать в Легорне. — Она деланно содрогнулась. — Вообразите себе, быть так близко от этого чудовища Бонапарта! Его можно было бы даже увидеть через пролив. А что, если он задумает бежать?

— Не бойтесь, моя дорогая. Если такой план у него и созреет, французы будут знать об этом. — Хозяин снисходительно улыбнулся: женщин так волнуют разговоры о Наполеоне.

— Но каким образом? — широко раскрыв глаза в наивном изумлении, воскликнула Женевьева.

Чолмондели расхохотался и передал ей кубок, от которого шел ароматный пар.

— Мариотти ни в чем не уступит Бартолуччи.

— Бартолуччи? — поинтересовалась она, опуская нос в кубок. — Никогда не слышала этого имени.

— Это начальник наполеоновской контрразведки в Легорне, — небрежно бросил хозяин, отпивая большой глоток пунша. — Тем же занимается и Феш в Риме, но это нас мало волнует, моя дорогая Женевьева, и, разумеется, вас это не должно пугать.

— Да, конечно, не сомневаюсь, — храбро улыбнулась Женевьева. — Тем более что там, на острове, с ним один из ваших соотечественников, не так ли? Он, кажется, посредник союзников, который согласился остаться на Эльбе, чтобы следить за ссыльным императором?

— А, сэр Нил Кэмпбел, — подтвердил Чолмондели, серьезно кивнув. — Замечательный человек, способен сорвать любые замыслы шпионов. Он считает, что если Наполеон затеет побег, то отправится к Мюрату в Неаполь. Но это, разумеется, смешно. Пролив надежно охраняется французскими и британскими кораблями, там даже рыбацкая лодка не прошмыгнет.

— Уверена, что вы способны достойно ответить на любой его вызов, — польстила Женевьева, одаривая англичанина обворожительной улыбкой.

Чолмондели встал, взгляд его вдруг стал напряженным.

— Надеюсь, что я смогу достойно ответить на вызов, который представляете собой вы, мэм. — Склонившись, он взял ее за руки и поднял.

Женевьева сжалась, предчувствуя, что сейчас последует поцелуй. Однако придется стимулировать хозяина, чтобы притворство казалось убедительным. Если выказать безразличие, он может насторожиться. Обиднее всего было то, что Женевьева уже получила всю нужную информацию, но все равно придется играть в эту дурацкую игру, чтобы не возбудить подозрений. А ведь она до сих пор так и не знала, насколько искусен англичанин в пике! Женевьева заставила себя расслабить мышцы губ ровно настолько, насколько нужно, и чуть-чуть прильнуть к Чолмондели, после чего плавно отстранилась, соблазнительно смеясь.

— Не надейтесь, что выиграете, месье. — Ей удалось сказать это так, что фраза прозвучала как обещание, и Чолмондели вспыхнул от предвкушения удовольствия.

Он прошел к карточному столу, пододвинул стул Женевьеве и сам сел напротив, предложив бросить жребий.

Женевьева кивнула, чувствуя, как напряглось все ее тело, и сконцентрировалась только на игре.

Кое за что она благодарна Виктору Латуру, хотя никогда и не думала, что опыт, приобретенный в те мучительно долгие часы вынужденного сидения за карточным столом, когда-нибудь ей пригодится. Отчаявшись найти подходящего партнера, отец решил воспитать его сам, разглядев в младшей дочери способности к игре и достаточно острый ум, чтобы оказывать ему достойное сопротивление и в шахматах, и в картах. Женевьева быстро поняла, что Виктор умеет проигрывать честно, но не прощает ошибок, сделанных по невнимательности или глупости. Вот почему у нее крайне редко были такие просчеты.

Сдавать выпало Женевьеве. Колода из тридцати двух карт лежала на столе между ними. Женевьева сдала. Взглянув в свои карты, ее противник слегка нахмурился, сдвинув тонкие, выгнутые дугой брови, потом быстро принял решение и без колебаний снес несколько карт. Это было первым признаком того, что игрок он сильный, и это, разумеется, вовсе не порадовало Женевьеву. Она так же быстро сообразила, что снести, но сделала вид, будто долго размышляет, чтобы у партнера создалось впечатление о ее слабой игре. Может быть, это усыпит бдительность англичанина, и он станет играть небрежно.