Николас успел обменяться несколькими безрезультатными выпадами с партнером, когда в зале снова появился Доминик в накинутом на плечи плаще. Поправляя галстук, он насмешливо поглядывал на молодежь, и Николасу казалось, что циничный взгляд капера сверлит ему спину. Он сделал выпад и получил встречный укол в грудь.

— В фехтовании, мой дорогой Николас, главное — концентрация внимания, — заметил Доминик. — Если вы закончили, мы можем пойти вместе.

Сен-Дени не собирался уходить, но в голосе капера слышался приказ. Что нужно от него пирату? Послушно подхватив плащ, Сен-Дени вышел вместе с Домиником, который беспечно напевал что-то себе под нос.

— Итак, Николас, — наконец сказал он, — как продвигаются дела в доме Латуров?

— Вы имеете в виду Женевьеву? — уточнил Николас сердито.

— Мне не хотелось бы быть неучтивым, — любезно ответил Доминик, — но едва ли в этом семействе есть другой член семьи, представляющий хоть какой-то интерес.

— Она согласилась на помолвку. Виктор говорил с ней сегодня утром, и, когда вышел из ее спальни, выяснилось, что Женевьева покорилась.

— Вы ее видели после этого? — спросил Доминик с нескрываемым волнением: неизвестно, к каким средствам прибег Латур, чтобы добиться ее согласия.

— Да, за обедом, — ответил Николас. — Но она почти не раскрыла рта.

— Однако, судя по внешнему виду, ей не причинили никакого вреда?

Николас непонимающе поглядел на собеседника, потом, сообразил:

— Не знаю, как отцу удалось ее убедить, но насилие он не применял, я уверен.

— Из чего вы заключаете, что принуждение было осуществлено не физическими методами, — язвительно подсказал Доминик. — Ну что ж, примите мои поздравления, Сен-Дени — И, резко повернувшись, Делакруа зашагал в противоположную сторону.

С этого момента обычная сдержанность и целеустремленность покинули его. Он не мог сосредоточиться на последних приготовлениях к плаванию в Европу, был немногословен с Сайласом, который стоически переносил неприветливость хозяина и реагировал на нее лишь повышенным вниманием, отчего Доминик чувствовал себя виноватым и раздражался еще больше.

Женевьева не шла у него из головы, постоянно будоражила мысли, которые — что было совершенно не свойственно Доминику — лишали его обычной решительности. Он понимал, что по справедливости должен теперь уйти из ее жизни, той жизни, которую он так настоятельно советовал ей принять. Но ему было необходимо увидеть Женевьеву, чтобы убедиться, что с ней все в порядке, что девушка просто приняла верное решение и поняла, почему оно было единственно разумным. Он хотел видеть ее. Доминик никогда не нуждался ни в одной женщине так, как нуждался теперь в Женевьеве, и понимание этого лишало его покоя.

Быть может, только Розмари, но то было несколько другое: с ней жажда наслаждения вуалировалась нежным покровом идеальной любви, сотканным из чувства протеста против родительского произвола. А эта веселая, пышущая страстью, безрассудная, упрямая, своевольная, хрупкая девочка не питала никаких романтических иллюзий, она познала откровенную плотскую страсть, и ее желание требовало адекватного удовлетворения. Она хватала жизнь обеими руками, ей требовалось постоянное расширение горизонтов знаний и опыта, и поэтому Женевьева отчаянно бросалась в омут головой, ни о чем не сожалея.

Они так похожи — Доминик и Женевьева!

Наконец Делакруа вынужден был признать то, что так долго пытался отрицать. Раз они действительно так похожи, как он мог обречь Женевьеву на жизнь, которую сам ни за что не принял бы — скорее согласился бы умереть? Он такой же креол, как и она, так же воспитан и имеет за спиной тот же груз традиций, но он презрел все это. Правда, различие между ними было существенным: пол. Но разумно ли было с его стороны принять сторону общества, которое он презирал, чтобы сломить дух женщины, которой восхищался, к которой был так сильно привязан, которая была нужна ему и чье присутствие во всех его проявлениях доставляло Доминику истинное удовольствие?

Нет, это было крайне неразумно. И совершенно очевидно, нужно что-то предпринять. Невозможно, чтобы Женевьева делила постель с Сен-Дени, он ее не оценит. И вообще никто из этих безмозглых юнцов, у которых куча свободного времени и денег, не сможет ее оценить. Судьба Женевьевы Латур не принадлежит новоорлеанцам-пуританам, и она сама это давно поняла. А вот кому она принадлежит, капер понятия не имел. Но он даст Женевьеве шанс, который много лет назад использовал сам: уехать и самой искать свою судьбу, вместо того чтобы с женской покорностью ожидать, когда и какую ей навяжут извне.

Приняв решение, Доминик обдумал план освобождения Женевьевы — четкий и дерзкий, именно такой, какой способен был вернуть ему и ей чувство уверенности. Фея оценит.

Сайлас выслушал все распоряжения молча. Доминик ничего не объяснил ему, но старик с кислой улыбкой подумал, что только дурак не понял бы все и так. По крайней мере месье, кажется, больше не страдает приступами рассеянности и отсутствием интереса к ответственейшему плаванию. Предаваясь одному ему известным размышлениям, старый матрос все утро выбирал шелк, бархат, батист и муслин во дворе мануфактурной лавки на Чартрес-стрит. Затем, точно помня все размеры, он в течение минуты отдал необходимые распоряжения целой армии портных, которым предстояло, кровь из носа, в трехдневный срок создать полный гардероб для элегантной молодой дамы — на все возможные случаи жизни.

— Женевьева, дорогая, попробуй улыбнуться, — суетилась Элен вокруг неподвижной фигуры, примеряя изящный воротник из старинного кружева к атласному платью.

Невеста так побледнела и исхудала, что в этом платье выглядела совершенно бесцветной, тяжесть ткани, казалось, придавливала ее к земле, усиливая впечатление болезненной хрупкости.

— А где вы видели, чтобы рабы, которых в связке ведут на аукцион, улыбались? — парировала девушка, но прикусила язык: ей стало стыдно за столь неуместное сравнение.

Капризный ребенок! Она почти услышала, как Доминик Делакруа сардонически произносит эти слова, и представила себе его бирюзовый взгляд, под которым переставала чувствовать себя взрослым человеком, а превращалась в наказанную ученицу. Женевьева заставила себя улыбнуться и извинилась перед мачехой за ребяческое замечание.

— Ничего-ничего, дорогая, все в порядке, — ободрила ее Элен с явным облегчением. — Это такое важное событие для девушки. Я хорошо понимаю, что ты испытываешь. Во время своей помолвки я так нервничала, что едва держалась на ногах, и мой дорогой папа был вынужден поддерживать меня во время всей церемонии, так я дрожала.

Раздался стук в дверь, и в спальню Женевьевы вошла Элиза, сияя радостью беременности и сгорая от нетерпения дать полезный совет маленькой сестричке, как и положено умудренной жизненным опытом старшей сестре.

— Главный зал просто восхитителен, Элен, — сказала она, небрежно целуя мачеху в щеку. — Вы приложили столько стараний. О, Женевьева, ты выглядишь как воплощение мировой скорби! — и сильно ущипнула сестру за обе щеки, не обращая внимания на ее возмущенное «ой!» — Элен, вы не думаете, что ее нужно подрумянить?

— Папа это не понравится, — решительно отвергла предложение Элен.

— Да, думаю, это будет неуместно, поскольку она еще не замужем, — согласилась Элиза. — Женевьева, я не могу понять, почему ты ведешь себя так, словно наступил конец света! Было бы естественно, если бы мы с Лоренцо так себя вели, поскольку наши дети теперь не получат ни крохи из имущества Латуров, но разве мы сказали хоть слово?

— Слов действительно было немного, Элиза, — сухо согласилась Женевьева. — Все, что мне причитается, вы с Николасом можете разделить пополам. Ну почему папа не пришел в голову этот изуверский план, когда ты была на выданье?! Ты была бы вполне счастлива с Николасом.

Наступила неловкая пауза, затем Элиза с нескрываемой горечью заметила:

— Ты прекрасно знаешь, что всегда была любимицей папа. Женевьева взглянула на сестру в изумлении. Господь милостивый, а ведь это правда! Она начала смеяться, раскаты истерического хохота следовали один за другим — столь абсурдным показалось ей происходящее.